Обещаю, когда я стану журналисткой (да, бесись, хи), я обязательно напишу в газетах, что тебя нагло отправили на войну, хотя ты героиня Освобождения. Я добьюсь шума. Я добьюсь того, чтобы тебя раньше времени вернули ко мне. Даже если мне придется кого-то убить, я сделаю это. Ты ведь тоже готова убивать за правое дело, да? Я возьму пример. Потому что жизнь, как оказалось, и правда война.
Ладно. Листочек кончается, а на обороте писать не хочу. Люблю тебя. До встречи, милая Shaile".
Шайль сложила письмо раньше, чем слезинка успела капнуть на слова, выведенные кривоватым, но читаемым почерком.
Девушка торопливо прячет бумажку во внутренний карман. Закусывает кулак, отворачиваясь к иллюминатору.
— Дура, я ведь тоже живая, — шепчет, сморгнув слезу.
— Не раскисай, малявка, — Рерол легонько тыкает в плечо. — Надин хорошая девчонка, она просто так большие письма не пишет.
— Я знаю. Ты прочитал?
— Ага. Жаль, что меня никто так ласково не провожал, — волколюд выдыхает, запрокидывая голову на спинку сидения. — А ведь тоже на войну.
— Тебя-то за что отправили?
— Гэни избавляется от всех, кто может подмочить репутацию. Сраный ублюдок. Надо было его придушить… — Рерол смотрит на ладонь, растопырив пальцы. — Ты никому не говорила, что Надин с тобой живет?
— Нет.
— Ну и хорошо. Меньше рисков. Малявку сложно будет найти.
Шайль не стала говорить, что если Надин станет журналисткой, то будет на виду у всего Освобождения. Детектив вообще больше ничего не сказала. Город спасен, Совински и Гэни теперь у руля, преступники наказаны, героев поимели. Все как всегда. Мэйсер не зря сказал… Мир безумен. Шайль остается лишь быть крутой во всей этой херьне.
