Возвращение милорда - Федорова Екатерина

И надо сказать, что в отличие от мамы он не видел в произошедшем с его телом ничего плохого. Наоборот, от случившихся изменений наблюдались одни только сплошные плюсы – это по его личному мнению. В колледже давнее прозвище Сируня теперь позабылось раз и навсегда. И всего за один месяц. А понадобилось для этого совсем немножко – всего лишь несколько капель крови из энного количества носов (принадлежавших, правда, достаточно широкому кругу лиц) и две-три завернутых за спину руки – и все, позорная кличка исчезла из употребления и памяти окружающих. Исчезла прямо как прошлогодний снег – растаяла, сгинула, и все тут…

И теперь к нему в колледже вообще никак не обращались – просто овевали настороженно-уважительными взглядами и обходили по широкой дуге. Ну, собственно, Серега от этого и не плакал. Не тянуло его что-то нынче общаться со сверстниками-земляками.

И вообще жилось ему в своем собственном мире после возвращения домой затхло и скучно. Мир недоразвитого капитализма для каждой отдельно взятой личности предлагал места ровно столько, сколько нужно для одного очень даже неглубокого вдоха – но вот для доброго рыцарского замаха места, увы, здесь не было. В переносном, конечно, смысле – «для доброго рыцарского замаха». Хотя иногда хотелось в самом прямом смысле размахнуться и вдарить… Но и думать нельзя было о том, чтобы, к примеру, взять да и прикончить добрым ударом меча или кинжала своего обидчика-супостата – действо в Империи Нибелунгов для него вполне позволительное. И даже осененное вящим почтением всех окружающих вассалов – как же, герцог Де Лабри в очередной раз изволит вершить свой скорый и праведный суд… Там, в Нибелунгии, для него единственной заботой было сохранить во время и после суда собственную шкуру. Выжил, победил – и ладно, борись с очередными недругами. Здесь же за попытку восстановить справедливость подручными средствами сэр и милорд Де Лабри рисковал загреметь в тюрягу под громкие фанфары. В «позорное узилище», выражаясь языком Клоти. От этого имени, кстати, по сердцу будто кто горячим ножом проводил…

В Нибелунгию хотелось аж до бешеного крика. Но пути назад – во всяком случае, явного и ощутимого– не было. Поэтому он уже привычно затолкал поглубже свою тоску по покинутому миру и переключился на мысли о приятном. Вот, скажем, физкультура. Тренер пребывал от его перемен в совершеннейшем восторге– ибо отжимался Серега теперь ровно и бесперебойно, прямо как достославный агрегат из песни «Ты агрегат, Дуся». И по канату лазил, как Тарзан, и прочие нормы сдавал на высочайшем уровне…

Так что о переменах, случившихся с некогда тихим и домашним Сереженькой, сожалела, надо думать, нынче только мама, а также сокурсники по колледжу, которым он оказался вдруг не по зубам. И все же… Некоторое уважение к печалям мамы он испытывал. Действительно, не все бывают готовы к переменам.

Родители на кухне, отвздыхав и отшептавшись, отправлялись спать. Серега вновь погружался в мысли, но на этот раз они были уже о несчастье, приключившемся с отцом.

Старший Кановнин, как и многие дети Великой Советской страны, которая благополучно канула в Лету, оставив после себя порядком пообгрызенную по окраинам Российскую Федерацию, был человеком подкованным в науках (и зело подкованным), но не в жизненных перипетиях. Как раз за неделю до Серегиного отбытия в те самые до ужаса отдаленные от родной Земли места Кановнина-старшего уволили. Точнее, ООО, в котором он занимался разведкой каких-то загадочных ископаемых прямо на территории их области, вдруг взяло да и распалось. Перестало существовать. Вместе с ООО испарилась и зарплата за последние восемь месяцев, которую папе-геолог, наряду с другими сотрудниками задолжали. А тщательно разведанное перед этим месторождение неких минералов, дико полезных для сельского хозяйства в качестве удобрения и еще чего-то там, благополучно уплыло в руки каких-то совершенно третьих лиц, кои перед геологической экспедицией, разведавшей это месторождение, никаких обязательств не имели и объяснений давать не желали. Вместе с мечтой о зарплате испарилась и надежда на солидные премиальные, обещанные в случае удачи. Пустое корыто и отсутствие работы. Старший Кановнин захандрил, но тут откуда ни возьмись вынырнул старый друг-приятель. Еще с институтских времен. И предложил создать совместную фирму – опять-таки с геологическим уклоном. Требовались капиталовложения. Для такого великого дела решено было заложить квартиру Кановниных – шаг совершенно глупый и неразумный. То ли приятель умел гипнотизировать, то ли еще что… В общем, отец согласился. В каком-то загадочном местном банке, на котором настаивал приятель, до подозрительного быстро оформили заем, выдали деньги – все тот же приятель понес их куда-то регистрировать как уставной капитал фирмы, куда-то вкладывать и чего-то на них покупать.

