Питер немного помялся, затем повернулся, чтобы выйти.
— Одну минуту, Питер, — тихо сказал Гордон. — Я бы хотел задать вам один вопрос. Я уже знаю, что думает о моем отношении к открытию Мэри Дэвис. Не могли бы и вы высказать свое мнение?
Он напрягся и расправил плечи, как будто ожидая удара.
— Я научился у вас одному правилу, шеф, — заметил Питер осторожно. — Не делать выводов, не собрав всю доступную информацию. Возможно, есть еще какие-то факты, не только те, что я раздобыл во время своего погружения. Пока они все не будут собраны, или хотя бы пока мы не узнаем точную природу того, что там находится, я бы хотел оставить свое мнение при себе.
— Очень логично, очень логично, — пробормотал Гордон. Это была его типичная, почти автоматическая присказка. Но на этот раз она прозвучала неискренне.
— И еще один момент. Хартлунд напомнил мне, что мы должны расследовать причину смерти Люка Волласа. Да, я понимаю, что это будет тяжело. Но я думаю, что вам достаточно будет написать отчет обо всем, что случилось. Мэри сделает то же самое.
Питер вышел из каюты и в задумчивости медленно побрел по палубе. Он снова вспомнил историю, рассказанную ему Мэри перед самой смертью Люка, историю о том, как она стала океанографом. До сих пор он смотрел на Мэри и как бы не видел ее, хотя она была слишком привлекательна, чтобы ее не замечать. Но, несмотря на то, что на борту корабля у Мэри не было близких друзей, и она никогда не вспоминала о друге, оставшемся на берегу, работа постоянно сталкивала их, Питер раньше ни разу не думал о ней как о женщине.
Сейчас, мысленно возвращаясь назад, Питер понимал — отчасти это связано с тем, что подсознательно он давно для себя решил, будто все красивые женщины, занятые наукой, наверно, лишены чего-то важного, из-за чего на них не стоит обращать внимания. Он так часто обнаруживал этот недостаток у девушек, которые при первом знакомстве казались живыми, интеллигентными и интересными в общении, что, в конце концов, решил больше не заниматься выяснением природы этого недостатка, а сразу сэкономить время и деньги.
Но история, которую Мэри рассказала ему о Люке, внезапно сделала девушку в его глазах такой понятной и близкой.
Питер отворил дверь каюты. Было темно, но на Мэри была белая блузка и юбка, поэтому Питер сразу узнал ее. Ее силуэт, своей белизной напоминавший неясные очертания статуи, вырисовывался в темноте на носу корабля; она стояла, перегнувшись через перила и разглядывая фосфоресцирующий след корабля на поверхности моря.
Питер тихо подошел к ней и облокотился на перила рядом с ней. Она повернула к нему голову, узнала его и снова стала пристально вглядываться в воду.
Он молчал. Сначала он слегка погладил ее по руке, а потом сжал ее ладонь; она ответила ему легким пожатием. Спустя какое-то время она заговорила:
— С твоей стороны было очень благородно пойти искать Люка.
— А что же ты думала, я буду делать? Сидеть в батискафе и, распевая песни, возвращаться назад, на поверхность?
Она постаралась вежливо рассмеяться в ответ на его шутку. Но смех получился вымученным.
— Нет, конечно. Но я… ну, ладно, все равно, я должна это сказать тебе. Я не очень старалась остановить тебя, потому что с трудом удерживалась от того, чтобы самой не пойти его искать.
— Я понимаю, — Питер старался говорить как можно мягче. — Все это случилось как раз в тот момент, когда ты рассказывала мне свою историю, когда все снова ожило в твоей памяти…
Она кивнула. Мэри продолжала пристально смотреть на воду.
— Да, от этого все еще хуже.
— Эта история, которую ты рассказала мне, — осторожно начал Питер. — Ты часто рассказываешь ее?
— Почти никогда. Я рассказала ее однажды шефу, когда он пошутил насчет студента, который дышит мне в затылок. Он сказал, что мне нечего делать в Атлантическом океане, и мое место на Парк Авеню. Нет, не часто.
— А… Люку?
— Нет.
