Психолога вызывали? (СИ) - Саттэр Елена

Люську закинули на подушку, причем слуга уже просто распахнул передо мной дверь в покои императрицы, и я, как у себя дома, прошла по комнате, положила грустную собачонку на ее место и двинулась обратно.

— Кира, есть огородик может какой с пряными травками? — спросила я служанку на выходе из дворца.

— Имеется таковой. Рядом с тренировочной площадкой. Там принц со стражниками тренируется.

— Пойдем туда, но в обход, чтоб случайно на него не нарваться.

Окольными путями подошли к площадке, а там уже наш весь цветник собрался. Стоят, веерочками обмахиваются. Глазками стреляют. Понятно, его Индейское Сиятельство мускулами играет неподалеку. Мы с Кирой быстро в кустики нырк. Сидим, смотрим.

Мамочка моя! Выходит. Рубашечка белая до пупка расстегнута. Торс в кубиках от пота переливается. Штанишки попу обтянули. Волосами взмахнул — все дамочки чуть в обморок тут — же не попадали. Кабы не гарем да маман его — вот занесла бы к себе в список.

А он идет. Походка от бедра, мечом помахивает — цветочки срубает. А к нему навстречу брюнеточка бежит — заигрывать хочет. И мне кажется, что та самая — замужняя. Вот коза! Он заинтересовался, взглядом окинул ее верхние полушария, вначале северное, потом южное. Наклонился, что-то на ушко шепчет. Вот стрекозел — не, мне такие на отбор не нужны.

Та засмущалась, глазки потупила, а сама головой кивает.

— Дура, — прокомментировала это действо Кира. — Недаром по мужу маркиза Попадур. Он у нее жутко ревнивый.

Да фамилия у нее знатная. Бог шельму метит. Не успела я это подумать, как на дорожку выкатывается колобок с усами.

— А вот и муженек, — хихикнула Кира.

Бежит. Глаза кровью налились, как у быка, голова вперед наклонена, видимо рога ветвистые много весят. Да, тяжела ты, шапка Мономаха! А маркиза, узрев благоверного, как ни в чем не бывало, цветочки рвет и нюхает. Принц тоже не дурак, рванул в карьер с места — средь других дамочек затерялся. Поскакун, блин.

— Какие тут страсти бушуют! Прямо как оперу про Дездемону пересматриваешь, — хмыкнула я.

Когда все разошлись, мы с Кирой преспокойненько оборвали кустики с мятой, и я, сунув служанке гербарий, помчалась в библиотеку.

Прошлась глазами по стеллажам. Ну почему картотеки нет! Пока нашла то, что надо, пока с верхней полки достала несколько томов законов — сто потов сошло. Тяжелые заразы — кг по десять, наверное, весят. И большущие. Возьму их, думаю, на диванчик притащу и там посижу, почитаю, ознакомлюсь с кодексом. А то потом и здесь скажут — не знание законов не освобождает вас от ответственности.

Но не тут-то было. Слышу, дверь распахнулась, потом пумк — захлопнулось, затем пыхтение около дивана. А у меня на руках, извините, не конвертик с зарплатой в первый год карьеры, а тяжеленные талмуды. Ну, я боком-боком. Дай гляну, кого там принесло. А принесло Джарлетта, кобеля нашего, с Попадурой.

Он рубашонку свою скинул, давай брюнетке платье помогать снимать. Но там, то ли шнуровка тугая — не расшнуровать, то ли пояс верности не снимается — замешкался вообщем. А у меня руки уже отваливаться стали, ну, думаю, блин, что ж так долго-то.

Подхожу так аккуратненько со спины:

— Помочь? — спрашиваю.

Он как подскочит, а брюнетка пискнула и за стеллаж юркнула.

Чингачгук, прыгучий сайгак, мне как рявкнет:

— Ты что здесь делаешь? Преследуешь меня?

— Вот еще, — отвечаю и книги на диван скидываю. — Очень вы мне нужны. У меня вон аж одиннадцать претендентов в очереди стоят.

А он так ко мне шаг делает, руки в боки:

— Уходи отсюда. Это мой диван.

Я тоже к нему шаг и тоже руки в бока, грудь вперед.

— Не уйду, — говорю, — я на нем книжки читаю.

А он еще шаг. Глаза свои красивые сузил, молниями в меня мечет.

А я тоже шаг и в верхний пресс ему двумя тяжелыми артиллериями уперлась.

Он так заинтересованно калибр обозревать начал, что даже пыхтеть перестал, потом опомнился, опять:

— Пошла прочь, а не то сам выставлю.