И – чего и следовало ожидать – исчез вместе с деньгами. Старший Кановнин бросился на его поиски. Тем временем (все эти аферы и радости происходили уже после возвращения Сергея в родные пенаты) банк напомнил, что заем был выдан под месячные проценты. И теперь каждый месяц Кановниным следовало уплачивать местному хранилищу денег по двадцать два процента с исчезнувшей суммы. А буде выплаты не будут производиться, то, как только проценты, пеня плюс часть долга, положенная к выплате на этот месяц, достигнут величины выданной суммы (и кстати, папа-геолог в этом тоже попался, ибо ему выдали под заклад едва ли шестьдесят процентов от истинной, рыночной стоимости их квартиры), так сразу же настанет время рассчитываться. Банк подаст в суд, и Кановниным придется распрощаться со своей квартирой. Дата первой выплаты уже приближалась, друг-приятель вместе с деньгами как в воду канул… И работы для Кановнина-старшего тоже никак не находилось – ни такой, чтобы враз выплатить все долги, ни такой, чтобы хотя бы на хлеб заработать…

И, что самое печальное, нынешний Серега, докатившийся в Империи Нибелунгов аж до звания сэра (кое там означало, что владелец возведен в рыцарское достоинство) и до титула герцога Де Лабри, во всей этой мешанине никак не мог ухватить кончика, за который потянешь – и все станет ясно. Как на ладони. В частности, кого казнить, а кого и миловать… Замешан ли в чем-то банк, подозрительно скоро оформивший без всякого поручительства закладную под их квартиру? И где владельцы печально памятного ООО, унесшего в небытие и отцовскую зарплату, и отцовские премиальные? Достоверно известно было только одно: в исчезновении денег, взятых под залог квартиры, виноват папин приятель. Но опять-таки где его теперь искать? По словам отца, жена приятеле заявила, что уже месяц как в глаза его не видела и даже сама готова доплатить тому, кто вернет ей кормильца-мерзавца…

А между тем день первой выплаты по процентам приближался неотвратимо. Серега хмурился и так и эдак, но с каждым проходящим днем все яснее и яснее понимал, что иного выхода у него нет – придется продавать один из мечей. Скорее всего тот, что достался от ордена Палагойцев, – на нем камешков побольше, да и рукоять блестит вполне знакомым блеском золота и еще какого-то сероватого металла, наклепанного в качестве аппликаций поверх презренного золотишка… Клинок орденского меча не выглядел таким же древним, как достопамятная дедовская оглобля леди Клотильды. Но и свежей работой не казался – так что имело смысл нести его не куда-нибудь, а прямиком в антикварный магазин. По рукояти и навершию ножен располагались (Серега уже специально все подсчитал) восемь крупных густо-синих камней (сапфиры? Хрен с ними, нехай будут сапфиры), четыре алых камня и еще два загадочных по цвету камня – прозрачно-черные, с колючими радужными искрами в глубине и по кромкам грат. Даже если этой оглобли не хватит на оплату суммы закладной, то уж на домик в деревне ее точно должно хватить. Желательно, конечно, чтобы деревня с вышеуказанным домиком располагалась неподалеку от города. Старенький отцовский автомобиль пока что чихал-кашлял исправно и по ухабам лесных дорог скакал козлом-молодцом, так что маме будет на чем ездить на свою работу. Это могло стать выходом, вполне могло…