Бумажные кости (СИ) - Врочек Шимун

Планкет поперхнулся.

- Ну, знаешь... Нет никакой обезьяны. Это всего лишь слухи. Прикрытие для полицейских облав.

Эта дурацкая байка о сумасшедшей обезьяне-убийце, сбежавшей из подпольной биомеханической лаборатории, уже навязла в зубах. Всем известно, что никакой обезьяны не существует, и только газеты с бараньим упорством продолжают кричать: «Видели там, видели сям, а здесь свернула шею торговцу фруктами»…

Фласк толкнул механика в плечо. Планкет не откликнулся, думая о своем. Его снова толкнули. Механик посмотрел вперед – и ему стало не до обезьян. Планкет вцепился в поручень, чувствуя, как в животе бултыхается кусок льда.

Трамвай катился под уклон, не снижая хода. Ветер свистел в ушах. Впереди был перекресток, улица пересекала их курс и уходила к океану – закатный свет заполнил ее до краев. Трамвай летел прямо в кроваво-красный квадрат. Свернуть было некуда, дома нависали темными сплошными стенами. В звоне и грохоте они приближались к перекрестку. Впереди выругались, охнула женщина. Фокси невозмутимо сказал:

– Чертов поворот, – и они влетели.

Трамвай ворвался в багровое сияние, будто кашалот, выпрыгнувший из воды и теперь возвращающийся в родную стихию; Планкет зажмурился. Тряхнуло, руку чуть не выдернуло из сустава. Когда механик открыл глаза, вокруг было непривычно тихо – трамвай с мелодичным, едва слышным перезвоном катился по широкой улице. «Ул. Погибших кораблей», прочитал Планкет. Сюда уже достигал шум прибоя, резкие крики чаек резали воздух.

Пахло морем и рыбой.

Скрежет, остановка, потом снова – звон и деловитое качение. За следующим поворотом Планкет увидел морских пехотинцев в белых перчатках, с карабинами. Морпехи были в парадных темно-синих мундирах – и похоже, порядком мерзли. Командовал патрулем молодой офицер. Он зябко повел плечами и проводил трамвай взглядом. Лицо его бледным строгим пятном осталось позади.

Трамвай докатился до конечной. Планкет спрыгнул и остановился, поджидая остальных. Дальше начинались глухие районы, примыкающие к Стаббовым пристаням.

Дальше надо было идти пешком.

Глава XVI. Стаббовы пристани

В портовом квартале царила вечная сырость, продуваемая всеми ветрами; прохожие кутались в бушлаты и непромокаемые плащи, поднимали воротники, натягивали пониже матросские шапки, оставляя лишь узкие щели для глаз. Воздух, казалось, состоял из мириадов крошечных капелек. Но ожидание праздника чувствовалось и здесь – висели обмякшие флаги Кетополиса, горели окна и фонари питейных заведений. Играла музыка, слышался женский смех.

Кетополис готовился ко Дню Большой Бойни.

Окончательно стемнело. Выше по улице горел одинокий фонарь – газовый свет, закутанный в пелену тумана, казался грязно-желтым раздувшимся пятном; остальное пространство тонуло в темноте. Очки Планкета затянуло сыростью; мир почти утратил резкость, приобрел вдруг вогнутость и расплывающиеся стены. Планкету чудилось, что он находится внутри огромного стеклянного шара.

Фокси невозмутимо шагал впереди, рассекая темноту своей покачивающейся морской походкой. Трубка была задрана, как дымовая труба – сизые клубы вырывались оттуда с искрами; старик казался буксиром, тянущим за собой усталые корабли.

– Я сейчас умру, – простонал Фласк.

– Бывает и хуже, – как мог, утешил товарища Планкет. Словно в ответ на его слова снег усилился, с неба повалили влажные белые хлопья, похожие на пух гагары.

– Что это? – простонал певец.

– Снег, – откликнулся Лампиер, не оборачиваясь. Пыхнул дымком. – Проклятый снег, жареная селезенка.

На его плечах и фуражке начали расти белые сугробики.

– Я так голос потеряю, – пожаловался Фласк в затылок шкипера. Тот не ответил, продолжая шагать.

Наконец, когда боль в ногах стала невыносимой, шкип остановился. Планкет оглянулся. Позади осталась улочка с далеким пятном фонаря; мостовая выглядела пятнистой, как шкура старого кита. Белесые островки быстро темнели, поглощаемые влагой.

