– М-да. – Родион в замешательстве прочесал пятерней порядком отросшие волосы. Не стригся с тех пор, как… Ну да, с тех пор, как получил сообщение, что пациентка умерла.
Накрапывал дождь. На детской площадке, состоявшей из облезлой горки, кривого турника, песочницы, самодельных качелей и скамейки, вяло играли дети: девочка с уродливым родимым пятном на пол-лица раскачивалась на качелях, мальчик с перебинтованным предплечьем сидел на скамейке и смотрел. Двухлетка с непропорциональной шишковатой головой ел песок, и его никто не останавливал: молодая толстуха в бесформенном платье, видимо мать, отвернувшись, разговаривала с женщиной в открытом окне первого этажа. У женщины что-то было с правым глазом: заклеен пухлой ватной повязкой на пластыре. Обычный день поселка. Люди ко всему привыкают. Живут как живется – даже если неподалеку расщелина с ядовитыми газами, а в заброшенных домах происходит какая-то чертовщина.
Газы. Не в них ли причина? Случаются же коллективные видения…
К вечеру дождь усилился, из-за плохой погоды связи не было, так что дозвониться до шофера из «центра» не удалось. Костя переписывал снимки на ноутбук. На фотографиях, в контрастном свете вспышки, шипастые стены, непонятного назначения дверные проемы и невозможные лестницы выглядели еще более пугающими. Не бывает таких длительных галлюцинаций.
– Сиди тут, я схожу ненадолго кое к кому, – сказал Родион, накидывая в прихожей ветровку.
Медпункт находился на первом этаже через два дома, там же, где во времена Родионова детства. И фельдшер был тот же: Василий Иванович по прозвищу Японец. Его отец был русским моряком, а мать уроженкой Хоккайдо, но отчего-то он считал себя айном – эта таинственная народность жила на островах у Тихого океана еще до японцев, и последние из айнов давно ассимилировались, что не мешало Василию Ивановичу выпендриваться на переписи населения при указании национальности.
– Родька? – фельдшер, маленький, сутулый, с восточным узкоглазым лицом, изрядно поседевший, попятился, затем подошел и осторожно обнял Родиона. Одна ладонь у него была плотно замотана грязноватым бинтом. – Тамара, ты только глянь! Это же Родька Романов! Ты надолго? Нет? Батину могилу приехал навестить?
Из кабинета вышла Тамара, молодящаяся вдова, бессменная продавщица одного из продуктовых магазинчиков, в школьные времена Родион иногда выклянчивал у нее шоколадки в долг. Шея у нее была в бандаже. Женщина растянула в улыбке пухлые, отчаянно намазанные кроваво-красным губы:
– Видный мужик из тебя получился. Женат?
– Да так… – Родион неопределенно повел плечами. Рассказывать о своих проблемах он тут никому не собирался.
– Поняяяятно, – Тамара визгливо захохотала и сняла с вешалки дождевик. – Ну, как накобелируешься – может, меня замуж возьмешь?
– Тебя теперь сам черт замуж не возьмет, – пробурчал Василий Иванович, закрывая за женщиной дверь. – Родька, проходи. У меня коньяк есть, будешь?
– Нет, извините. Не пью. Совсем. Что у вас с рукой?
– На «централке» споткнулся, – ответил фельдшер. – Сам видишь, какие у нас тут дороги. И ремонтировать некому. Слышал, ты на врача пошел учиться? И как? Институт закончил?
– Давно. Хирургом работаю, – вымученно улыбнулся Родион.
– Ух ты. Молодец. Человеческие жизни, значит, спасаешь.
– Я пластический хирург.
– А, это по части силиконовых сисек?
– Это по части коррекции черт лица. – Родион поспешил сменить тему. – Я к вам вот по какому вопросу. Мы со знакомым приехали фоторепортаж о поселке делать. Зашли в «заброшки», а там… – Родион пролистал несколько снимков на смартфоне, повернув экран к фельдшеру. – Мы чуть мозги не вывихнули, пытаясь понять, что это. Вы случайно не знаете, кто и зачем мог это сделать?
Василий Иванович глядел на экран телефона, как загипнотизированный. Вдруг резко сказал:
– Не ходите туда больше!
– Все только твердят: «не ходите-не ходите». Хоть бы объяснили, что там происходит.
Фельдшер помолчал.
