Любимчик Эпохи. Комплект из 2 книг - Качур Катя

Зоя Ильинична лишь страшно хрипела, не в силах пошевелиться. И не понять, что означал тот хрип: проклятия и угрозы полицейскому или же приказ Куприньке слушаться дядю. Тут набежала толпа людей: полиция, опека, Марья, Генка, Анфиска, какие-то зеваки, вызвавшиеся помочь с поимкой неопасных непреступников.

Секундное замешательство возле хлипкого шалаша: как можно было столько времени держать ребенка в таких условиях? А потом сам ребенок – грязный, лохматый, тощий мальчишка, испуганно таращит на всех глаза, жмется к бабе Зое. Лариса Анатольевна просунулась в шалаш:

– Иди ко мне, – сказала она мальчику. Купринька вновь покачал головой. К полицейскому не пошел, а к этой тетке зачем идти? – Иди, иди, – повторила женщина из опеки, хватая Куприньку за руку и пытаясь подтащить к себе. Купринька заорал, расцарапал протянутую ему руку.

Баба Зоя застонала и выдавила из себя:

– Не тронь! – Голос ее звучал ужасно. Хриплый. Сиплый. Утробный. Он словно раздавался из иного мира.

– Мне нужен мужчина! – сказала Лариса Анатольевна, вылезая из шалаша. – Мне не справиться.

Генка вызвался помочь. Решительно он залез в шалаш, схватил Куприньку в охапку и оттащил от бабы Зои. Мальчик верещал, пинался, кусался, рвался обратно, но Генка терпеливо сносил все побои, крепко держал мальчика и выносил его из леса.

Баба Зоя хрипела:

– Отда-а-ай! Отда-а-ай! – Попыталась встать, но забилась, словно в агонии, не в силах даже приподнять голову и посмотреть, куда это уносят ее мальчика, ее родненького. – Отдай, – еле слышно шепнула и притихла. Глаза закрыла. Не померла ли?

Один из полицейских глянул на бабу Зою, оставшуюся в шалаше, сказал как-то безэмоционально:

– Тут надо носилки. Без них ее не утащить будет. – Ему было совершено не жаль старушку.

Купринька кричал и царапался аж до самого дома. Возле него, узнав родные места, чуть успокоился и даже позволил посадить себя в черную машину службы опеки. Что удивительно. Скорее всего, от неожиданности, да и выплеснул все эмоции, обессилел.

– Что теперь? – спросила Марья у Ларисы Анатольевны, поглядывая на Куприньку. Тот слегка покачивался взад-вперед на заднем сиденье, сложив руки на груди крестом, изредка ударяясь о переднее кресло и будто не замечая этого.

Купринька впал в транс. Шок, конечно же, у мальчика шок. Столько испытаний на крошечную детскую душу.

– Мальчика нужно обследовать, – ответила женщина из опеки. – Здоровье, физическое и психическое в первую очередь. А там уж смотреть будем, куда его направить. Если все хорошо, то в детский дом определим. С документами еще возня. Он же у нас, получается, без роду, без племени, как говорится. Попытаем, конечно, бабушку насчет свидетельства о рождении, но думаю, что вряд ли оно имеется.

Сердце Марьи сжалось. Так ли хорошо будет мальчику в детском доме? Точно лучше, чем у Зои Ильиничны? Правильно ли они поступили? И как они будут Зою «пытать»? Она ж совсем плоха, какие ж тут пытки? С громким сигнальным «виу-виу-виу» подъехала «Скорая», Купринька слегка встрепенулся от громкого звука, прилип к окну, превратив свой нос в забавный пятачок. Он уставился на машину «Скорой помощи», словно то была волшебная карета. Вскоре из леса показались полицейские, они несли стонущую бабу Зою на самодельных носилках – две палки, обмотанные рубахами да футболками, у кого что надето было. Из «Скорой» выбежали врачи, раскрыли задние двери машины, помогли погрузить старушку.

Баб Зоя без остановки шептала:

– Где? Где? Где, где, где, где, где-где-где – Искала своего Куприньку. Хотела знать, где он, как он. Такое несчастье!

Вдруг с громким ревом и криками:

– Ба-ба-ба-ба-ба-а-а-! – Купринька вырвался из черной машины и побежал к «Скорой». По щекам его текли слезы. – Баба! – кричал мальчик и рвался к Зое Ильиничне. За ним рванули Марья и Лариса Анатольевна. Последняя схватила было Куприньку за рукав, но мальчишка легко вывернулся. – Баба! – прокричал он так четко, так громко, как никогда ни одно слово не произносил.

Услышала это и Зоя Ильинична, просвистела в ответ, не в силах уже произнести ни звука. Вот оно что – баба. Все же не мама, хоть и вырастила его с пеленок. Баба. Но и то хорошо. Говорят, у бабушек с внуками особая связь.