Лампиер с треском оторвал доску от забора.

– Здесь, – сказал Фокси. За забором высилась темная громада какого-то здания. Крыша закрывала полнеба, закат окрасил ее по контуру багровой каемкой. Здание казалось монолитным, словно в нем не было ни дверей, ни окон – один тяжелый куб серого камня.

– Паленая медуза, долго вас еще ждать? – прозвучал из лаза раздраженный голос Фокси. Певец торопливо полез следом, обдирая пуговицы на пальто. Что ж, подумал Планкет, вот мы и на месте, и нырнул вслед за компаньоном в гулкую темноту.

Глава XVII. Одноглазый левиафан

Темень оказалась такая, что, того и гляди, переломаешь ноги. Даже на расстоянии руки ничего не разглядеть.

– Вы были капитаном, господин Лампиер? – спросил голос невидимого певца. Уже по одной интонации Планкет понял – Фласк подлизывается.

– Я был коком, господин осел! Каким боком я похож на капитана?

– Ээ... не знаю.

– Вот и я не знаю! – Фокси фыркнул. – Эй, ты, шевели ногами.

Последнее явно относилось к Планкету, – его невежливо взяли за рукав и потащили вперед. Под ботинком что-то лопнуло со стеклянным треском.

Планкет нервно оглядывался на ходу. Проклятье! Эти звуки даже морлоков из пещер вытащат. По слухам, именно в таких темных закутках на окраине города они выходят на поверхность. Не хватало еще, чтобы они сползлись сюда посмотреть, что происходит. Бесплатное представление для детей подземелья... Фласку, возможно, и понравится, но у механика не было не малейшего желания связываться с подземными жителями.

Планкет почти видел, как из темноты за ними следят водянистые глаза морлоков. Расселись кружком и смотрят на их нелепую возню. Механика передернуло.

– Шкип, что вы вообще тут делали? – спросил Планкет, чтобы отвлечься.

– Кормил этих чертовых китов. И мученых тоже.

Фокси громко сплюнул и продолжил:

– Варил треску да мешал с маслом, свининой и сухарями. Работа не бей гарпуном, сам сдохну. Их было человек двадцать, мученых. Но хуже всего были киты. Эти чертовы проглоты жрали так, что по всему доку хруст стоял. Я закупал кальмаров ведрами, мелкую рыбешку без счета, рачков да креветок – бочками, а им все было мало… Ты вот, очкарик, знаешь, сколько жрет кит?

– Представляю, – протянул Планкет.

– Оно и видно.

Впереди что-то загремело, словно Фокси задался целью разбудить местного сторожа, а тот, обленившись, все не просыпается.

– Где же свет? – спросил Планкет.

– Сейчас, сейчас, юноша! – раздраженно отозвался старик из темноты. – У сухопутных ослов совсем нет терпения – одно проклятое упрямство. Как ты собираешься ходить на китобойце, юноша, если ты не в силах помолчать одну минуту?

– Я не собираюсь ходить на китобойце, – сказал Планкет, но тут темноту разорвала синеватая вспышка, и свет зажегся.

Планкет заморгал. Сквозь цветные пятна, скачущие перед глазами, механик увидел Фокси. Моряк замер у гигантского рубильника, прищурив глаза. Сейчас шкип сам напоминал «мученого» рядом с хитроумной электрической машиной.

– Вот и все, - сказал Фокси невозмутимо. – Пойдем, покажу товар.

Свет, поначалу резавший глаза, шел от единственной лампы, подвешенной на длинном шнуре под потолком. Жестяной конус абажура покачивался из стороны в сторону. Света едва хватало, чтобы выжелтить небольшой участок пола, заваленный мусором – обрезками потемневших медных шлангов, мотками проволоки, кусками кирпича и обрывками каких-то бумаг.

Под ногой звякнуло. Планкет наклонился и поднял заржавленные хирургические ножницы; лезвия слиплись. Планкет покачал головой. Нынешнее приключение нравилось ему все меньше.

Он огляделся. Интересно, где они? На каком-то складе? Голоса отдавались в помещении гулким эхом. Почти все пространство занимали два каменных бассейна, со шлюзами и отверстиями в стенах для откачки воды. Ближайший из бассейнов оказался пуст. Планкет на глаз оценил размеры – огромный, здесь могла поместиться, по меньшей мере, канонерская лодка. Больше всего бассейн напоминал сухой док.