Спартак Superstar - Зайцев Михаил Георгиевич

Дожидаясь музыкантов, на авансцене одиноко торчали штативы с микрофонами. Шнуры от гитар и электрооргана тянулись к усилителям. По бокам высилась акустика. В центре, чуть в глубине, стояла барабанная установка. На основном, самом большом барабане красовалась англоязычная надпись: «The Beatles».

За спиной отчетливо послышалось тихое женское хихиканье. Спартак оглянулся – там стояли еще столики, все пустые, кроме одного. За самым дальним столом не спеша пили шампанское две знакомые Спартаку дамы. Не в том смысле, что его когда-то, кто-то с этими дамами познакомил, а в том, что Спартак их узнал. Которая покрупнее – Маша Распутина, поп-певица, которая с родинкой – Мерилин Монро, секс-символ всех времен и народов.

Мерилин эротично подмигнула нашему герою. Он смутился и отвернулся. И встретился глазами с амбалом напротив, который, в свою очередь, тоже ему подмигнул:

– Машку мне, а Мурлин Мурло твоя, не возражаешь? – Амбал взялся за графинчик из горного хрусталя, набулькал себе стопочку, налил Спартаку. – Ну, че? За встречу? Пей спокойно, не боись, бабы от нас никуда не денутся.

Спартак поднял стопку непослушной рукой, покладисто чокнулся с собутыльником... то есть – с сографинником, и выпил залпом.

Сказать, что водка была хороша, – значило бы ничего не сказать. Она была восхитительна! Спартак по жизни спиртное не жаловал и не особенно в нем разбирался, однако и он оценил полнейшее отсутствие и намека на сивушные масла. И сразу понял, отчего на столе нету чего-либо «для запива». Запивать чем-либо данную амброзию – грех и позор для русскоговорящего мужчины.

– Еще по одной? – спросил ради проформы амбал, разливая.

Выпили. По напряженному телу Спартака растеклось благостное тепло.

– Бог троицу любит, – амбал лихо наполнил стопарики. Пузатость графина обманчиво скрадывала его щедрый объем, уровень жидкости в хрустале если и понизился, то самую малость. – Чтобы елось и пилось, и хотелось, и моглось! За тебя, Спартакушка.

Выпили. Потеплевшее тело Спартака чуть расслабилось.

– От теперь и закусить можно! Кушай, брателла. Не стесняйся, все свои, – амбал зачерпнул пальцем горстку красной икры, отправил рубиновые зернышки в рот, почавкал, вытер пальцы о скатерть. – Че не жрешь? Рыбьих яиц не любишь? – Амбал хлопнул в ладоши. – Человек! Меню моему братану!

Озабоченно заскрипел паркет, Спартак повернул голову на звук – к их столику спешил «человек» в ливрее, нес пухлый фолиант с тисненной золотом надписью на корешке: «Меню». Этого человека, как и пьющих шампанское женщин, Спартак тоже сразу узнал. Столик обслуживал Путин, Владимир Владимирович.

– Вовчик, отдай «Меню» братану и сбегай, свистни лабухов. Передай, пусть мою любимую сбацают. Иди, родной. Свободен пока.

Владимир Владимирович сдержанно и с достоинством согнул спину в легком полупоклоне, вручил Спартаку увесистый том «Меню» и деловито ретировался.

– Листай книжку, братан, выбирай, че похавать. Я-то сытый, а те самое оно червячка заморить с дальней дороги... Че ты на меня-то гляделки вылупил? Ты в меню погляди! Тама устрицы-шмустрицы, лобстеры-жлобстеры, суши-уши, все, чего душе угодно. Усе есть, чего можно зъесть, хы-ы! Выберешь, кликнем Вовчика, он мигом обслужит.

Спартак вздрогнул – музыка грянула неожиданно. Повернул голову – на эстраде стояли битлы. Только Ринго сидел за барабанами. Джон приблизил губы к микрофону и запел очень чувственно, чисто по-русски:

– Цыганка с картами, дорога дальняя. Дорога дальняя, казенный дом...

Спартак отложил на угол столешницы так и не раскрытую энциклопедию пищи, вздохнул медленно, резко выдохнул. Взъерошил волосы. Тряхнул головой. Смял лицо ладонью.

– ...Та-а-ганка, я твой бессменный арестант, пропали юность и талант... – тянули битлы хором. Вторя им, мелодично взревела медведица за окошком.

Лицо под ладонью мялось, как всегда. Обычно мялось. Пальцы отчетливо ощущали легкую небритость щеки, влагу зрачка, волосатость бровей.

– Брателла, ты че? Че тя так ломает, а? Глянь – сплошь ништяки кругом! Кончай колбаситься и кайфуй на здоровье...

