Ознакомительная версия. Доступно 25 страниц из 125
— Верно, — вздохнул Кубатай. — Ладно, отправимся еще куда-нибудь. Но знаете, Холмс, мне кажется, что вы сбили меня с интересной мысли… нет, уже забыл. Суньте какой-нибудь том под шкаф.
И мы вновь ринулись навстречу приключениям…
Глава пятая,
в которой на сцене появляется вещий мужичок
Потирая руки от удовольствия, Кащей прошептал заклинание, взмахнул руками, плюхнулся в возникшее позади него кресло-качалку и принялся ждать. Как выглядит конец света, он представлял смутно, но в том, что зрелище предстоит достойное, — уверен был.
Минуты шли, а материя мира почему-то все не расползалась по швам, не налетал разноцветный электрический смерч, сметающий с земли города и страны, не накатывала невесть откуда взявшаяся черная и густая волна небытия…
Улыбочка на устах Кащея поблекла, его раскачивания в кресле взад и вперед становились все более нервными и яростными, пока наконец, качнувшись особенно круто, он не перекувыркнулся вверх тормашками, опрокинувшись вместе с креслом на пол.
Бормоча проклятья и ругательства, он вскочил на ноги и принялся расхаживать от стены к стене библиотеки. Так и не дождавшись исчезновения ВСЕГО, он внезапно остановился и ясно произнес в пыльной тишине:
— Как же так?!
И тут же ответил себе сам:
— Их вернули! Их вернули ДЗР-овцы, кто же еще мог это сделать?! Смолянин и Кубатай — только они, проклятые, по острову шастают! Шастают да супротив меня козни вершат. А если даже и не они помешали, то только через них можно выяснить, кто это сделал. Выяснить и пресечь. Но как их найти?!
Покопавшись в широких карманах кафтана, Кащей выудил оттуда зеркальце наподобие того, что у Марьи-искусницы имелось, и вскричал:
Свет мой, зеркальце, скажи…
Или лучше покажи
(Без кокетства и утайки)
Смолянинку с Кубатайкой.
Зеркальце затуманилось, пошло рябью… и потухло. Кащей решил, что такой неверный итог его стараний связан с неудачной формулировкой приказа: то ли зеркальце не умеет работать «без кокетства и утайки», то ли оно не реагирует на уменьшительно-ласкательные формы имен искомых басурманов. Кащей поднапрягся и выпалил другое четверостишие:
Волю выполни мою,
А иначе — разобью:
Покажи мне Смолянина
С Кубатаем-осетином!
Зеркальце вновь честно попыталось выполнить его приказ, затуманилось, пошло рябью… и погасло опять.
— Проклятье! — простонал Кащей и тут только вспомнил, что сам же в целях конспирации наложил на все волшебные зеркала острова необратимое заклятье.
Шмякнув в сердцах бесполезную стекляшку об пол, так, что только острые брызги рассыпались в стороны, Кащей сплюнул и процедил сквозь зубы:
— Все равно найду.
…В княжецких палатах царило уныние. Расхворалась племянница Владимирова да жена Добрыни Никитича — Забава Путятишна. Что за хворь окаянная напала на нее, никто сказать не мог — ни лекари, ни бояны, ни даже Гакон {95} — толстый бестолковый поп, на смену Гапону пришедший. Ясно было и неспециалисту, что скрутило ее знакомое уже царскому двору несмеянство, да в острейшей форме. Третью уж неделю лежмя лежала Забава на перинах пуховых, приговаривая лишь:
— Тошно мне… Ох тошно!..
Владимир с ног сбился.
Тут-то и появился в палатах его гость незваный, однако долгожданный — лохматый да бородатый мужик в лаптях. Пав пред князем на колени, вскричал мужик:
— Я — Гришка Распутин, святой старец! Лучшая водка моим именем прозвана да песенка заморская про меня сложена! Дозволь, Красно Солнышко, племяшку твою осмотреть да излечить по возможности!
— Чего ж не дозволить, валяй, — согласился Владимир. — Однако признайся, прохиндей, откуда о хвори-то ее ведаешь?
— Да как не ведать, княже?! Вся земля Русская стонет от вести сей горестной!
