Локки 5. Потомок бога (СИ) - Решетов Евгений Валерьевич "Данте"

— Немедленно освободи меня, безумец! Тебя вышвырнут из академии! Да ты хоть понимаешь, что с тобой сделает моя семья, когда узнает о твоих проделках⁈

Его голос с каждой секунду звучал всё громче и громче, а лицо наливалось багровой краской ярости.

Пришлось отвесить ему звонкую пощёчину и прошипеть:

— А ты не хочешь спросить, почему я так поступил?

— Да мне плевать! — выпалил он, скрипнув зубами. — Вся академия уже знает, что у тебя не все дома. Но тебе лучше сию же секунду одуматься, иначе ты не отделаешься простыми извинениями, как в случае с Жаровым! Я заставлю тебя ползать передо мной на коленях и молить…

— Ах ты щенок! — выдохнул я и снова отвесил ему пощёчину. Да такую сильную и звонкую, что у него аж голова мотнулась, а в шее что-то хрустнуло.

— Всё, тебе конец, Громов, — просипел тот, пуская слюни из перекошенного ненавистью рта. — Я уничтожу тебя!

— О-о-о, я уже устал хоронить таких «уничтожителей». Большая часть могильных червей живёт за счёт моих «подарков». Пойдём, сучонок, я тебе кое-что покажу! — прорычал я, схватил ублюдка за цепочку наручников и потащил его по полу в сторону стола, на котором стоял компьютер.

— А-а-а, больно! — заверещал он, судорожно глядя на металл, больно впивающийся в его запястья.

— Потерпишь, интриган недоделанный, — усмехнулся я, одним рывком поднял его на ноги и усадил на стул, а сам вставил громоздкую флэш-карту в разъём и запустил на компьютере видеофайл.

Монитор показал комнату для допросов в полицейском участке. За столом восседал носатый слуга семьи Арафеевых, а перед ним лежал листок бумаги. И когда камера взяла лист крупным планом, стали видны строки, рассказывающие, что именно Арафеев приказал носатому нанять здоровяка.

Ну, это, конечно, моя вольная трактовка. На бумаге-то всё было изложено как надо. Я же сам писал эти строки, накинув на себя иллюзию носатого слуги Арафеевых.

Проще, понятное дело, было бы в образе носатого признаться в своих злодеяниях на камеру, но я же не умею подделывать голоса, потому и пришлось использовать бумагу.

Образец почерка слуги мне предоставила полицейская, показав на компьютере фотографию его чистосердечного признания, где он уверял, что купил травку для себя.

— Прощайся со своей репутацией, идиот, — похлопал я по плечу парня, чьё лицо, ещё недавно красное от злости, сейчас стало белее мела. — Показания твоего слуги вкупе со словами графа Жарова выведут тебя на чистую воду. И все узнают, что это ты своими интригами хотел стравить меня с Жаровым. И что именно ты распространил слух, будто я извинился перед ним. А также что ты подослал ко мне четверых простолюдинов, пытавшихся запугать меня.

— Твои доказательства — чушь! Я опровергну их. Никто не поверит какому-то слуге. Его можно было подкупить. А этого болвана Жарова легко заставить сказать всё что угодно! — выпалил парень, решив не сдаваться.

— Чем же тебе так насолил этот болван, раз ты пошёл на такую низость? — нахмурился я, мысленно довольно потерев руки.

Пожираемый эмоциями придурок не понял, что его обвели вокруг пальца. Он не сообразил, что на видео не его слуга, а иллюзия.

— Не твоё дело! — выпалил Арафеев, брызжа слюной. — Немедленно освободи меня, иначе я выдвину против тебя обвинения!

— Конечно, — усмехнулся я, бросил ему под ноги ключ от наручников и пошёл прочь. — Только ты всё равно проиграл. Подучись плести интриги, а потом возвращайся.

— Я не проиграл! Ты ничего не докажешь! — злорадно выпалил он и трясущейся рукой поднял с пола ключ.

— А мне ничего и не надо доказывать, — победно проговорил я и картинно щёлкнул пальцами.

Тотчас из-за шкафов вышли наши ошеломлённые однокурсники, тишком приведённые в библиотеку Огневой. В этом-то и состояла её задача.

Но я не хотел заранее говорить красоткам, что именно Арафеев главный подозреваемый, а то та же Белова могла и не справиться со своей ролью.

