– Ну уж нет! – вспыхнула Комаровская. – Одну вы меня здесь не оставите! К тому же из нас троих я единственная, кто не промахнется, если придется стрелять.
– И то верно, – осклабился Комаровский. – Держите ваше ружье.
Он протянул жене винтовку и окинул собравшихся взглядом полководца, только что произнесшего торжественную победную речь. Свет, льющийся из раскрытой двери, ласково гладил их лица. Сорокин едва сдержал улыбку, когда понял, что Пелагее Никитичне и самой не терпелось шагнуть за этот колдовской порог. Она выполнила свой долг обеспокоенной, рассудительной супруги и теперь была готова к невероятному путешествию.
– Ну что, с Богом? – спросил Комаровский.
– Постойте, барин, а как же лошади? – спросил испуганно Архип.
– Какие еще лошади, братец? Или ты не видишь, что перед тобой? Будешь нас сопровождать – кому-то надо нести сумку с патронами.
– А я, с вашего позволения, останусь, – сказал Егорыч. – Присмотрю за…
– Исключено! – холодно заявила Комаровская, обращаясь к Сорокину. – Его нельзя здесь оставлять. А что если он заодно с остальными вашими беглецами? Мы в дверь войдем, а он ее закроет, заклинания прочтет и оставит нас там навсегда.
– Сударыня, да я… – начал оправдываться приказчик, но Комаровская просто направила на него ружье:
– Молчать! Я не желаю это обсуждать.
– Ну что ты, ma cherie, – протянул ее муж. – Не перегибай палку.
– Опустите ружье, будьте любезны, – сказал Сорокин, примирительно подняв руки. – Егорычу, так или иначе, придется пойти с нами. Он мой приказчик, и возвращение беглых крестьян – его обязанность.
– Вот именно. – Комаровская закинула винтовку за спину.
Егорыч вздохнул и, зажмурившись, перекрестился. Дольше тянуть не стоило.
Первым за порог ступил Сорокин. Долгожданное бархатное тепло обняло его, накрыло душной волной. От запахов закружилась голова, застучало в висках. Сделав несколько шагов, он скинул бекешу, шапку с шарфом и замер, подняв лицо к солнцу, наслаждаясь зноем, стремительно пропитывающим каждую клеточку его тела.
– Невероятно, – сказал позади Комаровский.
– Вот уж как есть, сударь, – отозвался Егорыч. – Ваша правда.
Они сгрудились на небольшом утоптанном пятачке перед дверью, которая с этой стороны служила входом землянке, вкопанной в склон. Единственная внешняя стена ее была сложена из давно почерневших, заросших мхом бревен.
Обойдя землянку, они без труда поднялись по склону. Глядя в противоположную от реки и бора сторону, нельзя было увидеть ничего, кроме голых холмов, перекатывающихся изумрудно-зелеными волнами до самого горизонта, на котором мутным маревом темнел силуэт горной цепи. Ни струек дыма, ни пасущихся животных, ни единого намека на человеческое жилье. Даже просто смотреть туда было неприятно – пустота этих огромных пространств завораживала, давила на грудь. Сорокин вдруг понял, что хочет как можно скорее оказаться за рекой, в тени деревьев.
– Ни кустика, ни елочки, – сокрушенно пробормотал Комаровский. – Хочу флаг соорудить. На обратном пути выйдем из лесу – сразу понятно будет, куда направляться.
– Может, одежду верхнюю в кучу свалим? Так, чтобы издалека видать?
– Отличная идея, mon ami.
Через пару минут все было готово: валенки, тулупы, бекеши и душегрейки сложили внушительной горкой над входом в землянку. К одному рукаву лежащего сверху полушубка супруги Комаровский привязал ее же платок – красный, расшитый пестрыми цветами. На другом рукаве он закрепил свой жилет ярко-желтого цвета.
– Будем надеяться, все это не привлечет чужого внимания, – сказал Сорокин.
– Да и пусть привлекает! – сказал Комаровский, утирая пот со лба. – Я прятаться не собираюсь. Давай-ка разыщем твоих мужиков.
Они пошли вниз по склону. День вокруг жужжал бесчисленными стрекозами, шелестел ласковым ветром, пах полынью – и казался вечным, нескончаемым. Оба крепостных плелись позади, угрюмые и напряженные, подавленные явленным им чудом. Хозяева же, напротив, становились с каждой минутой все веселее и беззаботнее. Возможно, сказывалось приближение реки.