— Серьезно? Лестно мне это, лестно… Ну ладно, дерзни. Коли излечишь Забаву, богато, Гриша, одарен будешь. А уж коль не излечишь, не обессудь, головы лишишься.
— По рукам! — согласился Григорий. — Давай-ка, княже, поскорее сведи меня к ней, а то, не ровен час, отдаст она, сердешная, Богу душу, меня не дождавшись…
— Типун тебе на язык, Григорий! — всполошился князь и заторопился было, но тут же и осекся: — Не получится быстро. Забава-то с Добрыней на той половине царства живет, что я Емеле с Несмеянушкой на свадьбу презентовал… Покамест в отделе режима паспорт заграничный оформят, пока таможню пройдем…
— Развел ты, княже, бюрократию, — нахмурился Григорий. — Помрет Забава, то-то урок тебе будет.
Побледнел Владимир от слов эдаких, поежился… Махнул рукой, мол, была не была, и молвил:
— Айда, без документов попробуем.
— Стой, кто идет! — пронесся над границей зычный окрик богатырский.
— Кто, кто! — проворчал Владимир. — Дед Пихто! Князь это!
— А по мне — хоть князь, хоть грязь, а в чужой овин не лазь, — презрительно объявил пограничник.
— Видал?! — беспомощно глянул Владимир на Григория. — Я нонче — аки король заморский, Лиром именуемый! — Затем вновь обернулся к богатырю, напустил на чело грозности и заорал:
— Да ты че, Илюха! Как же этот овин — мне чужой?! Земля-то сия — Русь, а я — князь русский!
Богатырь покачал головой:
— Э, нет. Руси-то две теперича. Та, что у тебя, — Русь Владимирская. А тута — Русь Емелина, сюда пускать не велено…
Григорий отстранил князя рукой, выступил вперед и вдруг гаркнул, да так, что испуганно присел и поджал уши конь под Ильей Муромцем:
— Оборзели?!!
Илья оторопело уставился на него. Григорий набрал в легкие побольше воздуха и, выпучив глаза, рявкнул еще:
— Над князем куражиться?!! У последней черты, можно сказать, стоим! Разменяли Русь, мать вашу!!! {96}
Ноги у богатырского коня окончательно подкосились, и он тяжело плюхнулся наземь.
— Да ладно, брось орать-то, — примирительно заговорил вынужденно спешившийся Илья. — Чего надо-то?
Однако Григорий раздухарился и, видать, в сердцах о цели своего прибытия запамятовал.
— Чего надо?! — продолжал он грозно кричать. — А если даже и ничего, тогда что?!!
Илья призадумался, но промолчал. Тут вовремя встрял Владимир. Опосля Гришкиного рыка голос его казался тоненьким и слабеньким, хотя и кричал он, пытаясь попасть тому в тон:
— Лечить Забаву будем или как?!
Илья глянул на него, презрительно поморщился, но тут князя подхватил Григорий:
— ИЛИ КАК?!! — рявкнул он.
Илья почесал шлем.
— Вот это да, — сказал он, — вот это я понимаю. Глас народа. Проходите, чего уж там. Или мы — нехристи какие, не понимаем?.. Дело-то семейное…
Григорий и Владимир чинно проследовали через границу. Князь с уважением поглядывал на своего спутника.
…Обезумевший от горя Добрыня сидел перед постелью жены, время от времени роняя на дубовый пол скупую мужскую слезу.
Войдя в покои, Владимир остановился в нерешительности. Григорий же протопал прямо к постели и приказал безапелляционно:
— Очистить помещение!
— Ты кто таков? — подпрыгнул от неожиданности Добрыня.
— Лекарь это, Добрынюшка, лекарь, — успокоил его Владимир. — Из народа человек. Святой, ежели не врет. Обещался супружницу твою на ноги поставить.
— Пущай ставит, ежели обещался, — согласился Добрыня. — А не поставит, пусть на себя пеняет.
— Очистить помещение, — неприятным голосом повторил Григорий. — И ты, князь, тоже обче-то выйди, а то, не ровен час, на тебя хворь перекинется.
— Пошли, пошли, Добрынюшка, — заторопился князь и потянул богатыря за рукав.
