За тридевять земель (СИ) - Филиппова Екатерина

Макс взвился:

— Она не такая.

— Да? А в воду меня твоим мороком заманивать, каппу прислать, чтобы наверняка…

— Ты не понимаешь. Морена меня так любит, что готова была тебя русалкой сделать, чтобы я снова мог выбирать. Понимаешь, мы много разговариваем, и я часто тебя вспоминаю, когда о земной жизни рассказываю — мол, мы с Васькой… Ну, потому что последние годы мы с тобой всегда вместе… Вот она и подумала… И потом, ты ведь пошла ко мне, если бы не пошла — ничего бы и не было.

Василиса устало поинтересовалась:

— Не пошла? На песню сирен? Ты сам-то веришь? Или чувство собственной незаменимости глаза застилает? А меня твоя селёдка спросила? И вообще, мудрый шаг: выбор у тебя был бы очень тяжёлый: между царицей морской, которая тебе жизнь спасла, и русалкой новодельной, необученной.

— Она не селёдка! И не царица!

— Хорошо, женщина с рыбьим хвостом, она же принцесса — тире — царевна — те же яйца, только в профиль.

— Раньше ты не была такой грубой.

— И что?

— В смысле? Я говорю, что ты…

— В очень простом смысле. Ты хотел услышать, что это жизнь без тебя меня такой сделала, и ещё немного покаяться или даже порвать на себе волосы? Не получится, и по очень простой причине: предположим, я стала грубой, или толстой, или худой, крашеной, стриженой, с пирсингом или вообще занялась бодибилдингом пополам с армрестлингом — каким боком это тебя касается, и почему ты считаешь, что имеешь право эти изменения комментировать?

Макс отступил на шаг и сказал:

— Эээ…

Василиса внезапно перешла из состояния озверения, в котором она последние фразы разве что не прокричала, к состоянию иронического пофигизма, поэтому радостно процитировала любимых кошку и преподавателя:

— Исключительно богатый словарный запас.

Теперь Макс обиделся по-настоящему и, похоже, расстроился:

— И злой такой не была. Я просто о тебе беспокоюсь.

— Главное, чтобы твоё беспокойство не принимало материальные формы. Даже не знаю, как тебе объяснить, что ты — прошлое, тебя нет, ты — памятник на могиле, под которым закопана фара от Харлея, и мне ты не нужен — ни в живом виде, ни в хвостатом. Компран?

Макс грустно кивнул, помялся, но продолжил:

— Нам ведь придётся встречаться. Морена в ваших Советах участвует, с совещательным голосом. У них, то есть — у нас, свои заморочки с проходами и переходами. Ну, а я её сопровождаю.

— Понятно. Так вот к чему всё это было. А я ведь уже сказала, что мне твоя личная жизнь безразлична, если по-научному — монопенисуальна. Могу поклясться на единственной и обожаемой кошке, что лицо Морене расцарапывать не буду, и даже слюной в её сторону не плюну. Успокоился?

Макс рассмеялся, сел рядом и обнял Василису за плечи:

— С трудом, но дошло, правда — не до конца, наверное, я по натуре — гнусный собственник. И теперь чувствую себя последней свиньёй — я ведь тогда тебя у Гришки отбил, а сам — вот, без меня вы бы теперь… Хотя, наверное, у вас всё хорошо, поэтому ты так быстро и в себя пришла.

— У какого Гришки?

— А ты много Гришек знаешь?

— Слушай, ты бредишь, он на меня даже не смотрел.

— Ага, потому что даже дышать в твою сторону боялся — как же, королева курса — и деревенщина неотёсанная, из Нижних Васюков.

— Из Крёкшино.

— В смысле?

— Заладил, всё тебе смысл подавай. Это Гришина деревня так называется.

— Ну, раз даже название родовой деревни знаешь, значит, у вас действительно всё хорошо…

— У нас — просто отлично, он через месяц женится на Инге, в которой души не чает, а я буду подружкой невесты.

Макс злобно дёрнул себя за волосы, посмотрел на пустые ладони, понял, что ничего не оторвал, безуспешно подёргал ещё, и злобно прокомментировал:

— Идиот. Я-то был уверен, что в итоге оставил тебя в хороших руках.

Василиса отстранилась, похлопала его по руке и добродушно согласилась:

— А ты в хороших и оставил. В моих собственных. Слушай, вроде бы всё выяснили, все хорошие и добрые, кроме меня, так что давай закончим этот вечер встречи, и плыви себе. Счастья вам, здоровья, и много качественных икринок и головастиков.

