Князь вампиров - Калогридис Джинн

Приезжай безотлагательно, чем раньше, тем лучше. Любые гости, которых ты сумеешь привезти с собой, найдут у нас по-настоящему теплый и сердечный прием.

Твой благодарный слуга В.

Глава 2

ДНЕВНИК АБРАХАМА ВАН ХЕЛЬСИНГА

(Переведено с голландского)

2 мая 1893 года, вечером

Как тихо сейчас в нашем доме и как печально. Когда я вернулся с лекции, которую читал студентам прямо в больнице, молоденькая сиделка Катя еще не ушла. Я пообедал и поднялся наверх, чтобы немного "побеседовать" с Гердой. Ее состояние остается прежним, и нет никаких перемен к лучшему, но я продолжаю разговаривать с ней так, будто она меня понимает. Я рассказал ей о том, чем сегодня занимался в больнице, что нового у соседей. Я старался говорить веселым и непринужденным тоном, хотя с каждым днем это мне дается все с большим трудом. На моих глазах Герда превращается в скелет, обтянутый кожей. Боюсь, она умрет раньше, чем будет уничтожена Жужанна.

Я сижу у изголовья спящей мамы. Хорошо, что у меня есть возможность провести эту ночь рядом с нею, а то я всегда тревожусь, когда приходится отлучаться по вечерам (за Герду я не так волнуюсь, отметина на ее шее остается прежней, видимо, большего вреда причинить ей уже нельзя). Когда я отсутствую, за обеими женщинами присматривает Катя. Она приходила и этим вечером, поскольку у меня была еще одна лекция. Невзирая на юный возраст, Катя – добросовестная и рассудительная девушка, и в случае чего она не растеряется и сумеет оказать неотложную медицинскую помощь. Меня пугает другое. Мама все ближе и ближе к бездонной пропасти, в которой исчезают все окончившие свой жизненный путь. Я поклялся ей, что ее переход в мир иной не будет таить никаких опасностей. Я произносил эти слова, зная, что мамин мозг, источенный болезнью, вряд ли их воспримет. Но, я уверен, они прошли прямо к ней в душу. И я не позволю ни одному вампиру лишить мою маму достойной смерти.

Но до чего же тяжело видеть, как она угасает!

Сегодня она выглядит хуже. Ее волосы (когда-то золотистые, потом серебристые от седины) беспорядочной паутиной накрыли подушку. Изможденное, землистого цвета лицо перекошено от неутихающей боли.

Иногда я отказываюсь верить своим глазам – неужели это моя мама? Мама, которая поддерживала и утешала меня все эти трагические годы? С тех пор как не стало моего малыша Яна (подумать только, неужели сейчас сыну было бы двадцать два? Столько времени прошло, а рана в моей душе так и не заживает), а бедняжка Герда окончательно повредилась умом, мы с мамой особенно остро ощутили, насколько мы близки и нуждаемся друг в друге. Мы двое – это все, что осталось от нашей прежней семьи. Мама держалась мужественно и никогда не жаловалась, хотя мне нередко приходилось исчезать из дома на целые дни, но чаще – ночи, ибо я продолжал очищать мир от кровожадных порождений Влада и его "потомков". Отправляясь выполнять свой скорбный долг, я чувствовал себя виноватым, поскольку мама оставалась совсем одна. Но она понимала необходимость моих отлучек. Как еще мог бы я отомстить за гибель ее внука и за то, что случилось с моим отцом Аркадием – маминой первой и единственной любовью? Как еще я мог дать покой их душам и душам тех вампиров, чье существование я столь безжалостно обрывал?

Насколько легче мне было бы сейчас, окажись рядом отец. Мне было бы на кого опереться и у кого спросить совета (странно, конечно, писать подобные слова о том, кто почти полвека сам является вампиром). Я со стыдом вспоминаю те дни, когда увидел его впервые (до того я считал своим настоящим отцом второго маминого мужа, умершего накануне кошмара, более двадцати лет назад обрушившегося на нашу семью). С каким нескрываемым отвращением и недоверием я поначалу отнесся к Аркадию. Судя по маминым рассказам и ее дневниковым записям, а также по моему личному общению с ним, это был человек благороднейшей души. Он героически пожертвовал собой, дабы спасти всех нас. Даже проклятие вампиризма не затронуло его доброго и щедрого сердца.

