Дьявольское кольцо - Буровский Андрей Михайлович

Михалыч дочитал письмо очень внимательно. И Володя с радостью увидел в его глазах огоньки самого живого, непосредственного интереса. Казалось бы — вот только что Михалыч устал, обрюзг, совсем уже пристроился спать… И тут Михалыч попросил Володю сесть. Окутываясь вонючим дымом «Примы», Михалыч сидел на столе и внимательно разглядывал Володю. Потом он начал задавать вопросы. Много четких, жестких вопросов задавал он Володе, и Володя не сразу сообразил, что вопросы повторяются, намеренно пересекаются… и сначала смертельно обиделся. Но удержался, потому что понял, что иначе вести себя было бы попросту глупо. Сергеич ползал по стеллажам, листал старые книги и напевал вполголоса — как ни странно, очень хорошие стихи. Это он, наверное, забыл, что быть интеллигентом — очень стыдно. Где-то во втором часу ночи Михалыч позвал Сергеича, попросил его «освоить» документ. Только в четвертом часу Володя ответил на все вопросы Бушкина, и только в начале пятого замолчали Михалыч и Бушкин, обсудив свое участие в поисках кольца.

Вообще-то, Бушкин приехал в Ленинград покупать машину через своих знакомых писателей. И они с Михалычем собирались гнать эту машину через всю Россию, до Красноярска: это они так отдыхали. И сейчас они прикидывали, как бы и машину купить, и все-таки заняться поисками кольца. Причем Бушкин здесь особых проблем не видел, а Михалыч как раз видел проблемы, уже в виде разрешения на машину, протяжек по времени… Говорили они при Володе, хотя вроде бы к нему не относясь. Даже не сказали, что согласны, не спросили, берет ли их Володя в это дело… Только перед сном, забираясь уже под одеяло, Михалыч успокоил Володю: не беспокойся, мол, все сделаем, и в Польцо я знаю как попасть.

ГЛАВА 3

Путь в Польцо

Утром Володя все не мог встать, а встав, никак не мог попасть ногами в собственные тапочки.

Михалыч сидел за столом деда Шуры, и уже из этого явствовало, что пора вставать, — рано Михалыч не поднимался. В окна и впрямь лился веселый летний свет, яркий и теплый. Защемило сердце — где бы сейчас ни был дед, пусть даже ему очень хорошо, — но этого у него не будет. Уже никогда. Отсветили его снопы света…

Михалыч что-то быстро писал в блокнот. Он поздоровался с Володей, но заметно было, что автоматически. Глаза его были вдохновенны, безумны и устремлены уже в нездешнее. Володе становилось понятно — для него экспедиция уже началась. Та экспедиция, которую он намерен возглавить, а следовательно, провести и завершить, выполнив план на 200% и покрыв ее участников славой.

Володя вяло мешал макароны на сковородке, когда вломились Михалыч с Бушкиным, втащили Васю и устроили военный совет. Впрочем, мэтры все знали заранее. Итак, Сергеич, Володя и Вася идут покупать машины. Да-да, именно машины! Одну — Сергеичу, другую — Володе, как и завещал ему дед, разве не так? Их задача — сегодня купить и привести в должное состояние. Задача Михалыча — получить разрешение на въезд в Польцо и на людей, и на машины.

Этот день был одним из самых трудных, даже безумно трудных для Володи. Он много раз бывал в Ленинграде, и в самых различных местах. Но Сергеич водил его туда, и к таким людям, о существовании которых Володя не имел ни малейшего представления. Они беседовали с какими-то знакомыми и поклонниками Бушкина, и эти друзья и поклонники вели их к другим, тоже друзьям и поклонникам, уже не в квартиру, а в какие-то кабинеты, с черного хода комиссионных магазинов. И эти друзья и поклонники тоже распивали вино с тремя купцами и передавали их еще в один комиссионный, где их уже ждали, и теперь надо было снова пить портвейн и коньяк, а после этого на солнцепеке, под палящими лучами, лазить по площадке для автомобилей, ложиться спиной на мягкий гудрон, забираться в раскаленную утробу сначала одной, потом другой… потом уже неизвестно какой машины.

