ОН. ХОТЕЛ. УДАРИТЬ. КЫСЯ. Мой вопль, пожалуй, слышали все. Яростно, пользуясь мечом как дубиной, надавал чуваку ударов куда пришлось. Когда тот упал, я остановился оглядываясь. Битва утихала и смещалась в сторону шатра Ноа. Накануне, подлец Ноа Тоа, увидев наши попытки останавливаться в центре, отправил нас за обозы. То есть на самый край. Поэтому мы приняли основной удар. Взгляд стал искать своих. Вот сидит Валио и один из близнецов. Вот Остога прихрамывая идет к повозкам. Второй из близнецов уже во всю занимается мародерством, шаря по карманам убитых. Даже Кысь бегает среди стихающего хаоса, угрожающе подвывая в голос. Хотя другие мееры предпочитают держаться подальше во время сражений. Но нигде нет Варна.
Его я нашел ближе к основному стану.
– Варн! Дружище! – не верилось, что этот неутомимый и неубиваемый парень просто лежал, беспомощно уткнувшись в землю.
– Оставь его, – устало сказал Остога. – Он не жилец. Как тан говорю.
Мне было плевать на танов и в целом на всю эту шихову междоусобицу. И если смысл драк и сражений едва улавливал, то ценность жизни точно знал. Это установка моего мира. И не вам ее переделывать, уважаемый капитан.
У меня появилась цель в этом мире. А когда у меня появляется цель, то препятствий не существует!
Вот уже стою на коленях над Варном и ищу раны. Синяк на скуле и распоротая от бедра до низа нога, откуда хлещет кровь. Перетянуть ногу ремнем. Еще минуть пятнадцать мечусь по полю, требуя травницу. Нахожу старую женщину со вселенским пофигизмом и незамутнённым переживаниями разумом.
– Идемте. Там раненый. Да скорее же! – но удается добиться от нее только мешочек высушенной в труху кровоостанавливающей травы. И тут понимаю, что скорой помощи не будет. Не приедет она сюда, в баальбекские леса. Все! Вызовы в этот мир не принимаются. И здесь я самое медицински подкованное лицо.
Дальше жизнь потекла в мареве безумия. Вот я отрываю рукава от своей рубахи и накладываю на рану, бессвязно шипя: “Потерпи, братан. Мы им всем! ... Мы их всех...!”
Вот кипячу воду и завариваю гадость, данную старой травницей, чтобы пропитать повязку. Спускаются сумерки, а я шарюсь по ближайшей проселочной дороге выщипывая крохотные листики растения, напоминающего подорожник, молясь, чтобы это был его местный аналог. Утром меня осеняет, что в куртке осталось пол пачки аспирина. И жизнь начинает играть новыми красками. На следующий день Варн ненадолго приходит в себя.
– Витер! – отводит меня в сторону Остога. – Послушай. Был приказ Ноа и завтра выдвигаемся домой. Я потяну время, как смогу, чтобы уйти последними. Но, ты понимаешь, что ты останешься здесь один с ним? На приграничной территории.
– Понимаю. Но Варн прикрыл меня. Моя очередь сделать все для него. Как сделал бы для тебя, Остога. А иначе… Зачем это все? – кажется, от недосыпа, сказал это вслух, судя по потемневшему лицу командира.
– Ших с тобой, – обозлился тан и резко развернувшись пошел к костру.
Побрел и я выполнять священные функции сиделки. Сменить повязки. Для этого отстирать, прокипятить и вымочить их в отваре. Сварить что-нибудь лечебное. Отвести в кустики Варна. Это занимало много времени, сил и все мое внимание. Как сиделка я был более успешен, чем воин. Использовал все методы. Даже помню момент, когда шептал наши, земные молитвы, глядя в незнакомое звездное небо, сидя перед костром. Дошел и до того, что нашептывал нечто шаманское на повязки типа «заживай скорее, прошу тебя». И наше русское «у собачки боли, а у Варна заживи». И потому как бормотал это на исконном русском, то стали поглядывать на меня пугливо и уважительно. Градус уважительности и пугливости возрос, когда Варн резко пошел на поправку на четвертые сутки. Здоровый организм, после нескольких часов накануне на грани, решил справиться с этим испытанием. И Остога не подвел с задержкой.
Уходили последними. Я помог сесть в седло исхудавшему Варну. Шатающийся воин сев, вцепился в свою меер, но усидел. И началась долгая изматывающая дорога домой. Это было еще хуже, чем в тот раз, когда только попал сюда. Никто не шутил и не смеялся.
Мы тащились еще медленнее, чем повозки. Старая лекарка, приписанная к обозам все время смотрела на меня неодобрительно, поджав губы. Подозреваю, что большинство воинов скопытилось именно из-за ее привычки не мыть руки. Уговорить упертую каргу разместить товарища в телегу удалось только через несколько часов.
Варну становилось все хуже от тряски. Не знаю, чем бы все закончилось, будь мы хоть на день дальше от родной крепости. На этот раз мы прошли по краю. Но Варн выжил. Черты лица заострились. Долгий месяц ушел на восстановление. Но сам факт выживания в этом мире был сродни чуду.
Отношение отряда ко мне неуловимо изменилось. Когда именно это произошло, не заметил. Может когда бессонными ночами, когда поил отварами мечущегося в бреду Варна. Может раньше, после нашей первой битвы.
Прежде были шутки, подколки и изрядная доля пренебрежения. Все это превратилось в теплоту и расположение, разбавленными щепоткой опаски. Теперь я был своим. Хотя видел, как “своего” Варна чуть не оставили там, на поле битвы.
Глава 8. Тея Харассмент или живительный пинок в будущее.
Что-то не давало укорениться в этом мире. Психика четко отказывалась планировать будущее в таких условиях. Хотя, служить ноа это тоже, что ходить на нелюбимую работу. Тяжело, муторно, но надо. Так уговаривал себя. “Или не одно и тоже?” – тут же отвечал, глядя со стены, как наказывали плетьми не угодившую дворню. Даже особое время для экзекуции отвели. Поближе к ночи. Чтобы до утра, значит, оклемались. Больничного не полагалось. Средневековье, етить!
Я отвернулся от зрелища. Челядь ходила полосатая, как еноты от регулярного лупцевания кнутами. Доставалось мелким. Уронил тарелку, пролил, неудачно предстал пред очи незабвенного Тоа, чтоб его клопы утащили!
Опыт первого мира с целебными травами медленно и со скрипом приспосабливался под текущую реальность. Не так уж далеко отстояли посещенные вселенные друг от друга, чтобы не узнать ромашку аптечную или крапиву. Не хватало березы. Не только в плане душевности, но и в сфере фармацевтики. Путем проб и ошибок подбирал нужные травы. Смешно с моими знаниями лечить людей, но замковая знахарка Кара (вот уж где имя отражает смысл. Как узнал, неделю хохотал) не знала ничего, кроме кровоостанавливающих. Принять роды и перевязать раненых. Остальное от лукавого.