Баба. Как тепло на душе. Обнять бы сейчас Куприньку, прижать к себе, сказать, как сильно его люблю, как не могу без него, что он мое сокровище, золотая моя головушка. Нет сил на слова. Баб Зоя закрыла глаза и принялась про себя повторять: «Я так сильно тебя люблю. Я так сильно тебя люблю. Прости меня за все». Жаль, Купринька этого никогда уже не услышит. Врачи закрыли двери «Скорой», включили мигалку, и машина тронулась с места. Бездушная машина с бездушными врачами. Им невдомек, что тут целая трагедия развернулась. Они просто делают свое дело – увозят больную туда, где ей окажут должную помощь.

– Не-е-ет! – рыдает Купринька. – Не-е-ет! Ба-ба! Ба-ба! – Лариса Анатольевна попыталась приобнять мальчика, мягко увести его и посадить обратно в машину, но Купринька вывернулся, еще раз закричал: – Ба-ба-а-а! – и побежал за «Скорой». Та лишь обдала его облаком пыли. Купринька упал на дорогу, уткнулся лицом в землю и зарыдал: – Баба. Баба. – Словно чувствовал, что никогда больше он не увидит бабу Зою.

Эпилог

– Коленька, только далеко не уходи. Скоро обед! – Ладно. – Он повзрослел, он много занимался с логопедом, научился говорить чисто, правильно, но так и остался немногословен. Коленька. Это его новое имя. Прежнее, Купринька, показалось его новым родителям странным, неподходящим, да и потом – оно могло напомнить Коленьке о прошлой жизни, о неправильной жизни, такой, о которой следовало забыть. Вот они и переименовали мальчика в Николая. Николай Вячеславович. Звучит неплохо. Правда, так только в документах. Купринька откликался только на Коленьку. Остальные варианты нового имени – Николай, Коля – ему казались какими-то чужими. Коленька прижался к забору грудью и стал смотреть в сторону своего старого дома. Он делал это каждый день, сам не зная почему. К тому же дом тот не был виден отсюда, он где-то там, наискосок, через две улицы. Но от него слово шли какие-то вибрации, словно что-то манило Коленьку (в этот момент опять становившегося Купринькой). Один раз он решился и сходил-таки к дому бабы Зои. Старая изба покосилась, почернела от времени, вокруг нее буйно разрослась трава и борщевик (к негодованию соседей), деревенские ребятишки разбили почти все окна камнями, а пристройка и вовсе рухнула. Хорошо, что хозяйка всего этого не увидит. Коленька постоял с минуту напротив дома, внутрь войти не решился. А надо ли? Представил себе, как он поднимается по ступеням крыльца, проходит по коридору, что когда-то называл Задверьем, попадает в дом… а вдруг его чрево вновь засосет в себя мальчика? Засосет и не отпустит никогда больше на свободу. По старой памяти. Бабы Зои ради, исполняя ее заветное желание: держать Куприньку в неволе до конца его дней.

И стало Коленьке так жутко, так жутко, что он бежал от бывшего своего дома, не оглядываясь, пока не очутился в своем новом жилище, не захлопнул за собой дверь, не закрыл ее на засов. И больше он к дому бабы Зои не возвращался. Но тот все равно стоял перед глазами, пугал кривизной и разбитыми окнами. И манил, манил беспрерывно, как чудовище манит в свое логово беззаботного ребенка. А потом – хап – и съест, не подавится.

– Коленька! Давай скорее! Суп остынет! – Новая мама (первая мама), Лена, стояла на крыльце и махала Коленьке полотенцем, вероятно, тем самым, с помощью которого снимала с плиты суп. Конечно, она Коленьке на самом деле не мать, а по сути, бабушка, но к чему вся эта путаница? Мальчику нужна мама, вот Елена ею и стала. Документы на усыновление им оформили быстро и даже разрешили забрать мальчика сразу, не отправлять в детдом в ожидании окончательного решения. Оно и хорошо, а то затянулось бы все не на один месяц. Мальчик, по сути, без роду, без племени, без документов. По бумагам он даже не родился, да и не было у него никаких этих бумаг. Вот и ломали головы сотрудники ведомств, думая, как бы правильнее нового, не такого уж и маленького уже, человека зарегистрировать. Что-то там накрутили, где-то навертели, и вот он настоящий гражданин, со свидетельством о рождении, СНИЛСом и пропиской в новом доме. И с новыми родителями, разумеется. То, что Купринька – внук Елены и Славы, баба Зоя рассказала перед самой смертью. Она настала почти сразу после того, как увезли ее на «Скорой», как забрали у нее мальчика, лишили единственной отрады и смысла жизни. Не выдержало сердце старушки разлуки.