Кикимора и ее ёкай (СИ) - Зимина Анна

По крайней мере, время выгадать можно. А там, может, и получится дозваться до великой Аматэрасу? Если бы на рассвете, да на вершине горы, да всеми тэнгу взяться, может, и обратит к ним богиня-солнце свой лик? Хоть бы и на секундочку.

Мари-онне, говорят, Дзашин нравится? И ради него она в Йоми спустилась? Что ж. Он даже не соврет.

И Дайтэнгу принялся выписывать письмо тоненькой каллиграфической кисточкой. Со словами он обращался так себе, но суть пересказал. Мол, ради тебя одна чужестранка в ад по доброй воле отправилась, а ты сидишь тут и ни гу-гу. Иди, спасай, самурай ты или так, стойка для катаны?

Это попытка была слабенькой, и тэнгу на нее не особенно рассчитывал. Но сработала она на все сто.

Дзашин едва мог соображать. Все вокруг него окрашивалось я красный цвет, плыло и двоилось. Сила, которая начала вливаться в него с каждой минутой все больше и больше, кружила голову. Семь богов счастья начали реализовывать свой план чуточку раньше: пронюхали, что против них на горе Камияма что-то затевается.

Дзашин снес плечом мольберт с дорисованными нарциссами, сел на траву, держась за голову руками. Тревожно зашумело красной листвой Дзюбокко.

Неизвестно, сколько времени провел Дзашин вот так, стараясь справиться с силами, которые разрывали его и причиняли боль, но он смог прийти в себя.

Перед ним, пришпиленное красным острым листом с ветки Дзюбокко, лежали два письма. Одно от Ямаубы, второе — от Дайтэнгу, написанное на бумаге из листьев дерева гинкго.

Дзашин взял первым письмо от тэнгу. И какие к нему вопросы от крылатого горного народа?

Прочитав, что понаписал старый пернатый тэнгу, Дзашин вскочил на ноги. Ярость запульсировала в крови, и дышать стало трудно, и катана налилась алым светом.

Дзашин снова впал в безвременье, беря свою силу под контроль. Отошел чуток.

А потом прочитал второе письмо, от Ямаубы. Та, не особо стесняясь в выражениях, описала весь расклад по семи богам и по завоеванию Камиямы его руками.

И вот это уже было читать прямо сейчас ну совсем лишним.

Очередная порция маны от поклонников кровавого культа, организованная ручками хитреньких стареньких богов Фуку и Дюро, была как мощный удар, лишающий рассудка.

Затрепетало алое дерево, обиженно застонало, когда рука Дзашина отсекла одну из его ветвей. Кроваво-красный зрачок занял радужку. Дзашин зашатался, как пьяный. Страшно зазвенела катана. «Убей, убей!» — визжала она, прыгая в руку бога войны.

Краешком сознания, в которое еще пробивался свет, Дзашин помнил только одно слово. Йоми. Ему зачем-то надо было в Йоми.

Зачем? Зачем же?

Держась за эту мысль, как за ниточку, Дзашин растворился в черной вспышке портала, который вел напрямую к Южным воротам в царство Желтых Вод.

Дайтенгу вовсе не был глуп. Он был коварен, хитер, он никогда не упустил бы своей выгоды. Поэтому помимо письма Дзашину он написал еще несколько. А именно семь.

Каждое с особой печатью — такие ставили только для богов. Да-да. Все всё правильно поняли. Дайтенгу писал семи богам счастья, мягко намекая, что он знает про их коварный план. И про роль Дзашина, и про зачистку Камиямы, и про кикимору Мари-онну, которая отправилась в Йоми просить у Идзанами защиты. В общем, носатый всех сдал. С одной стороны, его можно было понять.

Тенгу — великие, священные звери, в мире Японии ну примерно как коровы в Индии. Трогать нельзя — мало потом от населения не покажется. И старый тенгу сильно подозревал, что семь богов счастья не тронут его народ.

Во-первых, это хлопотливо. Во-вторых, тенгу численностью не обиженные, их много, и не только на священной горе Камияма. Так просто не избавишься, даже Дзашину с его яростью придется попыхтеть. В своих письмах тенгу уповал на милость богов и мягенько, нежненько намекал, что тенгу в славной стране Япония немало, всех не перебьешь, а если и перебьешь, то потом проблем не оберешься.

