Знамение. Трилогия (СИ) - Ильясов Тимур

Указательный палец моей правой руки нервно дрожал на курке, готовый в любую секунду выпустить пулю из ружья. Еще я подумал о том, что нужно было захватить с собой биту, которую я оставил в рюкзаке на лоджии. Орудуя битой, а не ружьем, у меня бы было больше шансов остаться неуслышанным для тварей, которые поджидали нас на лестничной площадке. А если мне придется стрелять, то план выскользнуть незамеченными из ловушки может быть сорван.

Но размышлять об этом было уже поздно.

Дверь открылась, слегка скрипнув на петлях, и глухо стукнулась обратной стороной об стену.

Это была небольшая комната. Детская комната. Комната для младенца. Судя по тому, как был оформлен интерьер – комната мальчика. И я снова поймал себя на мысли, что восхищаюсь вкусу незнакомой мне хозяйки. Стены комнаты были окрашены в светло‑голубой цвет с белыми полосами, имитирующими кроны деревьев в лесу. Красивая аппликация, изображающая огромный мультяшный воздушный шар, украшала одну из стен от пола до потолка. Слева, у окна, виднелась палатка, стилизованная под индейский вигвам. Справа стояла деревянная кроватка, украшенная декоративной доской для серфинга, прикрепленной стоймя к задней стороне кроватки, на которой была выведена большая красивая надпись:

«Артем. 26/03/2019».

А над кроваткой свисала игрушечная карусель из разноцветных, перепачканных грязными разводами, погремушек.

«Так‑таак‑таак‑та‑а‑а‑а‑а‑кхххххх…» – снова слабо залепетало в темноте. И я безошибочно определил, что звук исходил из недр кроватки, которая не просматривалась моим фонарем сбоку, так как деревянные рейки были закрыты с внутренней стороны слоем ткани.

«Так‑таак‑та‑а‑а‑а‑а‑кхх‑ кхххх‑ кхххххх…» – опять закряхтело нечто, находящееся в кроватке.

И тут я все понял…!!! Элементы загадки сложились воедино. Скомканные и испачканные рвотой и калом одеяла в гостинной. Клоки волос на диване. Оставленная открытой входная дверь. И нечто, слабо пищящще в детской кроватке… Вся картина разом открылась мне, как бывает в историях про Шерлока Холмса, который методом дедукции раскрывает тайну убийства, считывая информацию с мелочей обстановки места преступления. Выходит, что семья заразилась. Родители слегли в коме на диване в гостинной. И, пройдя инкубационный период, «обратились», оставив своего ребенка в квартире одного, а сами примкнули к орде…

Осознав все это, я опустил ружье вниз. И медленно прошел через комнату к детской кроватке. С комком в горле. С тяжестью в сердце. Боясь того, что увижу. И опасаясь испытания, которое мне предстоит пережить.

То, что я увидел там…, на дне кроватки, когда плотный круг света от налобного фонаря опустился вниз, было хуже, чем я того ожидал.

Это был крохотный, голый, склизкий, безволосый кусок липкой плоти. Он лежал на спине и мерзко пищал, протягивая ко мне свои тощие ножки и ручки, обтянутые серовато‑фиолетовой кожей в сетке лиловых вен. Его глазки светились фосфорной желтизной, а пасть скалилась едва пробившимися из десен клыками. Он пытался дотянуться до меня, перевернуться на живот. Но не мог. И лишь продолжал извиваться и дергаться, тянуть кверху конечности и омерзительно пищать, не сводя с меня своих ядовито‑желтых глаз. Похожий на крысеныша, родившегося в сточной канаве и оставленного матерью‑крысой умирать без пропитания. Но несмотря на жуткие мутации, произошедшие с телом, это все же был ребенок. Изменившийся почти до неузнаваемости, но все же младенец человека. Совсем недавно бывший здоровым розовощеким крепышом, умиляющим родителей своими смешными выходками и хохочущий по пустякам на радость окружающих.

Стоило мне чуть ниже склониться над кроваткой, как сквозь маску мне в нос ударил концентрированный тошнотворно‑сладковатый смрад, исходящий от тела существа, а также от скомканных одеяльца и простынки, измазанных и пропитавшихся зеленоватыми рвотными массами и испражнениями. И я инстинктивно отпрянул и поправил на лице маску, опасаясь, что вдыхая этот «аромат», допущу инфицирование заразой.

