Тайный сыск царя Гороха. (Пенталогия) - Белянин Андрей Олегович

Ознакомительная версия. Доступно 49 страниц из 242

– Я! – Из двух стрельцов, стоявших позади задержанного, выдвинулся широкоплечий бородач слева. – Тока не один был, со мной Семен Мастырин и Федька Череда дозором шли. Глядим, вроде кто под забором ползет… Мы, значится, в засаду – и ждем. А энтот вот полз, полз да и затих… Лежит. Потом вроде посапывать начал. Ну, думаем, пьянь обычная, из кабака до дому на бровях бредет. И тут мимо, вдоль заборчика-то, кот идет. Величаво так, хвост задрал, ни на кого не смотрит… А этот гад вдруг как вскочит! Как за голову схватится! Да как заорет: «Не топай, Барсик, не топа-ай!» – и за топор… Ну а мы, как лезвие блеснувшее углядели, сразу коту злосчастному на выручку и бросились. Ужо повязали втроем! А топорик-то вот он, сберегли-подобрали, небось вещественное доказательство…

На стол перед нами лег обычный плотницкий инструмент, с широким обухом и коротким топорищем.

– Не томагавк, – отметил я в блокноте, – типичный русский топор. Из таких отставные военнослужащие обычно кашу варят. Ну что ж, спасибо за службу, орлы!

– Рады стараться, батюшка сыскной воевода! – гаркнули оба.

– А теперь вытащите молчаливому вождю кляп. Я хочу знать, как давно он ступил на тропу войны. Ваше величество, сколько помню, вы ведь у нас специалист в языках. Сможете перевести с индейского?

– Попробуем, – важно кивнул Горох, но как только пленник получил возможность говорить, он рухнул на колени и завопил на чистом русском:

– Смилуйся, царь-батюшка! Поклеп это и клевета! Не виновные мы, а все милиция зазря произвол чинит! Казнить их надо, всех до седьмого колена…

– Цыц! – рявкнул царь, хлопая ладонью по столу. Звякнула посуда, и все в горнице как-то неосознанно пригнулись. – Ты, мухомор в перьях, мне еще советы давать будешь! Я ить не участковый, на дыбу отправлю и вопросов задавать не стану… А ну колись, фраер, откуда ты такой в моей столице объявился?

– Как откуда?… – не поднимаясь с колен, залепетал несчастный. – Дак… свой же я! Русский! Лукошкинский!

– Бредит али врет?

– Не врет… – посерьезнела бабка, вглядываясь в задержанного попристальнее. – Сдается мне, и вправду наш он. Дюже похож на кого-то, а вот на кого… ума не приложу!

– Да свой я, свой! Али не признали, государь-батюшка?! Холоп я ваш верный, Паша Псуров!

– Чего-о-о?! – Наверное, у нас троих отвисли челюсти. Нет, у пятерых – стрельцов тоже стоило включить в список.

А «кошачий маньяк», пользуясь моментом, всхлипывая, изложил свою страшную историю:

– Как из отделения-то вырваться удалось, так и пошел я, сиротинушка, в баньку. От поруба милицейского отмыться, от позору и стыда всякого. С горя бутылочку полуведерную прихватил, да еще со товарищи с собой… добавили. Ну, знамо дело, выпили, и начали они меня мыть. Особливо морду мою… Ить этот хам с отделения, Митька который, так особу мне дегтем изваксил, что хоть на люди не выходи! Вся рожа ровно ворота у порченой невесты… Ну, они меня и водой, и мылом, и пемзой поперек хари чистили – отмыли-таки. Не черное лицо стало – красное… С таким тоже особо не разгуляешься, думал, к утру отойдет. А уж как одевалися, так и вышло, что Фимка-рыбарь в моей одежке ушел, а мне, стало быть, робу свою, кожаную, оставил. Что делать, идти-то надо… Тут еще и голова замерзать стала, волосья-то повылезли, а шапка со всей одежкой ушла. Вот я мочалы мокрые себе на маковку и напялил… Из бани по ночи одному топать страшновато будет. Углядел я топорик в дверях да и взял от лихих людей на защиту. А что забором вдоль курятника полз, так то клевета! Не стоко я выпил, чтоб ползти… просто… ежели за забор держишься, то уж николи с пути не собьешься. И не спал я вовсе! Не спал! Так… прилег, призадумался… Вдруг как молотом по башке – бум, бум, бум! Ну, ровно слон по улице бежит! Самогон, видать, неслабый оказался… Встаю, а передо мною – кот! Да какой… Не кот – тигра цейлонская! Когти точит, зубами сверкает, спину выгнул, усищи вздыбил – как есть съест! Я тока-тока топориком от него оборониться, тут сразу бросаются, вяжут, в рыло без дела стучат… Вона фонарем каким одарили! Ужо заступись, царь-батюшка. Ну, хоть на каторгу их, аспидов милицейских, а?

