Магический источник (СИ) - Криптонов Василий

— Полагаю, что мало кто решит записаться на новый курс, — сказал Фёдор Игнатьевич. — Сведений о нём практически нет, если бы не вы, я бы вообще в этом году не стал открывать кафедру, хотя мне, разумеется, намекали…

— Стоп! — помахал я вилочкой, которой ел пирожное. — Это я, получается, завкафедрой буду, на автопилоте?

— Заведующим кафедрой, да, — кивнул Игнатьич.

— С соответствующими надбавками?

Позеленел. Ах ты, паскуда, прости-господи! И всё-то он меня, горемычного, облапошить пытается. Украл, похитил, одел некрасиво, подстриг странно — ещё и жадничает беспрерывно! Вот возьму и подговорю ему Танюху, чтоб сбежала из дома. Неко-кафе откроем. Сделаем ей ушки, хвостик, научим говорить «ня». Бомба будет, отвечаю.

— Конечно, вы будете получать больше, чем обычный учитель…

— Ну, я так понимаю, на дне рождения у Татьяны заведующие будут? — улыбнулся я со всей возможной ослепительностью. — Пообщаюсь, спрошу, какие расценки в ходу.

— Проклятье, Александр! — вспылил Фёдор Игнатьевич. — Вы ещё дня не отработали, а уже тянете из меня жилы!

— Я ещё и в профсоюз вступлю. Чтоб вам вообще спуску не давали. Что вы на меня так смотрите⁈ Ну да, я не самый прекраснодушный юноша во вселенной. Однако я тут оказался по вашей милости? По вашей. И жить в мансарде с тараканами, питаясь чёрствым хлебом, отнюдь не собираюсь. У меня должен быть достойный уровень существования. Это я ещё, заметьте, чрезвычайно благороден! Другой на моём месте вас бы ещё круче нагнул. Вообще бы работать отказался, наотрез. Вам со мной, считайте, повезло, поскольку я сознательный.

Фёдор Игнатьевич смотрел на меня кислым взглядом и, наверное, мысленно проклинал косорукого Дармидонта, который так неумело в своё время обошёлся с подушкой.

После импровизированной прогулки по городу обратно домой возвращались на такси. Я с интересом влез в тесную и сумрачную повозку, уселся рядом с Фёдором Игнатьевичем. Окна мы не закрывали, чтобы наслаждаться видами.

— Можно было пешком дойти, недалеко же были, — сказал я.

Чуть было не добавил: «Нечего мои деньги тратить».

Фёдор Игнатьевич посмотрел на меня с удивлением:

— Вы ориентируетесь?

— Ориентация — моё всё, — заверил я его. — Вы в ней даже не сомневайтесь.

Фёдор Игнатьевич опять нахмурился, смутно чувствуя подколку, но не понимая, где она прячется.

— Александр, я бы вам посоветовал избегать двусмысленностей. В сложившейся ситуации ваша первейшая задача — никак не выделяться, быть совершенно ничем не примечательным человеком.

— А я б таких в первую очередь в списки подозреваемых вносил, — сказал я, беззаботно пялясь в окно. — Какой нормальный человек изо всех сил старается не выделяться? Ну очевидно же, что тот, который на самом деле чем-то очень сильно выделяется. Жизнь-то, Фёдор Игнатьич, вона какая пошла. Сейчас уже по-серенькому не отсидишься. У Татьяны видали, причесон какой?

— Да уж, видел, — буркнул Фёдор Игнатьевич. — Мне из-за этого, как вы изволили на французский манер, «причесона», в прошлом году пришлось отменить ряд правил касаемо внешнего вида.

— И как?

— Как… В этом году — в полтора раза больше абитуриентов.

— Правильно, — кивнул я. — Радуйтесь, Фёдор Игнатьевич! Вы на гребне прогресса! Кстати, всё спросить забываю. Как у вас тут с эмансипацией?

— С чем?

Стало ясно, что с эмансипацией всё обстоит нормально. Но я на всякий случай задал ещё ряд неудобных и щекотливых вопросов. Лучше я их сейчас Фёдору Игнатьевичу задам, чем потом кому-нибудь левому на танькиной днюхе.

Оказалось, что прекрасный пол имеет право занимать руководящие посты и участвовать в политической жизни страны. Далеко не всем мужчинам это нравилось, так что патриархат никуда не отошёл. Он продолжал бороться. Ну и род, разумеется, продолжался по мужской линии.

