— Ваша собака что-то сказала?!
— Нет, нет, — привычно и бесстыже соврал я. — Но, во-первых, это он. Во-вторых, собаки не разговаривают. Верно, Гесс? Кивни! Вот именно. А в-третьих, не подскажете ли, дорогой друг, над чем вы сейчас работаете?
— Ох, примите мои извинения за негостеприимство, но у меня всего один стул и именно на нём я пишу, стоя на коленях. А тема моих стихов, это… я не знаю, право, как это внятно объяснить, потому что… Но, сэр, вы же в нижнем белье?!
Опомнился, здрасте вам! То есть Марта нам даже никакой видимой одежды придумать не удосужилась? Спасибо тебе, дорогая! И да, я в трусах, ну так что?!
— Прошу прощения за бесцеремонность, но разве один джентльмен не может навестить другого джентльмена в привычном ему костюме? Я не думал, что вы столь досадно чопорны, мистер Эдгар Аллан По!
— О нет, я принимаю право каждого выглядеть так, как ему заблагорассудится. В конце концов, это же Америка — страна свобод и сброшенных оков условностей!
Мы церемонно пожали друг другу руки. После чего бессмертный писатель пожал брезгливо приподнятую лапу моего добермана. Так мало того, тот же Гесс ещё и вытер её об стенку после рукопожатия, скотинка эдакая…
— Что ж, смею признаться, что ваш неожиданный визит застал меня врасплох. В своём новом стихотворении я как раз пытался соединить ритмику строк прекрасной Элизабет Барретт с собственной историей о некоем страдающем юноше, который вдруг невольно завёл диалог с птицей. Допустим, с чирикающим воробышком или сорокой. Он задаёт им вопросы о любви, о смысле жизни, а они всё время говорят ему — нет, ни за что, никогда! В этом есть некая трагедийность, вы не находите?
— Это должен быть ворон, — не задумываясь, обрезал я. — Только ворон, и не иначе!
Мой доберман благоразумно молчал, словно стырил теннисный мячик, который и проглотить трудно, и выплюнуть жалко, значит, слюнявим при себе.
Мистер По ненадолго задумался:
— Сэр, я чувствую странное, неодолимое разумом желание довериться вам, несмотря на ваши…
— Трусы, — подсказал я.
— Пусть так, — деликатно вывернулся он, перебирая исписанные листки на стуле. — Но вы правы, я должен писать о вороне. Нет, о Вороне с большой буквы. Однако, раз вы пожелали послушать мои непрофессиональные строки, возможно недостойные вашего изощрённого слуха, тем не менее надеюсь, вы не будете слишком суровы, пусть даже я этого и заслуживаю, а ваша реакция не выразится в хлопанье дверью или в чём-то ещё хуже…
— Читай уже! — рявкнул кто-то.
Я укоризненно обернулся к Гессу. Тот поднял нос выше глаз и отрицательно помотал головой. Позёр короткохвостый…
— Так вот, первый вариант. Прошу внимания и снисхождения.
Как-то в полночь, в час постылый, полный думою унылой,
Над забытыми стихами я склонялся в тишине,
Грёзам дивным отдавался, а потом вдруг стук раздался,
Будто некто постучался иль поскрёбся в дверь ко мне.
«Это, думаю, — вздохнул я, — гость в полночном полусне,
Гость скребётся в дверь ко мне».
Чётко помню… Ожиренье…
— Что, простите? — невольно сбился я. — Вы хотели сказать «ожидание»?
— Почему это? — задумался По. — У меня по тексту: «Ожиренье… Поздней осени виденье…»
— Это же неблагозвучно! — уперся я, поскольку просто не мог допустить такого искажения бессмертных стихов. — Смотрите, как было бы красиво — ожидание, очертание, умирание, октября позднерыданье! Почти по Хлебникову, нет?
— Ну, не знаю, право, надо подумать. Позволите ли читать дальше?
— Просим, просим!
Американский гений мрачной поэзии чахоточно прокашлялся, постучал себя кулаком по впалой груди и вновь начал:
Сквозь каминное сиянье тускло тающих углей…
Как же я искал рассвета, как бездумно ждал ответа,
Без страданья, без привета, на один вопрос о ней —
О Ленор, что озаряла тьму моих унылых дней, —
О светиле без огней.
— Как вам, сэр?
— Великолепно, — с придыханием признал я. Эдгар По действительно был крут!
Я открыл окно с решёткой, вмиг вальяжною походкой
Из-за ставен вышел Ворон, чёрный призрак старых дней.
Без учтивого поклона, гордо, строго, непреклонно,
Клювом щёлкая лениво, в птичьей важности своей
Он взлетел на бюст Паллады, что звездою был моей,
Помахал слегка крылами и уселся меж грудей!
Я честно поаплодировал и дал знак Гессу, чтоб поддержал, но доберман, сведя круглые бровки, отказался хлопать в ладоши. Ладно, его право, потом поговорим на эту тему.
По продолжил заунывное чтение. И кстати, стоило бы признать, что это затягивало, он реально умел произвести впечатление на публику. Талантливый человек талантлив во всём, как бы банально это ни звучало. Я невольно начал попадать под его влияние и почти забыл о цели нашего пребывания здесь. Вроде надо изгнать какого-то беса, да?
В свете от тоски очнулся и невольно улыбнулся
На всю важность этой птахи, жившей длинные года.
«Чубчик твой подстрижен славно, хвостик выглядит забавно, —
Хмыкнул я. — Но расскажи мне: в тьме, где ночь всегда длинна,
Как ты звался, чёрный Ворон, там, где ночи спит вина?»
Он ответил: «Ни хрена».
Доберман нервно дёрнулся, толкая меня лапой. Кстати, да, что-то концовка не особенно благозвучная, тем более если учесть, что она повторяется рефреном.
— Нет, нет, уважаемый мистер По, это чрезмерно. Всё-таки ваши стихи могут читать дети.
— А что плохого в словах «ни хрена»? — искренне удивился он. — Поверьте, у нас в Новом Свете дети используют куда более крепкие словечки.
— Ну, может быть, срифмовать как-нибудь помягче, типа «никогда», «нипочём», «ни за что»? — крайне деликатно предложил я.
С одной стороны, прекрасно отдавая себе отчёт, что нельзя давить на гения, а с другой — хорошо ещё, что Эдгар По русского мата не знает. Такого мог бы нарифмовать, оторопь берёт…
Но, взирая в ночь сурово, он твердил одно лишь слово,
Если точно, избегая многоточий, то два слова — «ни хрена».
И крылами не махал он, острой грудью не вздыхал он.
Я шепнул: «Друзья размылись, словно русская Двина.
Завтра жизнь меня покинет в этой пропасти без дна».
Ворон хрюкнул: «Ни хрена».
В тот же миг на столе словно из ниоткуда возник здоровущий чёрный ворон. Попрошу не путать с вороной, это тоже птица крупная, больше голубя или галки уж точно, однако лесной северный ворон может быть размером со среднего орла. Интересно, чего ему тут надо?
А легендарный поэт продолжал авторское чтение бессмертных строк:
Только всё вокруг темнеет и холодным ветром веет, —
То с кадилом поднебесным ангел Тьмы пришёл из рая?
Миг неясный в дебрях боли я кричал: «Прости, родная…
