Стихийница (СИ) - Боброва Екатерина Александровна

Восхищенно гудели курсанты, обсуждая «Как он их, а?», не желая расходиться.

Мрачно смотрел на огонь Фильярг, пытаясь стряхнуть с себя накативший дурман безумия.

— Вот и отлично, — нарочито радостно улыбнулся Харт, думая о том, что подготовку безмолвных надо бы улучшить. Так-то молодцы, конечно. Для курсантов старших курсов неплохой результат, но осадочек-то остался… И хорошо бы поинтересоваться у младшего, где он тренируется. Харту и самому не помешало бы поднять уровень, а то сегодня не бег был, а позор короны.

— Не грызи себя, — Третий обнял брата за плечи, оттянул от огня. Курсанты поспешно отступили, давая им место. — Семья для нас все. Шестой вон за Майру как переживал, когда вы с упырями бились. Никого не слышал. Так что потеря контроля — это нормально. Я бы за своих… тоже в огонь отправился.

Фильярг обхватил голову руками, сжал. Закачался.

— Я не мог его потерять, — проговорил он глухо. Ректор понятливо погнал курсантов от пожара. Нечего им видеть кумира в таком состоянии. — Что бы я сказал Оле? Начинаю думать, что фаттарцы не так уж неправы, утверждая, что стихии приносят больше вреда, чем пользы. Вот зачем он пожар устроил? Зачем потащил сына к себе? Что хотел сделать? Наказать? Так нас всех наказывать надо за то, что не уберегли Олю. И чего он хочет от Ильи добиться? Силой надавить? Принудить повиноваться?

Харт слушал молча, только щит поставил, чтобы этот в высшей степени неудобный разговор остался без свидетелей. Слушал, думая о том, что чужие идеи — яд для души. Опасно это — заражаться другой культурой. Ведь как бывает? Снаружи все красиво и красочно, а развернешь обертку… Нет, традиции должны быть свои, родные. Впитанные с молоком матери. Проверенные временем. А чужое… Вон ассара сколько всего могла в их жизнь привнести, какой прогресс устроить. И ведь чего проще — копируй, как у других. Но не стали. Создали свое. Асмасское. Ни на что не похожее.

Фильярга Харт понимал, но не одобрял. Ясно же, что на эмоциях. Злится на стихию. Недоумевает. А тут нельзя сгоряча. Стихия — это не просто капризы и дурной характер. Это соединение сотен тысяч слепков эмоций, памяти. Это частички их предков, объединенные в одно. И доступно огню гораздо больше, чем любому из смертных. Да, стихия не совершенна и может ошибаться, но видит она глубже любого из своих детей. Они связаны. Она живет ради них, они — благодаря ей.

— Давай, до целителей прогуляемся, — предложил Харт, — спросим у Ильи, что там произошло.

В целительской было шумно и многолюдно. Носились счастливые — столько практики привалило — курсанты. Бережно передвигались пострадавшие. Толпились у входа самые любопытные в надежде поймать новые подробности.

— Две сломанные ключицы, пять вывихов, три перелома, два сотрясения, и это вы мне говорите — случайность⁈ — надрывающийся голос Тарьяр — главного целителя академии –разносился далеко по коридорам. — Нет, нет и нет! Я этого так не оставлю. Пусть вы и ректор, но случай вопиющий! Столько пострадавших старшекурсников!

Харт поморщился — еще один правдоискатель на его голову.

— Где курсант Иль? — поймал Третий целителя, тот отмахнулся было, сосредоточившись на чем-то ядовито-зеленом в руках, потом все же осознал, кто перед ним. Побледнел. И добровольно вызвался проводить.

Харт отправил с ним Фильярга, сам же двинулся к источнику нарастающего скандала.

Стоя на пороге кабинета главного целителя, ректор держал оборону. Рядом бледный от злости лорд Тарьяр пытался прорваться к рабочему месту, намереваясь сейчас же отправить кучу жалоб во все инстанции.

— Не помешаю?

— А вот и вы! — обрадовались ему оба.

— Господа, готов сэкономить время и принять жалобу сразу здесь в устном виде, — смиренно склонил голову Харт.

— Сын! — вымолвил еле слышно Фильярг, но Иль услышал. Вывернулся из рук целителя и как был — в одних трусах и перемазанный заживляющей мазью, рванул к отцу. Прижался, шумно сопя.

— Когда вернулся? Все хорошо? Ты уже знаешь, да? — спросил он испуганно.

