Его философия была смесью трех знаменитых школ — Циников, Стоиков и Эпикурейцев, и он обобщил все три в своей знаменитой фразе: “Ни одной сволочи ты не можешь доверять сильнее, чем можешь надавать ему по шеям, и ничего не можешь с этим поделать, так что пойдем выпить. Мне двойной, если ты платишь. Спасибо. И пакетик орешков. Ее левая грудь почти открыта, да? Тогда еще два пакета!” Многие цитировали из его знаменитых “Медитаций: “Это старый добрый мир, прекрасно. Но вам смешно, верно? Nil illegition carbonarum, вот что я скажу. Эксперты не знают всего. И где бы мы все были, если бы мы все были одинаковы?
Ом подполз поближе на голос, втащил себя за угол стены и заглянул в маленький дворик. У противоположной стены стояла очень большая бочка. Разнообразный мусор вокруг — разбитая винная амфора, разгрызенные кости, пара навесов, сделанный из грубых досок — предполагали, что это чей-то дом. И это впечатление усиливалось надписью, сделанной мелом на доске и приклеенной к стене над бочкой. Она гласила: Дидактилос и Племянник Практические философы Ни один проект не слишком грандиозен “Мы можем думать за Вас!” Специальные расценки после 6 ч. вечера Свежие аксиомы каждый день. Возле бочки низенький человечек в тоге, которая некогда была белой, подобно тому, как некогда все континенты были единым целым, пинал другого, который лежащего на земле. — Ты, ленивая скотина!
Тот, что помоложе, сел. — Чесслово, Дядя. — Стоило мне на полчаса отвернуться, как ты заснул на работе!
— На какой работе? У нас нет никакой работы с тех пор как на прошлой неделе м-р Пайлокси, фермер… — Откуда ты знаешь? Откуда ты знаешь? Пока ты храпишь, мимо могла пройти дюжина людей, нуждающихся в личной философии!
— …и тот заплатил оливами!
— Возможно, я получу за эти оливы хорошие деньги!
— Но они гнилые , Дядя. — Нонсенс! Ты сказал, что они были зеленые!
— Да, но они склонны чернеть. В тени, голова черепахи поворачивалась туда — сюда, как у зрителя теннисного матча. Молодой встал. — Миссис Билаксис приходила сегодня утром. — сказал он. — Она сказала, что поговорка, которую ты сделал ей на прошлой неделе, перестала работать. Дидактилос почесал затылок. — Которая? — сказал он. — Вы дали ей: “темнее всего перед рассветом” — Все верно. Чертовски хороший образчик. — Она сказала, что не чувствует никакого улучшения. В любом случае, она сказала, что всю ночь не ложилась спать из-за своей больной ноги, и перед рассветом было достаточно светло, так что это не правда. И ее нога по-прежнему не действует. Потому я частично компенсировал ей: “И все же, легче жить смеясь” Дидактилос немного просветлел. — Поменял на эту, да?
— Она сказала, что попробует. Она дала мне целую сушеную камбалу за это. Она сказала, я выгляжу так, словно нуждаюсь в хорошем питании. — Действительно? Ты учишься. По крайней мере, нам обломился ланч. Видишь, Урн? Говорю тебе , дело пойдет, если мы забьем на это. — Я бы не назвал отдачей сушеную камбалу и коробку осклизлых слив, мастер. За две недели думания. — У нас есть три обола за притчу для старого Гриллоса, сапожника. — Уже нет. Он забрал их. Его жене не понравился намек. — И ты отдал ему его деньги?
— Да. — Что, все?
— Да. — Не стоило. Уж не после того, как он заездил ее. Которая это была?
— “Мудрая ворона знает, каким путем пойдет верблюд”. — Она стоила мне многих трудов. — Он сказал, что не может понять. — Я не разбираюсь в сапожном ремесле, но я узнаю пару хороших сандалий, когда надеваю. Ом прикрыл свой единственный глаз. Потом он взглянул на форму мыслей напротив. Тот, что звался Урном, предположительно, был племянником и имел совершенно нормальный тип мышления, разве что там было, кажется, многовато окружностей и углов. Зато мысли Дидактилоса пузырились и вспыхивали, как полная кастрюля электрических угрей на огне. Ом никогда не видел ничего подобного. Чтобы промелькнуть, мыслям Бруты требовалась вечность. Это походило на наблюдение за сталкивающимися горами. Мысли Дидактилоса с воем гонялись друг за другом. Не удивительно, что он был лыс. Волосы должны были выгореть от внутреннего жара. Ом нашел мыслителя. И, к тому же, дешевого, судя по услышанному. Он посмотрел вверх на стену за бочкой. Дальше за ними располагалась впечатляющая шеренга мраморных ступеней, восходящих к нескольким бронзовым дверям, а над дверями металлическими буквами по камню было написано слово LIBRUM. Он смотрел слишком долго. Руки Урна сомкнулись на его панцире, и он услышал голос Дидактилоса, говорящий: “Эй, … некоторые из них довольно вкусны…”
* * *
Брута содрогнулся. — Вы побили камнями нашего эмиссара, кричал Ворбис, безоружного!
— Он сам напросился. — сказал Тирант. — Аристократес был там. Он вам расскажет. Высокий кивнул и встал. — По традиции, каждый может выступить на базарной площади. — начал он. — И быть побитым камнями? — допытывался Ворбис. Аристократес поднял руку. — Ах. — сказал . — Каждый может говорить, что хочет на этой площади. Однако, у нас есть и другая традиция, называемая свободой слушания. К сожалению, когда людям не нравится то, что они слышат, они могут слегка… погорячиться. — Я тоже там был. — сказал другой советник. ваш священник поднялся говорить, и в начале все было прекрасно, потому, что люди смеялись. А потом он сказал, что Ом — единственный истинный Бог, и все затихли. Тогда он сбросил статую Тувелпита, Бога Вина. С этого и начались все неприятности. — Вы собираетесь сказать мне, что он был поражен молнией? — сказал Ворбис. Ворбис больше не кричал. Его голос стал плоским, лишенным каких бы то ни было эмоций. В голове Бруты зрела мысль: “Вот так и говорят эксквизиторы. Когда инквизиторы заканчивают, эксквизиторы говорят…”. — Нет. Амфорой. Понимаете ли, Тувелпит был в толпе. — А побить порядочного человека считается очень божеским поступком, да?
— Ваш миссионер сказал, что люди, не верующие в Ома, подвергнутся вечной каре. Должен вам сказать, что толпа сочла это оскорбительным. — И начала бросать в него камни… — Не много. Они больше ранили его гордость. И только после того, как истощились запасы овощей. — Они кидались овощами?
— Только тогда, когда не смогли найти больше яиц. — А когда мы явились протестовать… — Уверен, что шестьдесят кораблей готовились к чему-то большему, чем выражение протеста. — сказал Тирант. — И мы предупреждаем вас, Лорд Ворбис. Люди находят в Эфебе то, чего ищут. Будут новые рейды на ваше побережье. Мы будем уничтожать ваши корабли. Или вы подпишитесь. — А проход в Эфебу? — сказал Ворбис. Тирант улыбнулся. — Через пустыню? Мой лорд, если вы пересечете пустыню, я уверен, вы пройдете куда угодно. — Тирант перевел взгляд с Ворбиса на небо, видимое среди колонн. — А сейчас, кажется, приближается полдень. сказал он, — Становится жарко. Несомненно, вы желаете обсудить наши…ох… предложения со своими коллегами. Могу ли я рассчитывать, что мы встретимся снова на закате?