Это было отвратительное, неописуемое по своей пугающей невообразимости зрелище!!! Я уже видел однажды «обращенного» ребенка. С месяц назад. В тот день, когда впервые общался со «старым приятелем», который на моих глазах выводил из соседней квартиры «обращенное» семейство. Но тот ребенок был постарше. А сейчас – младенец!!! Человеческий младенец! Изуродованный заразой и похожий на вонючую крысу. Но все же – младенец!!!

– Привет, Артем…, ‑ глухим шепотом обратился я к существу, снова взглянув на надпись, нарисованную на декоративной серфинговой доске, и осознав, что если цифры означали дату рождения, то сегодня было ровно пять месяцев со дня рождения мальчика.

Какая ирония! – мрачно ухмыльнувшись, подумал я…

В ответ младенец мерзко крякнул, оскалив рот, блеснув желтизной глаз и снова безуспешно вскинул вверх ножками и ручками. А я все продолжал внимательно рассматривать его, вглядываться в его лицо, стараясь разглядеть остатки человеческих признаков.

Мои сознание и память ко мне безжалостны. Они вообще – редкостные суки. Они сделали со мной свой коронный финт. Они вытянули из пластов моей памяти фрагмент воспоминания и предательски подсунули мне его под глаза. Самый неподходящий к этому случаю фрагмент. О тот дне, первом дне, когда я стал отцом. Когда я впервые взял в руки своего первенца, не обращая внимания, как соленые слезы ручьями скатывались по моему лицу. Свою старшую дочурку. Крохотную. Красную. В крови и слизи. Истошно вопящую первыми в своей жизни криками.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Усилием воли я подавил в себе эти воспоминания. Понимая, что они помешают мне сделать то, что я должен сделать. Они заставят меня смягчиться и поддаться слабости меланхолии и неуместной сентиментальности.

Поэтому я решительно отошел от кроватки, чтобы ни секундой более не смотреть на того ребенка. Положил на пол ружье, освободив руки. И принялся шарить по комнате в поисках нужного предмета. В детской комнате я не смог ничего найти подходящего к моим целям. Вернулся в гостинную, прошел к кухонной зоне и принялся осматривать шкафы, перебирая в руках щипцы, ножи, вилки и скалки, выбирая, что из них подойдет лучше всего. И остановил выбор на огромном разделочном тесаке, сверкающим в свете фонаря широким и острым лезвием.

Определившись с орудием, не теряя времени, я кинулся обратно в детскую. Подошел в кроватке и занес над ней тесак. Завидев меня, младенец с новой силой зашипел и затрещал, сверкая наполненными ненавистью ко мне желтыми глазами, безуспешно вскидывая тощими конечностями.

Я приблизил к нему кончик тесака, пытаясь наметить место для удара, от чего тот яростно затрясся в беспомощной конвульсии и зашипел, злобно и часто щелкая пастью. Я поднял тесак снова вверх, чтобы размахнуться и со всей силы ударить ножом в грудь существа, чтобы наверняка покончить с тяжелой задачей. Но замахнувшись, вдруг передумал. Отложил тесак. Взял в руки небольшую подушку, забившуюся в нижний край кроватки, схватив ее правой рукой за чистую сторону. А потом осторожно положил ее на голову существа, заблокировав нос и рот, постепенно надавливая и наваливаясь на него тяжестью своего тела.

Существо сдавленно хрипело под подушкой, вскидывая ножками и ручками, пытаясь выбраться и помешать мне. Но через секунд двадцать или тридцать дело было сделано. Существо затихло и обмякло.

А потом я подобрал с пола ружье и под аккомпанемент изрыгающих громогласную какофонию барабанов в моих ушах, на негнущихся ногах вышел из комнаты…

Штурм

Когда я вернулся на лоджию к родным, то обнаружил их на прежнем месте. Супруга сидела на полу и держала детей на коленях, крепко их обнимая, так что в темноте они показались мне одним большим и бесформенным силуэтом.

Налобный фонарь супруги был отключен.

– Что с фонарем? – шепотом спросил жену я, открывая рюкзак и пытаясь найти в пакете с медикаментами бутылек с медицинским спиртом, чтобы как можно скорее обработать руки, на случай, если на них остались следы заразы.