А я ему:

— Только попробуй! Я в твои штаны вцеплюсь и орать буду, что насилуют!

Тот аж отпрыгнул от меня. Сказать не знает что.

А я:

— Потом доказывай всем, что блондинок толстых не любишь!

А он как закричит нечеловеческим голосом:

— Ты!!!

А потом рубашку мою, то есть его, увидел. Да как затрубит, как лось в гоне:

— Мало того, что камзолы украла и штаны любимые кожаные, так ты еще и рубашки мои утащила!

Прыгнул ко мне, аки зверь какой, и давай стаскивать с меня ее. Пуговицы в стороны полетели. Да что ты делаешь, гад! Я руками ему в грудь мускулистую уперлась — отталкиваю. Сама на живот с кубиками любуюсь.

А он рубаху-то с плеч моих сдернул, возвратить захотел, а она за полушария мои зацепилась. А он так нежненько, видимо, чтоб рубаху не порвать, их лапами своими подприжал, и рубашку дальше стягивает. А я ему:

— Уйди, противный, на тебя же Попадура смотрит.

Вдруг дверь с размаху открывается, и колобок усатый вбегает, за ним императрица, злющая, а за ними штук пятнадцать придворных. Мы так и застыли. А они тоже. Я взгляд быстрый за стеллаж метнула, а Попадура ручки молитвенно сложила — не выдавай, просит.

Вот я вляпалась! Перевела взгляд на принца, а он полуголый стоит, тоже на меня смотрит. И взгляд обреченный. Я скривилась, руки свои опустила и ему глазами на его показываю — убирай, мол, грабли с грудей моих. Он рубашечку на мне поправил, запахнул заботливо, свою подобрал и пошел молча.

Каким взглядом на меня маман посмотрела! А среди придворных Ариадну каким-то ветром занесло. Она мне рожи злые строит и глазами спрашивает:

— Чё творишь?

— Ну а я что? — плечами пожимаю, руками развожу.

А потом присмотрелась, там еще в свите и Хренов губки поджал и укоризненно на меня так поглядывает: “ Не ожидал, мол, от невесты такого распутства”.

А мне и не оправдаться — солидарность эта бабская! И понимаю, что Попадура — сама дура, но жалко её.

Гордо голову подняла, рубашонку на груди придерживаю и вперед за принцем, но к себе. Иду, злюсь, вот сдалась вам, Ваше Сиятельство, рубашка эта, да у вас там тряпок за год не переодеть. Вон Хренов опять же подобиделся, а ну отвалится? Одиннадцать звучит лучше, чем десять.

Только пришла к себе в нумер — девчонки прибежали, Ариадна правда где-то застряла.

— Никуся, рассказывай, что было, что не было? Куда руки клал? А ты?

А что я? И сказать нечего. Вот что самое обидное — если б по-настоящему приставал, и в лицах рассказать можно было, и пострадать за это! А он рубашонку-то с меня снимал не для того, чтобы сексом со мной заняться, а собственность свою чтоб обратно забрать. Как я страшно разозлилась от такой несправедливости!

Девочки меня утешают, спрашивают:

— Хочешь, накапаем для спокойствия?

А я лицо разгоряченное платочком кружевным обмахиваю и говорю:

— Не. Нам еще фея ночью в пентаграмме с бутылкой рома вызывать. Да и на прием этот — будь он сто раз не ладен, тащиться надо. Что там хоть ожидать сегодня?

Стукнула дверь, и прибежала Ариадна.

— Фух, насилу вырвалась. Ну, Никуся, ты даешь! К принцу невесту везут, а ты с ним развлекаешься! Я императрицу такой злой ни разу еще не видела. Маркиза Попадура козлом изволила обозвать рогатым, велела жену забирать и съезжать из дворца.

Если бы не он — все тишком бы прошло, а теперь весь двор гудит, что Джарлетт к тебе неровно дышит. Поговаривают, императору на тебя жаловаться собирается, ты смотри, императорскую волю включат и отдадут тебя замуж за первого встречного поперечного. Принца на приеме не будет, улетел сломя голову куда-то, утром только вернется. Так что смело на прием собирайся. В уголке постоишь, мы прикроем.

Вступила Юлик:

— С племянницей своей тебя познакомлю. Она сегодня с женихом и сестрой моей приедет. Красавец, богат, герцог — посол в Львином королевстве. Мечта, а не мужчина. А тебе успокоиться надо — щёки румянцем налились.

Подруги ушли, а я подошла к зеркалу и стала разглядывать свое разрумянившееся лицо. Покружилась потом перед зеркалом: