Венец безбрачия - Юраш Кристина

— Не сюку, а шту-у-уку! — поправил женский голос.

Я обернулась и увидела карапуза, который тыкал пальцем в меня, пока его волокли в сторону магазина. На футболке у меня сзади красовался принт в виде банта. Да, малыш, ты прав. Я не пушистый зайчик, а редкостная «сю-ю-юка», поэтому у меня не задерживаются ни мужчины, ни критические дни!

— Ну все! Подышал воздухом? — сардонически заметила я, понимая, что гостей у меня дома больше не соберешь. — Теперь домой!

— Недокормыш! — охали бабки. — В милицию надо позвонить! Бедное животное… Как же оно настрадалось… За что ж ей такие мучения?..

Это вы мне? Я не знаю, за что мне такие мучения, но настрадалась я похлеще Нострадамуса.

Я упорно тянула чудовище домой, оглядываясь в надежде, что мимо будет проезжать цирк и захочет забрать этого урода за умеренную плату. С моей стороны! Да я даже кошелек готова вытрясти, лишь бы… Кадавр дернулся и натянул пояс от халата, не желая уходить в скучную и облезлую квартиру!

— Замучила бедную кошечку… — причитали бабки. — Поди ж, совсем отощала…

— Эй, ты хоть помяукай ради приличия, — язвительно заметила я, глядя на две черепушки, которые никак не могли определиться, куда им идти. Одна голова настаивала на продолжении прогулки, другая срочно требовала идти домой.

— Помнится, была кошечка у меня, так померла, — вздохнула Матвевна, подводя вполне закономерный итог кошачьей жизни. — Я ее и рыбкой кормила, и пирожками, и суп варила из очисток картофельных, и молочка давала… А как заболела, так все таблетки на нее извела. И горчичники ей ставила, и банки, и таблетки от кашля давала, растирала барсучьим жиром, капала ей из пипетки марганцовку. Потом кричит, словно сердце схватило. Ну я ей корвалолу… Лечила-лечила… А что вы хотели? Ветеринары нынче дорогие! Да и я бы свою Мурку этим живодерам не отдала… Видишь, здоровьем слаба была… Сроду. Сердце! Помучилась немного и померла… Молодая кошка была… Сколько ей было?.. Три года… Кажись, три… Взяла бы я сейчас котенка, да здоровье уже не то.

Мне кажется, что в этот момент даже кошки рожать перестали.

— Эх! — махнула рукой Матвевна, опершись на палочку. — Была не была… Скучно мне одной. Светочка, когда котята будут, пойдешь топить, всех не топи! Мне одного оставь…

Нет, я лучше буду гуманистом. Нельзя его одного оставлять.

— Ты у нас кто? Мальчик или девочка? — поинтересовалась я у твари, которая одинаково подходит под две пословицы: «горе от ума» и «одна голова — хорошо, а две лучше». Мне, разумеется, не ответили. В итоге головы посовещались и решили идти домой. Правда, мне пришлось слегка подтолкнуть их к правильному выбору. Ногой.

— Держи! — мне в нос ткнули букет облетевших цветов в шуршащей обертке.

Я даже боюсь их пересчитывать, глядя на их увядшие головки.

— Чего ты так на меня странно смотришь? Я тут за тобой ухаживаю! — нахмурился Энивальд. — Я сделал все как нужно. Раздевайся!

Теперь я понимаю, что обручальное кольцо из золота мне до золотой свадьбы отрабатывать придется.

— Может, мне еще лечь, сложить ручки на груди и вывалить язык, чтобы тебе привычней было? — съехидничала я, бросая букет на пол и проходя в комнату. Я сидела, обтекала после скандальной попытки прорваться на кухню и налить себе чайку. «Это моя лаборатория! Не мешай экспериментам!» — орал обиженный Энивальд, преграждая мне путь. Мне бы колбочку чая для успокоения, однако нет, не положено! Идет эксперимент! И я сидела, злобно сопела и понимала, что страдания во имя науки и наука во имя страдания — это не совсем одно и то же!

— Сейчас будет романтика! — зловеще предупредил некромант, заглядывая в комнату. — Готовься…

Вот не надо мне тут, если что, тыкать своим приподнятым настроением. У меня и так настроение уже романтическое. Я изо всех сил расстраиваюсь и настраиваюсь на суровую романтику. Мне очень хотелось куда-то улизнуть по тихой грусти, поэтому я надела платье, туфли и только потянулась за ключами, как…

— Держи! — бросил Энивальд, глядя на темень за окном. В моей руке очутилась лопата. — Мы идем гулять!