Сейчас же я обернулся, чтобы посмотреть на вытянувшуюся рожу паренька. Он страшно побледнел, у него даже задрожала нижняя губа, а на глазах чуть ли не слёзы выступили от обиды, что его такого «умного» одурачили, как придурка.

— Нет, нет, нет… Это не то, что вы подумали, друзья, — судорожно пролепетал ублюдок, выронив ключ. — Это просто… постановка, розыгрыш. Гро… Громов заставил меня. На самом деле всё не так…

— Тебе ничего не поможет, — ухмыльнулся я и пошёл прочь.

— Нет, нет, всё не так! Это подстава! Меня опоили! Заставили! — принялся бессвязно вопить смертный, отчаянно пытаясь как-то оправдаться. Но в итоге он понял, что ничего у него не выйдет, и яростно проорал: — Будь ты проклят всеми богами, Громов!

На моих губах появилась довольная улыбка. Именно с ней на устах я и покинул библиотеку. Заслуженное наказание для того, кто решил впутать меня в свои интриги.

Кабинет ректора академии графа Альфреда Григорьевича Грейца

Взволнованные серые глаза секретарши блестели за линзами очков в серебряной оправе, а грудь часто вздымалась после того, как она на одном дыхании доложила ректору о том, что произошло в библиотеке.

— Ну, Громов… — прохрипел задыхающийся от гнева граф, покрасневший так сильно, будто собирался взорваться.

На его висках вздулись синие вены, похожие на сытых пиявок, а толстые пальцы с седыми волосками подрагивали. Он дёрнул ими ворот рубашки, оторвав пару пуговиц. Они с жалобным звяканьем упали на массивный рабочий стол, а потом одна шлёпнулась на колено ректору, восседающему в кресле.

— Нет, ноги его больше не будет в моём учебном заведении! — выпалил Альфред Григорьевич, бухнув кулаком по столу. Аж бумаги подлетели, а секретарша вздрогнула. — Это же надо такое устроить!

— Громов защищал свою честь… — робко промяукала смертная, поправив очки.

— Ты что… выгораживаешь его⁈ Этого беспредельщика⁈ — обомлел граф Грейц, распахнув толстогубый рот.

— Ну, не такой уж он и беспредельщик, — мягко проговорила девушка, улыбнулась и отвела взгляд.

— Да ты, кажется, восхищаешься им⁈ — ахнул ректор, отправив седые брови к потолку. — Ты это брось! Брось! Выкинь его из головы! Иди лучше работай. Чай мне успокаивающий сделай с травами.

— Сейчас, — вздохнула девушка и выскользнула за дверь.

— Что же теперь делать? — скрипнул зубами Альфред Григорьевич. — Арафеевы ведь меня обвинят в произошедшем, несмотря на то что виноват их отпрыск-идиот, решивший поиграть в прожжённого интригана.

Ректор, чтобы лучше думалось, достал из внутреннего кармана кителя неизменную фляжку с ромом, приложился к ней, крякнул и задумчиво забарабанил пальцами по столу.

— Ваш чай, — вошла в кабинет секретарша с чашечкой на блюдце.

Она поставила её на стол, метнув взгляд на жабоподобного графа, всё ещё красного как помидор.

А тот спросил, проведя носовым платком по вспотевшей лысой голове с пигментными пятнами:

— Где сейчас Арафеев?

— Он покинул академию.

— Ясно, — пропыхтел ректор и показал девушке рукой, что та может быть свободна.

Секретарша снова покинула кабинет, и буквально через миг в кармане брюк графа запиликал сотовый телефон. Он вытащил его, увидел номер и сразу же распахнул поросячьи глазки, будто ему звонил сам Перун. Ректор даже рефлекторно энергично помахал рукой около рта, словно прогонял запах рома, а потом спохватился, нажал на зелёную кнопку и поднёс трубку к уху.

— Да, ваша светлость, слушаю, — медовым голосом проговорил граф, тревожно хлопая зенками. — Да, да, конечно. Предложить кадетам стать добровольцами в грядущей войне с Хаосом. Когда? Сегодня? Всё понял. Сделаю незамедлительно. Всего доброго, ваша светлость.

Альфред Григорьевич сбросил вызов, возвёл очи к потолку и взмолился:

— Боги, сделайте так, чтобы Громов вызвался стать добровольцем! Я даже готов оплатить его поездку к Стене из своего кармана первым классом. Я… я брошу пить… Ну, не совсем, а только на рабочем месте! Но зато ограничу себя в еде!