– Довольно! – Ладонь, перестав мять лицо, шлепнула по столу. Подпрыгнули фарфоровая тарелка и серебряные приборы. Холодные глаза Спартака сфокусировались на мясистой переносице амбала напротив. – Объясни, кто ты такой, где я и... И какого хрена, япона мать?!.

– Тю-ю... – собеседник растянул слюнявый рот до ушей. – Не признал меня, брат? Я ж Петя! Петька Потемкин, вспомнил?

Спартак недоверчиво насупил брови. Глаза его сузились на секунду, брови подпрыгнули, и глаза округлились. А ведь и правда – Петька! По кличке «Броненосец Потемкин». Когда-то, не сказать, чтобы друг, но приятель, и близкий, по тусовке восточных единоборств. Когда-то, в начале 90-х, они приятельствовали. В тогдашней тусовке. Тогдашние тусовочные недруги втихаря обзывали Петьку «Прыщем». У него тогда вся морда краснела от прыщиков. Особая примета – прыщи – исчезли с Петькиной морды, поэтому и не узнал Спартак старинного приятеля.

Тусовка – субстанция текучая. Потемкин сгинул неизвестно куда, кажется... Кажется, в 93-м. Кажется, кто-то как-то трепался, мол, Броненосец подался в бандиты. И, кажется, Спартак в это поверил.

Петя тренировался по школе «Кёкусинкай». Броненосец, помнится, боготворил японца корейского происхождения Ояму, отца-основателя «Школы Окончательной Истины», знаменитого поединками с быками, которым садист Ояма отшибал рога и ломал хребты в целях саморекламы. Супержесткая до идиотизма школа карате соответствовала и характеру, и уму Петра Потемкина, и его бычьей мускулатуре. Среди тусовщиков Петька прославился тем, что однажды явился на семинар к заезжему китайцу и опозорил иностранного инструктора «тайдзи-цюань», сломав тому два ребра одним незатейливым ударом в честном, что важно, устроенном по обоюдному согласию, поединке.

– Че, брат? Признал дружбана Петьку?

– Здравствуй, Броненосец.

– Ну-у слава богу! Меня, понимаешь, попросили тебя встретить по-людски, я, вишь, и сочинил кабачок с бабами, с музычкой и с солидным халдеем. Нравится? Хы-ы!.. А помнишь, как мы с тобой в Парке культуры пиво пили? Помнишь, как мы у Тадеуша в зале бились? Ты мне, чертяка, тогда чуть зуб не выбил! А я те, хы, коленку зашиб. А после, помнишь, мы пошли в парк пивко сосать, режим нарушить. Ты, хы, дотудова еле дохромал, а меня мусора стопорнули, документы проверили и загомонили, типа, не похожий я на фотку в паспорте. У меня, помнишь, губищу, тобою разбитую, разнесло на полрожи... Ии-э-эх, веселые времена были!.. Брат, а может, пивка? Вовчика свистнем, он мигом организует! Ну их, лобстеров-жлобстеров, икру-шмукру, закажем воблы и пива! Много! А потом в баню с бабами. Они на все готовые, только свистни.

– Погоди, Петя. Не гони. Не съезжай с темы. Объясни, где я... то есть – где мы? Я умер?

– Тьфу на тебя! Скажешь тоже – умер! Живехонек ты, брателла. И я тож, тьфу-тьфу-тьфу, на здоровье не жалуюсь. Рановато нам, Спартакушка, на тот свет... Эй-й! Лабухи! Сколько можно «Таганку» пилить?! На бис петь вас не просили, волосатых. Давай, заводи «Песню про зайцев».

Поль кивнул понятливо, дернул струны, Джорж вдарил по клавишам, Ринго по барабанам, Джон запел:

– В темно-синем лесу, где трепещут осины...

– Петя, признайся – вокруг нас, по типу, виртуальная реальность?

– Я балдею! – Петя, изобразив лицом восхищение, схватился за графин с водкой. – За это надо выпить! – Свободной рукой, костяшками пальцев Петя постучал себе по лбу. – За твою башку, за башковитость твою надо по полной.

– Я пить не буду. Виртуальную ханку я пить отказываюсь.

– Обижаешь?

– Не съезжай с темы. Объясни, почему я без всяких истерик тру тут с тобою базары, вместо того, чтобы трахнуться в обморок от сильнейшего стресса, который обязан давным-давно сжечь все мои нервы к ядрене фене?

– Держите меня четверо! Это ж надо, а? Сам допер, что он под успокоительной наркотой сидит! Это ж какая голова у пацана! Золотая! За твою башковитость, братан, – и Петя влил в себя махом стопку. – Ух-х, х-хорошо пошла!.. Брат, я те одну умную вещь скажу, только ты, чур, не обижайся. Эт, вокруг, ни шиша не эта, как ты ее обозвал?