…К тому времени, когда мы трое наконец отхохотались, стрельцы взашей вытолкали Пашу Псурова за ворота отделения. Горох удовлетворенно откушал еще пирожка с брусникой, выпил чаю и стал собираться. Ждать Митьку действительно не имело смысла. Договорились, что если к вечеру все-таки возьмем дьяка, то мы с Ягой сами привезем его в царский терем и устроим допрос там, на месте. Помахав отъезжающему Гороху платочком, бабка вернулась ко мне в горницу и сама начала разговор:

– Что, Никитушка, небось о том злодее крупном уголовном призадумался?

– Ага… вообще-то особенных версий по этому поводу у нас нет. Из местных влиятельных шишек мы по роду службы вряд ли кого зацепили всерьез.

– Как же… – хмыкнула Яга, – да ты вон хоть Мышкина вспомни. Он по твоей милости уже сколько в деревне дальней на отшибе кукует? А ведь каким крупным чином был…

– Ну, во-первых, не по моей, а по царской милости. Горох, между прочим, намеревался отрубить ему голову, а я настоял на исправительной ссылке. Во-вторых, сам Мышкин такого сложного дела никак не потянет. Он, конечно, дурак и кровопийца, но на кражу государева имущества второй раз не пойдет даже под угрозой пулемета.

– А ежели дружки его из боярской думы? Ты ведь не одному Бодрову поперек дорожки встал.

– Возможно. – Я сам налил себе чаю и потянулся за вареньем. – На всех не угодишь. Остается одно «но»: черт говорил, что с данным «авторитетом» мы уже сталкивались. Бодров в этот образ не вписывается.

– Ну, тады… что ж… – Яга тоже придвинула к себе чашку, – тады, может, опять немцы мутят?

– Я думал об участии иностранных разведок, промышленный шпионаж был выгодным делом во все времена. Но пастор Швабс мертв, о Вельзевуле ни слуху ни духу… Честно говоря, я бы подозревал Кощея, если бы он сам не говорил о невозможности появления в Лукошкине. Вроде бы молитвы отца Кондрата не позволяют ему сюда и нос сунуть.

– Так и есть, батюшка наш хоть кой в чем и грешен, но к нечисти очень строг. Кощей его и вправду боится… А только тогда кто ж?

– Вопрос без ответа, на уровне гипотез и предположений, – заключил я.

Мы неторопливо налили по второй. Здешний чай, смесь липового цвета с индийским байховым, очень недурен, а при наличии огромного выбора варений и сластей – просто великолепен.

– Никитушка…

– А?

– Да я вот все спросить хотела… Только ты не серчай, ежели что не так… Ты вот там, в мире своем, ведь жил и жил себе. Вещей у вас чудесных много было, культура всякая, сам рассказывал… Тебе опосля этого у нас не скучно ли?

– Честно говоря, мне об этом думать-то особенно некогда… – медленно протянул я. Бабка, как всегда, была права, хотя от подобных воспоминаний у меня портилось настроение. – У нас там все иначе. Жизнь, конечно, гораздо насыщеннее. Есть много прогрессивных моментов, которые я бы привнес в Лукошкино, если бы обладал нужными знаниями. До телевизора тут не скоро дорастут, в радиотехнике я несилен, но чего-нибудь электрического, признаться, очень хотелось бы… А в остальном, в плане работы, любви, быта, – проблем нет. Что здесь в милиции работать, что у нас, абсолютно идентично… Нет, если вести речь о скуке, – скучать мне не дают.

– Все одно… – вздохнула Яга, – коли уж другой, светлой жизни повидал, так с нами, дураками темными, завсегда тяжко будет.

– Какие же вы темные, бабуль?! Вы у меня – ого-го! Нормальные вы… хорошие русские люди…

– Никита Иванович! – проорали во дворе. – Извольте выйтить, кажись, народ дьяка побитого несет… с песнями!

– Дубины стоеросовые, – сдержанно прорычал я и пошел разбираться.

Яга только ухмыльнулась, собирая чашки со стола. Ей хорошо спрашивать: «Не скучно ли?» – а вот поскучаешь тут с ними, как же… Я влез на лесенку у ворот и приподнялся на цыпочки, вглядываясь в даль. Из-за Базарной площади вдоль по широкой улице пылила огромная толпа народа. Впереди маршировал гордый Митька, высоко задирая ноги в лаптях, как фельдфебель на параде. Плененного дьяка несли следом, на вытянутых руках, высоко подняв над головами. Рот ему не заткнули, видимо, специально, чтоб мог от души пообщаться с простыми людьми. Они тоже в долгу не оставались, таким образом, гармония общественных взаимоотношений соблюдалась свято – всем было весело!

Ознакомительная версия. Доступно 49 страниц из 242