– Объяснить я тебе ничего не сумею. Расскажу одну байку, сам решай, верить или нет. У нас считается, что в тех домах теперь новые жильцы живут.
– Какие еще жильцы?
– Те, что из расщелины. Видел трещину на въезде в поселок? Ну вот… Как тут пару лет назад все тряхнуло – так земля лопнула аж до самых своих кишок. А там, по древним поверьям, много кто живет. Теперь они вместе с паром выходят на поверхность и селятся рядом с нами. Если их не беспокоить – не вредят. Живут себе тихо, обустраиваются потихоньку…
Родион наконец-то заметил, что Василий Иванович пьян до мелкой трясучки, до змия, до белочки. И странная его заторможенность, и дикие истории – всего-навсего проявления глубочайшего, как Тихий океан, алкогольного психоза. В полумраке приемного кабинета не сразу были заметны ряды пустых водочных бутылок под столом и непочатых – на тумбочке рядом с раковиной.
– Может, ахнем все-таки по маленькой?
– Нет, спасибо. Мне пора идти. До свидания.
В дверях медпункта Родион столкнулся с мальчишкой.
– Василиваныч, я занозу посадил! Здоровенную! Как бревно! Мамка сказала к вам пойти…
В сумрачном освещении Родиону показалось, будто кожа у мальчика странного, крайне нездорового темно-багрового, мясного оттенка.
– А ну-ка стой!
Но мальчишка шустро вывернулся с неожиданной силой. Родион так и не понял, почудилось или нет.
Спалось очень скверно. То и дело Родион, вздрагивая, выныривал из рваной поверхностной дремы и дико таращился в почти абсолютную тьму с темно-серым прямоугольником окна, пытаясь разобрать, не проросли ли стены шипами, не опустился ли потолок, не сузился ли дверной проем до узкой щели. А снились ему бесконечные бетонные лабиринты, из которых не было выхода, потому что дверями и окнами там служили крошечные отверстия. И что-то там постоянно ходило за спиной, дышало в затылок смрадом и морозным воздухом – будто открыли холодильник в секции с гнилыми трупами.
Под самое утро он наконец отключился намертво и проспал до начала двенадцатого. Увидев цифры часов на экране телефона, вскочил. Кости не было – как сказал хозяин квартиры, тот спозаранку побежал снимать кадры с проглянувшим в тумане солнцем и с тех пор не возвращался. Военный пенсионер снова сидел на кухне, чуть ли не в той же позе, что вчера, будто манекен, и нога его по сравнению со вчерашним распухла еще больше, натягивая ткань штанины. «Надо бы хоть глянуть, что у него с ногой, врач ты или кто», – подумал Родион, но сейчас его куда сильнее беспокоило отсутствие Кости. Как бы тот в своей охоте за эффектными кадрами в «заброшки» не сунулся.
При одной мысли о Косте и «заброшках» Родиону будто вылили на макушку стакан ледяной воды – медленно, тонкой струйкой. Он слишком хорошо знал это ощущение. Так давало о себе знать иррациональное предвестие чего-то непоправимого. Именно так Родион себя чувствовал, когда в последний раз виделся с отцом. И так же – когда в кабинет вошла та пациентка…
Она была изумительно, почти потусторонне красива. Отец у нее был крупным финансовым воротилой с труднопроизносимой кавказской фамилией, мать – русской, и две национальности смешались в ней ровно в той пропорции, чтобы выдать истинное чудо – с тонким фарфоровым глазастым лицом, смоляными волосами, безукоризненным удлиненным аристократическим носом с горбинкой. Именно этот прекрасный нос она хотела переделать в коротенький крохотный пятачок какой-то популярной певички. На первом приеме Родион отговаривал ее как только мог. Исчерпав все аргументы, сказал: «Вы же настоящая пери!» Бедная дурочка, вряд ли читавшая что-либо, кроме тегов Инстаграма на своем айфоне, она не знала, кто такие пери.
Вот тогда Родиона взял азарт, растоптавший слабое предчувствие. Такого вызова в его практике еще не попадалось. Устроить соревнование с самой природой, уже создавшей идеал красоты и гармонии. Перекроить абсолютное совершенство в нечто еще более совершенное. И уже на первичной консультации, при проведении цифрового моделирования, он понял, что сумеет это сделать. Пятачок певички был, разумеется, отменен в пользу точеного европейского носика.