— Как же вы так, без наследника-то, Фёдор Игнатьевич, — посетовал я. — Нехорошо…

И чуть сам себе по губам не шлёпнул — вспомнил про Наталью.

— Далёк я от этого стал, — вздохнул Фёдор Игнатьевич. — Так вот задумаешься… А смысл? А смысла-то никакого и нет. Будет моя ветвь рода Соровских, не будет моей ветви рода Соровских…

— У-у-у, как всё запущенно, — посочувствовал я. — А чего ж Татьяну так сватаете настойчиво?

— Ситуация сложилась не очень благоприятная. — Фёдор Игнатьевич смотрел в пол экипажа и постукивал по нему тростью. — В силу обстоятельств, с трудом свожу концы с концами, из последних сил обеспечиваю дочери достойное существование. Хочется, чтобы она избежала этих забот. Господин Серебряков — очень состоятельный человек.

Как-то мне сразу этот господин Серебряков ещё больше не понравился. Состоятельный он, видите ли. Наверняка какой-нибудь старый толстый коротышка, который своё хозяйство в последний раз видел в допубертатном возрасте. Классическая история: красавица и чудовище.

— Что-то мне не кажется, что Татьяна в большом восторге, — осторожно коснулся я больного.

Фёдор Игнатьевич вздохнул тяжело и сразу как будто постарел лет на десять.

— Молодость, Александр Николаевич. Молодость… В таком возрасте человек не столь высоко ценит бытовую устроенность. В юности всем подавай романтику. Любовь. Приключения. И только потом, годы спустя, опалив крылья на всём этом, с грустью понимаешь, что ничто не заменит своего тёплого и сытого угла. И желательно, чтобы этот угол был побольше. Да, Татьяна не в восторге. Но она понимает необходимость и не противится моей воле.

Я вспомнил про эпизод с плащом, которого не было, и не стал ничего говорить.

— Я сам их познакомил, выступил, можно сказать, инициатором, — продолжал Фёдор Игнатьевич. — Сделал всё, что мог. Господин Серебряков не любитель сидеть на одном месте, он часто путешествует по самым отдалённым уголкам мира. Таким образом, Татьяна будет предоставлена сама себе…

Заботливый папаша, скажу без сарказма. И правда, что мог — сделал.

— Свадьба-то когда?

— Ещё не назначена, ещё даже не было помолвки, официально господин Серебряков не делал предложения. Однако проявляет недвусмысленные знаки внимания, и в свете это считается вопросом решённым.

Фёдор Игнатьевич как-то подозрительно зачастил. Так у меня один знакомый говорил, когда про свою новую работу рассказывал, пытаясь в первую очередь самого себя убедить, что никакой это не лохотрон с сетевым маркетингом, а солидная контора. А то что офис в запинде какой-то, с ободранными стенами — так это ничего на самом деле не значит, просто они все деньги в бизнес вкладывают, а не во внешние атрибуты, вот.

Тут я увидел на углу дома стайку прелестных юных созданий в платьях, которые задорно над чем-то смеялись. Среди них выделялась одна, высокая блондинка, с причёской а-ля «меня шарахнуло молнией». Мы с ней встретились взглядами. Я улыбнулся, помахал рукой, и красавица махнула в ответ.

Эх, посмотреть — приятно, конечно! Да и не только посмотреть. Будем откровенны, засиделся я тут, в домике. Надо будет постепенно начинать личную жизнь. А вопрос сей, в текущих декорациях, очень деликатен и требует вдумчивого подхода. Насколько я успел понять, отношения вне брака здесь никак не поощряются, скорее даже наоборот. А в брак пока неохота до крайности. Мне всего двадцать семь лет, я ж ребёнок ещё! Что бы там ни говорили некоторые крашеные Татьяны.

Экипаж остановился у дома Фёдора Игнатьевича, и мы вышли. Фёдор Игнатьевич расплатился, пока я разминал затёкшие конечности и делал базовые упражнения на растяжку. Покончив с финансовыми делами, Фёдор Игнатьевич посмотрел на меня и попросил больше так не делать при свидетелях. Я пообещал.

— Ну, возвращайтесь к штудиям, — сказал Фёдор Игнатьевич, когда мы вошли в дом.

— Ага, — горестно вздохнул я.

Впрочем, прогулка однозначно пошла мне на пользу. Мозги проветрились, новые впечатления, все дела. А тут ещё случился приятный момент.

Татьяна, услышав наше прибытие, сбежала с лестницы, ведущей на верхний этаж, хотела было что-то сказать, но вдруг замерла с раскрытым ртом.