– Как думаете, Алексей Максимович, где мы сейчас находимся? – спросила Комаровская.
– Точно утверждать не берусь, но, должно быть, Америка. Западные берега.
– А разве там растут полынь или клевер?
– Хватит пытать человека, душенька! – вмешался Комаровский. – Пусть будет Америка! Сейчас вот воз-вернем крепость Росс под власть Российской короны! Да еще успеем домой к ужину. А, каково?!
Пересмеиваясь, они наконец спустились к реке. Прозрачная, кристально-чистая вода резво бежала по белому песку и гладким пестрым камням. На глаз глубина нигде не превышала одного-полутора аршин. Комаровский опустился на колени, зачерпнул полную пригоршню и жадно выпил ее, а следующую вылил себе за шиворот.
– Вкусная, – просипел он. – Но холодная.
Остальные тоже напились – все, кроме Егорыча. Приказчик только крестился да бормотал молитвы. Сорокин попробовал уговорить его освежиться, но быстро понял, что успеха не добьется. Когда несколько минут спустя было решено перебираться, старика пришлось загонять в воду силой. В остальном переправа обошлась без проблем. Держа над головами винтовки и сумку, они вереницей пересекли реку и, разумеется, изрядно при этом вымокли, но жара стояла такая, что никому и в голову не пришло жаловаться.
На другом берегу, выливая из сапог воду, Комаров-ский указал назад, туда, где ветер трепал над склоном красный платок:
– Гляньте, эк его полощет. Точно из виду не упустим.
– Не сорвало бы.
– Не сорвет. Мертвым узлом завязан. – Он повернулся к жене, улыбнулся приторно. – А если и сорвет, голубушка, не извольте переживать. Я вам новый непременно куплю.
Комаровская отмахнулась. Она кусала губы, глаза ее горели охотничьим азартом – не женщина, а гончая, взявшая след. Нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу, она едва дождалась, когда же муж закончит приводить себя в порядок, и сразу поспешила к опушке леса с ружьем наперевес. Но, не дойдя до первых деревьев всего десятка шагов, вдруг застыла как вкопанная, вскинула винтовку.
– Mais quoi, ma cherie? – обеспокоенно воскликнул Комаровский. В три прыжка он оказался рядом с супругой, еще через мгновение подоспел Сорокин. Ни слова не говоря, Комаровская указала стволом на темное пятно неправильной формы, виднеющееся в просвете между соснами. Оно словно бы парило в воздухе на высоте около двух саженей.
Приглядевшись, Сорокин облегченно выдохнул:
– Это же просто мешок.
И оказался прав. К самой нижней ветви одной из сосен был подвешен большой мешок из выцветшего, поросшего плесенью полотна.
Он держался на насквозь проржавевшей цепи, перехваченный ею у горловины, и был наполнен чем-то массивным, но не слишком тяжелым. На одном боку мешка, поверх плесени, виднелись пятна засохшего птичьего помета, к другому прилипла сосновая ветка, а верхнюю часть, у горловины, сплошняком покрывала пожелтевшая хвоя. Он болтался здесь уже давно.
Подойдя, Комаровский ткнул мешок дулом винтовки. Тот качнулся в сторону, скрежетнув цепью. Что-то сместилось внутри с едва различимым шорохом.
– Охотничьи припасы? – спросил Сорокин. – Подвесили и забыли?
– Может быть, – сказал Архип. – Но лучше не проверять, ваше благородие.
– Слишком большой, – задумчиво сказала Комаров-ская. – Слишком большой для припасов.
– Да уж. Туда, поди, цельный олень влезет, ежели без рогов.
Больше никто к мешку не притронулся. Они пошли дальше, мягко ступая по плотному ковру палой хвои. В кронах над ними пели птицы, и солнце, начавшее клониться к горизонту, нежно гладило янтарную кору сосен. Легкий ветерок скользил меж деревьев, холодил кожу под мокрой одеждой. Комаровский принялся насвистывать, но жена оборвала его. Вскоре после этого, обходя заросший орляком овраг, они наткнулись на еще один мешок.
Этот сохранился гораздо хуже. Дно прогнило, и из внушительной прорехи наружу торчала кость, длинная, коричнево-желтая, тоже облепленная давнишней хвоей.
