Но я стоял к нему спиной и не обращал внимания.
Не до него щас.
После того, как футболисты Законников перестали обниматься и хлопать друг друга по спинам, игра покатилась своим чередом.
Мяч был в меру шустрый, но отличался какой-то повышенной свирепостью: укусил Тарару за хвост, а когда его попытался поймать Гефест, так наподдал ему по заднице, что горгонид рухнул носом в траву.
Я в этот момент тоже споткнулся.
Не заметил, что бегаю вдоль кромки поля, как заведённый: туда-сюда, туда-сюда…
О колене я забыл.
Хотя я и не верю в магию, охотно проставился бы бородатому пчёлу. И тому, кто его ко мне вызвал.
Лилит с тех пор, как мы поругались, не появлялась.
Хрен знает: может, уволилась, а может, просто дуется, по обыкновению всех баб, и думает, что таким макаром меня «наказывает».
Ну-ну.
Баба с возу — кобылой меньше.
Да что ж это делается-то? — я подскочил, как ошпаренный. — Эх, жалко мне нельзя в игру…
Мяч вцепился в хвост Мануэля.
Тот, дико воя, принялся метаться по полю, распугивая игроков обеих команд. Как… как кошка, которой к хвосту привязали консервную банку.
На выручку пришел Уриэль.
Когда тигр пробегал мимо, он умудрился подцепить мяч носком бутсы, и принялся с ним играть.
— Тараре пасуй! — заорал я. — Пасуй, болт тебе в печень!
Но ангел меня не слышал.
Во-первых, трибуны верещали, как сумасшедшие. А во-вторых, Уриэль был настолько поглощен своим общением с мячом, что казалось, позабыл обо всём на свете.
Мяч его любил — это сразу было видно.
Бывают такие игроки: мяч вьётся вокруг них, словно привязанный на резинку, и делает всё, что ему скажут.
Но это было там, на Земле, где мяч — это просто кожаный, надутый воздухом пузырь.
Чтобы кто-нибудь приручил местный мяч, я ещё не видел. Он катался по плечам Уриэля, прыгал по его белобрысой голове, отскакивал от груди, и… возвращался.
Зуб даю: в это время он мурлыкал от удовольствия.
И конечно же, случилось то, чего я боялся: игрок противников, под номером три, в стремительном броске перехватил мяч у ангела и припустил к нашим воротам. Двадцать метров. Десять…
Мефодий растопырился меж стоек, как морская звезда, перегородив щупальцами сетку напрочь.
Публика затаила дыхание.
Я замер на одной ноге…
Мяч вывернулся из-под ног тройки и полетел к трибунам.
Зрители ахнули, принялись ловить непокорный спортивный инвентарь… Тот, мстительно пропрыгав по головам десятка болельщиков, вновь приземлился на поле и показал всем язык.
Длинный и красный.
Больше всего в этот момент он напоминал ухмыляющийся арбуз.
По трибунам покатился дикий ржач.
— Лохи! — раздалось со всех сторон. — Мяч вас уделал.
— Неумехи! Неумехи!..
— Долбодятлы кривоногие!..
Я скрипнул зубами.
Правы болельщики.
Глупцы те, кто недооценивает коллективное бессознательное толпы. Оно выражает то, что обычно мы боимся высказывать вслух.
Уриэль посмотрел на меня и развёл руками.
Я отвернулся.
Почему не дают красную карточку за глупость? За излишнюю рисовку, за эгоизм?..
Впрочем, я был бы чемпионом по таким карточкам. Ну, может, не чемпионом, но в первой десятке — стопудово.
Почувствовав, что задыхаюсь, я прошел вдоль кромки поля и рухнул на скамейку рядом с Рупертом.
Тот был аж чёрный весь.
Не в прямом смысле.
Дракона, от макушки до пяток, затопила чёрная тоска…
— Чё такой мрачный, Руперт? — не то, чтобы я так уж хотел его подбодрить. Но и молчать, глядя на его рожу, сил не было.
— Уриэль долбоклюй. У нас был реальный шанс забить. Тарара был открыт. Он сам был в свободной зоне, мать его за ногу!
— Согласен.
Руперт посмотрел на меня с удивлением.
А потом заявил:
— Я тоже долбоклюй. Ты был прав, когда посадил меня на скамейку, тренер. Иногда полезно посмотреть на себя со стороны.
Я хотел ему что-нибудь сказать. Честно хотел. И даже открыл рот, но вместо этого заорал:
— Что вы творите, придурки?.. Разве этому я вас учил? — сорвавшись со скамьи, я бросился к полю, и чуть не переступил за бровку.
Мастер Скопик послал мне укоризненный взгляд.
Пальцем не погрозил — и на том спасибо.
Наш капитан сцепился с капитаном Законников — тоже горгонидом.
Это случилось в центре поля.
Я так понял, что законник что-то ляпнул, Гефест ответил, и понесла-а-ась…
Через тридцать секунд все, до одного, горгониды участвовали в свалке.
Скопик, побагровев, дул в свисток, зрители повскакали с мест и орали, размахивая руками, щупальцами и другими подходящими для размахивания конечностями.
А в это время Тарара…
Я не сразу понял, что он делает.
Казалось, маленький троглодит просто старается увернуться от накатывающего клубка из мутузящих друг друга рук, ног, оскаленных в яростном крике ртов и хлещущих во все стороны заплетённых в косички грив.
Но уклоняясь, он потихоньку, как бы ненавязчиво, подхватил мяч хвостом и погнал его к воротам законников.
Я затаил дыхание.
Не знаю, видел ли его манёвр кто-нибудь, кроме меня — болельщики, как и судья, с увлечением следили за дракой.
А в это время Тарара, докатив мяч до ворот, легонько так наподдал ему хвостом…
— ОДИН-ОДИН! — на пределе лёгких заорал я. — Тарара забил ГО-О-ОЛ! Ничья-а-а-а!
Трибуны окаменели. Клубок из горгонид замер посреди поля. Судья вытащил свисток изо рта.
И все посмотрели на меня.
Глава 9
— Игра была остановлена, тренер.
Голос Руперта прозвенел в тишине, как погребальный колокол.
— Нам не засчитают этот гол.
Я и сам уже это понял.
Точнее, я понимал это с самого начала.
Но так хотелось…
Так хотелось поверить в чудо, дьявол его забери.
Подтверждая слова дракона, мастер Скопик скрестил руки над головой — жест, универсальный во всех измерениях.
По трибунам прокатился разочарованный стон.
— Бу-у-у…
— Хрясь!
— Ням-ням-ням.
Болельщики самовыражались на все лады.
То, что часть неудовольствия распространялась на судью, доставляло не много радости.
Счёт по прежнему один-ноль не в нашу пользу, до конца первого тайма тридцать секунд.
Электричества в Сан-Инферно нет — в этом я с громадным неудовольствием убедился в первый же день.
Но были магические матрицы — такие специальные полезные наклейки, которые можно лепить на любую хрень, от чайников до диктофонов.