Возмущённо вскочив, Макс заорал:

— Дура! Какая икра, у нас, как у обычных людей, обычные дети рождаются, и только потом в море уходят. Ты, что, не видишь, что я какой был — такой и есть.

Василису несло, поэтому она сладко улыбнулась и ответила:

— Разумеется, не вижу, ты ведь в джинсах. Может, там у тебя этот — как этот орган у рыб называется — яйцеклад?

Макс сверкнул глазами, злобно долбанул пяткой песок, и с разбега ушёл под воду. Василиса дождалась, когда на практически погасшей лунной дорожке блеснул большой рыбий хвост, поплотнее завернулась в плед и, наконец-то, заснула. Редкие слёзы, которые капали из закрытых глаз, ей абсолютно не мешали, потому что большую часть мгновенно высушивал дующий с моря ветерок, а самые крупные осторожно слизывала Ликси. Дождавшись, когда Василиса перестанет плакать, кошка залезла под плед и устроилась на хозяйкиных ногах — погреть и помурлыкать.

Разбудил Василису один из первых солнечных лучей, попав точно в правый глаз. Она, не просыпаясь, попыталась отклониться, но на ярком свету оказался левый, к тому же голова начала соскальзывать со ствола. Прикрыв лицо рукой, она открыла глаза и через слегка разведённые пальцы посмотрела на море: штиль, чёткая линия горизонта и только поднимающееся из-за неё солнце.

Восход её несколько озадачил: получается, что солнце и садится в море, и восходит из него? Видимо, вопрос был задан вслух, потому что Ликси вылезла наружу и сварливо объяснила:

— Потому что это — мыс. Вечером мы были на одной стороне, а сейчас — на другой.

Василиса засмеялась:

— Что-то ты слишком много знаешь для кошки, которую меньше недели назад вытащили их деревянной статуэтки. И вообще, ты мне все ноги отлежала, я их вообще не чувствую.

Не удостоив хозяйку ответом, Ликси подошла к линии прибоя и брезгливо попробовала воду лапой, потом пробежала по песку, явно следя за кем-то, плывущим недалеко от берега, и вернулась обратно:

— Мы уже пойдём домой? По-моему, давно пора.

— Ну, уж нет, по примеру Григория — шагу отсюда не сделаю, пока не искупаюсь. Боже, Гриша! Теперь ещё и о нем думать!

Кошка состроила на морде никифоровское выражение и менторским тоном посоветовала:

— А думать всегда полезно, особенно — если не после, а до.

Василиса возмутилась:

— Ещё ты будешь меня поучать!

С трудом встав на ноги, она помассировала затёкшие ступни, попыталась переплести косу, и обнаружила, что волосы — в листочках и мелком мусоре, нападавшем за ночь с дерева, а по спине, кажется, кто-то ползёт.

Взвизгнув, Василиса скинула одежду и бросилась в воду, Ликси прыжком догнала её, обвилась браслетом вокруг запястья и посоветовала нарисованным ртом:

— А ты палочку в зубы возьми, там на берегу их много.

— Зачем?

— А все так делают — с головой окунаешься, все блохи на палочку и перелезут. — И вредная кошатина мерзко захихикала.

— Ах, так! Ну-ка, иди ко мне на руки, быстро!

Ликси выскочила на подставленные ладони и завертела головой — мол, что случилось? Василиса осторожно опустила ей в воду, отскочила на шаг в сторону и объяснила:

— Будем учиться плавать. Хвост держим вверх, когти растопыриваем, и гребём. Давай, учись — а то в прошлый раз чуть не утонула.

Ликси фыркнула, попыталась что-то сказать, но хлебнув воды, смирилась, и по-собачьи погребла к берегу. Последние метры через мелководье она преодолела двумя гигантскими прыжками и принялась вылизываться, отплёвываясь от солёной воды.

Василиса ещё немного поплавала, потом уселась на плед, достала из рюкзака расчёску и принялась приводить в порядок волосы. В этот момент остов лодки, полузасыпанной песком, зашевелился, и из дыры показалась взъерошенная голова, с изумлением взирающая на полуголую девушку с распущенными волосами. Немного повращав глазами, голова вылезла вместе с туловищем, явив свету замечательного, просто хрестоматийного портового оборванца.