Василию пришлось еще хуже. Во-первых, он не мог столько пить, и ему делалось нехорошо. Во-вторых, он не все понимал. То есть слова были почти все понятные, непонятными были сокращения, оборванные фразы, ругань… вроде «глушак» или «у ее картер херовый»; а главное, были непонятны отношения людей, их мотивы, их поведение. Тошнило от жары и от вина. В машинах он, впрочем, понимал в сто раз больше Володи, и Сергеич обсуждал с ним «двигуны», «сколько лошадей», искру, высоту над землей и сколько в какую влезает.

Впрочем, третья причина чувствовать себя нехорошо была у Васи как раз в Сергеиче. То есть ничего плохого Сергеич ему явно не делал, не только не обижал, но скорее опекал, как мог. Когда Сергеич и Володя ушли в недра магазина, оставив Васю у машин, на солнцепеке, и Вася едва дождался их, Сергеич отпаивал Васю водичкой и подбадривал, вселяя в него силу духа таежными байками про волкопсов и про медведей-людоедов. Сергеич делал только одно нехорошее дело — иногда он бросал на Василия быстрый косой взгляд… И Василию от этого взгляда определенно становилось не по себе.

Первый раз так посмотрел Сергеич еще в Институте археологии, когда Паша пожаловался на трудности с переводом одной статьи… И Василий перевел ему с французского текст, показавшийся ему совсем не трудным. Счастливый Паша оглашал окрестности радостным ревом, вопил, что теперь даст задание перевести целую книгу, что Вася может «зашибать деньгу» этим делом. А Сергеич мимоходом глянул… Но чувствовал, чувствовал Вася — какой-то это не совсем обычный взгляд, и этот взгляд Василию, надо сказать, совсем не понравился.

Второй раз Вася поймал этот взгляд уже днем, когда перекрестился на колокольню. Вася подумал-подумал… но ведь и другие, он видел, крестились на колокольню! Тем более, это была, как здесь говорили, действующая церковь; в нее заходили люди, слышалось пение. Но Сергеич смотрел, улыбался… И Василий невольно поджимался от этого взгляда, сам толком не зная, почему.

На дачу возвращались электричкой, — пили второй день, за рулем нельзя. Вот завтра специально — за машинами. Тем более, надо было обмывать, благодарить всех друзей и поклонников… В общем, на дачу попали к десяти вечера, и опять пьяными.

Хорошо хоть, дело было сделано — Володя стал владельцем здоровенной старой «Волги». Сергеич купил «Жигули» — почти новая, машина обошлась дороже «Волги».

Володе предстояло еще вызванивать знакомую аспирантскую пару, селить на даче, чтобы сторожили, и он что-то был особенно смурен. Сергеич опять рассказывал Василию байки — то интересные, то страшные. Расспрашивал, как ищут в степи и раскапывают курганы. Вася долго повествовал о грузовиках, с которых вечерами смотрят, не отбрасывает ли где длинную тень курган, и так определяют их в степи. Сергеич только стал спрашивать, какой высоты сам курган, а какой высоты на нем трава… как звенящим от напряжения голосом вмешался Володя, взволнованно стал рассказывать о пеших маршрутах, о поисках камней оградок, ясно видных из земли… И Сергеич сначала послал такой же косой взгляд Володе, а потом стал сочувственно расспрашивать, — мол, в донских степях ведь все это не так? А как?

На дачу они пошли, оживленно беседуя, вернее, Володя рассказывал, чем археология Дона отличается от хакасской, Вася поддакивал, Сергеич внимательно слушал, задавая попутные вопросы, и все больше почему-то Васе.

На даче сидел возмутительно трезвый, даже почти бритый Михалыч и варил борщ на всю честную компанию. Что через верх кургана пускают траншею, а потом вторую траншею перпендикулярно первой, он успел услышать и впал в удивление.

— Впервые слышу, чтобы так делали в России… Траншейный метод у нас с пятидесятых не в чести… долгий очень. Как, говоришь, у вас копают?

Тут Володя напрягся, как струна, Сергеич бросил на него свой особенный взгляд, а Василий стал рассказывать, как делают наперекрест траншеи.

— И какой курган вы так брали?

— Чертову могилу! — бухнул Вася. Михалыч качал головой, с сомнением жевал губами. Уже рассаживая, разливая борщ, рассказал, что в СССР копают несколько иначе… по крайней мере, он до сих пор думал, что иначе. Разрезают курган одной траншеей, а потом сразу разбивают раскоп на четверть, а потом на половину кургана. И, естественно, делают стратиграфические срезы безо всяких траншей.