Ее голос прозвучал холодно и отстранение, даже резко.
— Нет. И теперь уж никогда не расскажу!
Она рывком повернулась к нему и зарыдала; Питер как мог старался успокоить ее. Все было почти так же, как и на глубине, в батискафе, когда они покидали место катастрофы, где погиб Люк. Но теперь они стояли на палубе, на открытом воздухе, и на них не было сковывающих движения гидрокостюмов.
— Ты хотела подарить Люку свою любовь, но не решилась, разве не так? — сказал он нежно.
Она отпрянула от него, ее лицо внезапно окаменело, глаза искали его глаза.
— Ты говорил, что все понял, но ты не понимаешь. Ничего не понимаешь!
Пока Питер стоял, остолбенев от удивления и пытаясь найти разгадку этих странных слов, прозвучал гонг, сзывающий всех в кают-компанию. Мэри воспользовалась этим. Она резко повернулась на каблуках и пошла прочь.
На следующий день, когда он сидел над листком чистой бумаги и пытался составить письменный отчет о гибели Люка, этот эпизод и непонятное поведение Мэри снова возникли в его памяти. Он старательно, в десятый раз отгонял настойчивое видение, но оно вновь и вновь вставало перед его глазами. Вдруг он услышал, что на корабле поднялась суматоха. Судя по времени, суета вряд ли могла быть связана с возвращением Элоизы и Дика. Он поднялся и вышел на палубу, столкнувшись в дверях со старшим помощником капитана Эллингтоном.
— Эй! В чем там дело?
— Батискаф поднимается на поверхность, — ответил Эллингтон. — Я засек его с помощью гидролокатора пару минут назад. Они поднимаются с опережением графика, скорее всего, что-нибудь случилось, из-за чего они не смогли дольше оставаться на глубине. Извините, я спешу.
Эллингтон оказался прав. Но он даже не предполагал, насколько он был близок к истине.
По мере приближения батискафа к поверхности его уже можно было рассмотреть, и по внешнему виду казалось, что с ним все в порядке. Батискаф плавно двигался к кораблю, Платт сопровождал его со всем своим оборудованием, необходимым для ремонта и проверки аппаратуры. Но, когда уже вроде бы стало ясно, что батискаф находится под надежным контролем, он вдруг совершил странный маневр, прежде чем приблизиться. Должно быть, беда случилась с Диком или Элоизой, а не с механизмами.
Однако обе фигуры в гидрокостюмах, как и ожидалось, одновременно рассекли поверхность и показались над водой.
Следом за ними появился третий человек. Третий человек был похож на Люка. Да это и был Люк!
Глава шестая
Слух о возвращении Люка облетел весь корабль еще до того, как Платт успел закрепить батискаф на тряской платформе рядом с тремя исследователями. Все, за исключением помощника механика, которому нужно было дежурить в рубке, и радиоинженера, высыпали на палубу, чтобы лично удостовериться в том, что невероятное событие — правда.
На доктора Гордона возвращение Люка произвело колоссальное впечатление. Он стремительно вышел на палубу из своего кабинета, позабыв в спешке положить ручку, которую продолжал держать в руке. Его лицо покраснело от волнения и блестело от пота. Гордон вцепился в поручни с такой силой, будто душил врага, его губы при этом беззвучно шевелились.
Питер на какое-то время потерял способность что-либо понимать. Он не мог придумать даже самой нелепой теории, которая бы объясняла возвращение Люка. Если бы Элоиза и Дик наткнулись на его тело, которое могло находиться в пределах досягаемости — даже это было бы примерно то же самое, что обнаружить иголку в стоге сена. Но Люк жив, он перелез через планшир батискафа без посторонней помощи, снял с головы шлем, присев на корточки на корме.
Без кислорода…
У него не могло остаться кислорода. Его запас кислорода был равен запасу кислорода Питера; всего запаса, содержащегося в двух баллонах, хватало примерно на шесть часов. Через каждые три часа нужно было возвращаться в батискаф и менять пустой баллон на баллон, заправленный кислородом. Следовательно, Люк должен был задохнуться через несколько часов, примерно через четыре часа, после подъема батискафа на поверхность.