А что до других — они и сами с усами, пусть решают свои проблемы самостоятельно. Ему главное — молодняк спасти.

И, уверенный в своей правоте, Дайтенгу отправил семь писем, которые взметнулись в небо, превратившись в птиц оригами.

Дядюшка Фуко тем временем дул священное сакэ из опечатанной золотой бочки — такие бочки только для богов предназначены. О-бон закончился, так что можно чуток попраздновать и расслабиться.

Расслабляться дядюшка Фуко любил с размахом. Позади него стояли прекрасные девушки-тануки из квартала удовольствий и услаждали слух божества звоном монет, которые пересыпали из одного подноса на другой.

Кто-то из тануки в аккомпанемент звону монет наигрывал на биве. Пахло, как и положено в этом сезоне, желтой хризантемой, лотосом и свежесобранным рисом. Прохладный воздух гор трепал нежную занавесь. Хорошо-то как…

Через три дня после О-бона планировалась заварушка на горе Камияма, там уже не до сакэ будет, дел навалится невпроворот. Так что дедушка Фуко, один из семи богов счастья, который эту заварушку и начал, отдыхал впрок.

В открытое окно влетела бумажная птичка. Заметалась по комнате, не далась в руки девушкам и сама легла на ладонь дедули Фукурокудзю. Вспыхнула божественная печать, и птичка оригами расправила крылышки, превращаясь в лист бумаги.

— Чикусё, — ругнулся дедуля Фуко, прочитав послание.

Вскочил и с несвойственной для его степенного облика резвостью помчался в покои к своему верному товарищу Дзюродзину, который в это время умасливал свою длинную белую бороду драгоценными ароматными составами.

Небесная гора пришла в движение. Спустя четверть часа пятеро богов стояли в главном зале принятия решений. Бишамон, Эбису и Дайкоку, дедули Дзюро и Фуко. А вот богини Бэнтен и бога Хотэя не было.

Их не было в покоях, не было в божественных купальнях. Их духов-оками тоже нигде не было. И посланники духа тоже не могли отыскать их.

— Мы будем принимать решения без Бэндзайтэн и Хотэя? — нахмурилась Бишамон. Она больше всего на свете ценила порядок, и отсутствие богов ее нервировало.

— Придется, — развел руками дедуля Дзюро, — ситуация требует.

Он не сильно верил в то, что Идзанами вступится за Камияму и станет судить семерых богов счастья. Ей, откровенно говоря, все мирские дела давным-давно были побоку, и какой-то там заграничный ёкай ничего не изменит. А вот тот факт, что все тайное стало явным, был тревожным. Одно дело, когда все шито-крыто. Другое — когда из-под праздничного кимоно торчит край старой юкаты. Это нехорошо.

Надо снова спрятать дырявую юкату под нарядное платье, а тех, кто видел позор, предать смерти и забвению. И тенгу… Нет, рисковать нельзя.

— Даю свое дозволение, — поспешно сказал Дзюродзин. Ему кивнул Фукурокудзю, и Дайкоку тоже. Он весь был в ожидании прибыли. Гора Камияма — недооцененная жемчужина. Она может дать очень многое, если он, Дайкоку, бог благополучия и сытости, станет там божеством.

Бишамон тоже кивнула. Пусть на горе Камияма будет порядок.

А вот Эбису соглашаться не торопился. Молодой бог, самый молодой из семи богов счастья, отказал.

Бэнтен и Хотэй явно повлияли на его мировоззрение.

— Четыре против трех, — поспешно сказал дедуля Фуко и взмахнул рукой, отпуская сдерживаемую до поры до времени накопившуюся силу, предназначенную для бога войны. Дзашин не выдержит столько — просто не сможет. И к закату все будет кончено. Камияма будет пуста.

А тэнгу… А что тэнгу? Если умные, то уберутся на время бойни. Если нет, то и беспокоиться о них не стоит.

Глава 42. В царстве Желтых Вод

Кикимора Мари-онна тем временем уютненько спала прямо под корягой, распухшей от ядовитой влаги. Она хоть и ёкай, а спать когда-то все ж таки нужно. Волнения последних дней срубили ее прямо на дороге. Каукегэн Шарик, который жался к ней все время в царстве Желтых Вод, благородно подставил лохматый бок. Мокрой псиной от него не пахло, и кикимора удовлетворилась такой импровизированной подушкой.