— Прости, — Фильярг с горечью взлохматил жесткие волосы сына. Внутри все рвалось от боли: подвел, не справился. — Я не смог ее найти. А про пожар… Ты меня так напугал. Я думал, что потерял вас обоих.

— Нет, папа, — сын отстранился, посмотрел по-взрослому, — ты никого не потерял, и я больше не буду глупить. Огонь прав, отказ от стихии — путь слабых. А если я буду слабым, как смогу защитить сестру? Я буду учиться, отец. Много учиться. И когда стану достаточно сильным, он перенесет меня к ней. Слово дал. А слово он всегда держит.

Фильярг слушал, чувствуя, как ломается что-то в душе, как становится легче дышать, а мир перестает быть уныло-серым.

Огонь дал слово? Он соединит брата с сестрой?

Это должно быть правдой, ведь стихия всегда держит свое слово.

— Спасибо, сын, — Фильярг снова прижал к себе Иля. Стоящий рядом целитель страдальчески наблюдал, как один пациент смазывает с себя целебную, пусть и жутко вонючую мазь, а второй — к крошкам навоза и соломе — добавляет еще один аромат.

— Ваше высочество, — терпение у парня кончилось, — дайте нам завершить процедуру. И сами раздевайтесь. Из того, что я слышал краем уха, на вас живого места быть не должно. Так что не выпущу из палаты, пока не проверю ваше состояние.

Иль, удивленно распахнув глаза, уточнил:

— Папа, ты подрался?

Фаттара

Жизнь в школе завертелась, закружилась, насыщая каждый день множеством событий. На кухне стали выделять отдельную порцию для ушастого питомца, выдавая Оле вместе с кашей горстку капусты, моркови, зерна или кукурузы. Днем Снежок проводил время на прогулке, возвращаясь вечером. Сопровождавший его ташир неизменно задерживался в комнате, подставляя Оле массивную башку под ласку. Парням уже надоело подтрунивать над «привороженным», и они смирились с тем, что у новенькой есть друг среди стражей. Кто-то предлагал это использовать, но его не поддержали, мол, это полчаса в день страж добрый, а попадешься ночью — продырявит клыками только так, еще и начальству сдаст.

Оля потихоньку осваивалась. Благодаря занятиям с парнями она уже бодро читала и писала по фаттарски, подтянула точные науки, выучила основные моменты истории. Класс ее так и не принял. Мальчишки относились настороженно, но лезть — не лезли. Не помогали, однако и не мешали.

С соседками у Оли тоже не сложились теплые отношения — сказывалась разница в возрасте. Лишь целительница Луна не гоняла ее из своей комнаты, позволяя помогать с приготовлением лекарственных настоек.

Проблески прошлого стали редки, заменяясь настоящим, и Оле казалось, что это было так давно: отец, мать, дядя Кайлес. Лишь брат продолжал приходить во сне, но его голос она больше не слышала. Осталось ощущение присутствия: тепло, любовь, тоска, поддержка.

Стихии притихли, и она научилась жить без них. Смогла управлять чистой силой. Порой огонь неожиданно просыпался посреди занятий, и тогда мастер Хе ее наказывал уборкой, но чаще вызывал на спарринг, после которого отправлял в лазарет.

— Смотри какая, — шептались мальчишки за спиной. — Мастер Хе до крови избил, а она даже слезинки не проронила. Из стали что ли сделана?

Ее перестали сторониться и не возражали, когда ставили к ней в пару на занятиях. Играть вместе не звали, но хотя бы не игнорировали больше, став уважать за силу и стойкость.

Оля не навязывалась. Ей хватало вечерних посиделок со старшими, Луны с ее смешными рассказами о пациентах, но самым любимым было время, когда приходили ташир со Снежком. Кролик заваливал впечатлениями о прогулке, она сама рассказывала стражу, как прошел день. И зверь слушал. Задирал верхнюю губу, когда она рассказывала что-то смешное. Неодобрительно фыркал на ее обидчиков. И Оля искренне считала его своим лучшим другом, после Снежка, конечно. Не просила ни о чем. Просто выговаривалась молчаливому слушателю.

А по школе начали расползаться слухи о заговоренности новенькой. Мол, не стихийница — ведьма. А может, и то, и другое. Потому как, кто ее обидит — сам страдает. Причем по-глупому. То на лестнице оступится. То форму потеряет. Или получит ее порванной. То ингредиенты на опытах перепутает.