Сегодня мамины глаза и щеки кажутся мне еще более впалыми, несомненно, это вызвано обезвоживанием организма. Катя сказала, что сразу после ужина маму вырвало и с тех пор она ничего не ела, отказываясь даже от воды. Ее боли сделались невыносимыми (проклятые опухоли!), и я, будучи не в силах слышать ее стоны, ввел ей морфий. Теперь мама успокоилась и заснула. (Сам я почти не сплю. Я не раз подумывал о том, не прибегнуть ли и мне к морфию, но меня удерживает боязнь привыкнуть к этому зелью. Вдобавок морфий затуманивает голову и притупляет чувства, а мне всегда нужно быть начеку и сохранять ясность ума. Мама уже не может без морфия, и я не вправе ей отказывать. Лучше, если она покинет мир, находясь в блаженном забытьи, нежели корчась от боли.)

Да, о крепком, спокойном сне я могу лишь мечтать. Недавний мой сон был коротким и тревожным. Уверен, картины сновидений содержали некий скрытый смысл, до которого мне нужно докопаться. Лучше всего это делать на страницах дневника. Я принес его в мамину спальню и уселся в старое кресло-качалку – еще одно напоминание о былых счастливых днях. Мама любила сидеть в этом кресле. В детстве она часто сажала меня к себе на колени и волшебным образом развеивала все мои беды и горести.

Теперь о самом сне... Мне снилось, будто я с мальчишеской радостью бежал по густому хвойному лесу. Чистый и прохладный воздух был напоен ароматами хвои и недавнего дождя. Тысячи капелек, повисшие на ветвях и кончиках зеленых иголок, блестели и радужно переливались. Смеясь, я бежал дальше и, вытянув вперед руки, отодвигал нижние ветки, чтобы не хлестали по лицу.

Неожиданно мое ликование сменилось паническим ужасом: за спиною послышались шаги. За мной кто-то гнался. Обернувшись через плечо, я увидел мелькнувшее среди ветвей лицо своей жены Герды. Но это была не прежняя Герда, а новоявленная вампирка: ее глаза косили, как у Жужанны, а зубы стали длинными и острыми. Ее спутанные волосы цеплялись за хвою. Преследуя меня, она по-волчьи рычала.

Испуганно закричав, я побежал быстрее, потом еще быстрее. Я чувствовал, если Герда меня догонит, мне конец.

На бегу я задел ногой за ствол поваленного дерева и начал падать. Падал я невероятно медленно – такое бывает только в снах. Пальцы правой ноги попали под массивный ствол и там застряли. Руки описали в воздухе широкую дугу, левая нога тоже взметнулась вверх, и наконец мои ладони ощутили колкую мокрую хвою. Я упал ничком. Ноздри сразу наполнились запахами сырой и прелой земли. Когда же я приподнялся на локтях, то увидел... (Почему меня до сих пор столь будоражит тот образ? Почему сердце начинает колотиться даже сейчас, когда я не сплю, а вожу пером по бумаге?)

Я увидел нечто большое и темное. Правильнее сказать – совершенно черное, поглощающее всякий свет. Волк? – поначалу подумалось мне. Нет, то был не волк. Медведь? Тоже нет.

А поодаль стоял мой ангелоподобный наставник Арминий и бесстрастно глядел на происходящее. Ослепительно белый, он являл собой полную противоположность отвратительному порождению мрака. Седая борода окаймляла по-детски розовое, без единой морщинки лицо. Его одежды сияли в лучах солнца безупречной белизной. Длинный деревянный посох в руках придавал Арминию сходство с библейским Моисеем. Возле его ног стоял Архангел – белый ручной волк.

– Арминий, помоги мне! – крикнул я.

Я кричал, пока не охрип, однако старик, казалось, не узнавал меня. И он, и волк отстраненно наблюдали за происходящим.

Потеряв надежду и охваченный ужасом, я смотрел, как черный силуэт из звериного превратился в человеческий. Вначале он уменьшился до размеров пятилетнего ребенка, затем принял очертания взрослого человека.

– Кто ты? – отважился спросить я. Мои щеки были мокрыми от слез.

Ответа я не получил. Время тянулось еле-еле. А незнакомец все продолжал расти, теперь он стал настоящим великаном. И я понял, что тьма, из которой он состоял, собирается меня поглотить! Новая волна ужаса захлестнула меня.