Ура-а-а! Мы идем играть в песочек! Или к маме на дачу! Других вариантов у меня нет. Хотя постойте…

Через минуту, я не знаю как, мы очутились на кладбище. В темном небе светила большая луна, листья на деревьях зловеще шелестели, где-то выла собака и гудела проезжая часть.

— Тебе здесь нравится? — поинтересовался любитель дохлятины. — Романтично тут, не правда ли? Тишина, спокойствие…

— Неправда! — поежилась я, прижимая к себе лопату и содрогаясь от суеверного ужаса. Где-то закричала ночная птица, шлепая крыльями, и послышался скрип дерева.

— Я приготовил тебе сюрприз! — хмуро заметил Энивальд. — Я думаю, он тебе понравится…

Неужели шведский стол на мраморной плите? Конфеты? Хлебушек? Печенье? Не может быть! Это так мило! Целый фуршет! А ничего, что я не по дресс-коду? А то гости… тьфу ты!.. кости будут меня обсуждать!

— Романтическую прогулку, — тут же развеял весь флер загадки мужик-спойлер. В моей жизни была романтика в районе городского пруда. Пока один юноша считал себя поэтом, я считала убитых комаров. Комары, так же как и литературные потуги, не думали заканчиваться. И когда мне достали четвертую толстую тетрадь, исписанную мелким почерком непризнанного гения, я не выдержала и пошла домой убирать послевкусие классиками.

Листья шелестели на ветру, памятники черными силуэтами вырисовывались во мгле, где-то истошно орала какая-то птица, на полставки подрабатывающая озвучкой в фильмах ужасов. Ветерок шелестел венками и лентами, размокшие от дождя дорожки чавкали под туфлями.

— Я люблю такие места… Они навевают мысли о вечном… О вечной любви, например… — некромант попытался меня обнять, но я скинула его руку. — Светит луна, горят звезды, тишина, очень романтично…

— Вообще-то я замерзла, — простонала я, растирая озябшие предплечья и стараясь не смотреть на фотографии.

— Поэтому мы и взяли лопату. Будет совсем холодно — покопаешь, согреешься, — пожал плечами заботливый Энивальд.

Лопатой, между прочим, можно не только согреться, но и огреть. Это я уточняю на всякий случай.

— Так мило… Так тихо… Давненько я не гулял, — вздохнул некромант, глядя на меня таким взглядом, словно вывез на дорогущий курорт.

— Кто здесь? — внезапно раздался сиплый голос, и в нас ударил слепящий свет фонаря. — Пошли вон отсюда! Я кому сказал! Сейчас полицию вызову! Кладбищенские вандалы! Еще и с лопатой! Тузик! Шарик! Белый!

Я уже насчитала трех собак, которые с лаем бросились в нашу сторону. Откуда-то с безвестной могилы на меня ломанулся откормленный блохастик размером с теленка.

— Малыш! Взять ее! — орал сторож скрипучим голосом, обращаясь к облезлому теленку. — Да, да… Они самые… Я мужика уже второй день здесь вижу!

А я вот почему-то мужика не вижу! Он только что стоял рядом, а сейчас его нет! Бросив лопату в сторону собак, Лара Крофт, местная расхитительница гробниц, дернула изо всех сил подальше от братьев наших меньших, искренне полагающих, что царь природы ненастоящий.

Если вы считаете, что кросс на каблуках — удел избранных спортсменок, точно так же как и фигурное катание на шпильках по гололеду, то смею вас огорчить! Если за вами гонится целая стая отъевшихся на конфетках и печеньках собачек, вы покажете мастер-класс даже на коньках по асфальту.

Перепрыгивая через оградки, спотыкаясь о гранитные цоколи, скользя на каменных дорожках, задыхаясь с непривычки и глядя сумасшедшими глазами куда-то вперед, я добралась до забора, через который перелезла так быстро, что даже сама себе удивилась. Расцарапанные руки, синяк на ноге, ссадины на бедре от каких-то колючих кустов, сломанный каблук и трасса, которая тянется вдоль черной кромки деревьев, — вот все, что я бы назвала таксисту, пытаясь сориентировать, откуда меня забирать, если бы успела взять с собой телефон и деньги. На скорости мимо меня пронеслась какая-то машина, осветив фарами окружающие красоты. Краем уха я уловила пару аккордов песни и шелест удаляющихся колес, перед тем как снова воцарилась тишина.