Чада, домочадцы и исчадия (СИ) - Снежная Дарья

И лишь затем посыпались вопросы, как живется ему у Премудрой.

— Ну как же ты так, Илюша? Ежели у тебя нужда какая приключилась — отчего ко мне не пришел? Ну разве бы я тебе не помогла? Что ж тебя к этой гадюке понесло?

Понимая его службу, про Елену она не расспрашивала, лишь один раз не утерпела:

— И чего она, свербигузка, погоду портит?

— Так не нарочно же, матушка, — вступился за Премудрую Илья. — Само оно у нее выходит.

Вот тогда-то и ахнула Искусница:

— Надо же! Я-то в этих местах родилась, урочище это в наследство приняла — а и то мне сила не сразу отзываться стала! А ей, выходит, сама в руки далась…

Матушка постучала пальцами по столешнице, встала из-за стола, прошлась по горнице — всегда-то ей на ходу или за делом лучше думалось…

Снова села на свое место во главе стола, и Илья, терпеливо ждавший пояснений, напомнил о себе:

— Что не так, матушка? Разве ж это плохо?

— Всё так, сынок, всё хорошо — да не хорошо. Не хочет Премудрая урочище держать, домой рвется… Молодая, вот гонор покою и не дает: нестерпимо ей, что ее, ведьму, выдернули, ровно морковку из грядки! Мирослава-то, дура старая, всё преемницу по себе искала — вот и сыскала. У старухи тоже спеси было… Вот и притянула! Так Мирослава хоть меру своим силам знала!

Искусница задумалась, глядя в окно — глубоко задумалась, так, что даже морщинка пролегла между бровями…

— Вот что… Можешь рассказывать ей о ворожбе да о силе всё, что знаешь — даже и то, что тебе знать вроде как и не положено. Первым разговора об этом не заводи, но коли спросит — говори. Дозволяю! И постарайся так дело повернуть чтобы поняла она, что здесь у нас хорошо, что есть, ради чего остаться…

Богатырь проворчал:

— Ну ты, матушка, еще предложи мне ее по-мужски ублажить!

— А и предложила бы, сынок! Да только у тебя, Илюша, склад характера не тот. А был бы на твоем месте Алешенька — предложила бы.

Ступеньки лестницы под ногами не то что не скрипели — не смели даже пискнуть. Резные, выглаженные завитки на перилах скользили под ладонью, и я в очередной раз мимоходом и уже привычно порадовалась, что Илье не жаль тратить силы на подобное.

Он, кажется, без дела вообще сидеть не умел, и внизу уже, наверное, вся мебель и утварь носила следы его ремонта — где мелкого, а где покрупнее. А ведь мог бы другое занятие найти, вон хоть с мечом упражняться, а не избу Премудрым по бревнышку перебирать…

А потом лестница закончилась, и закончилось время для посторонних мыслей.

Мне нужно было открыть сундук — и либо он сейчас откроется, либо пожалеет.

И вот вроде бы, не смогу я его открыть, так и не ничего страшного, не горит: до соседних урочищ доехать — Булату разок скакнуть, а всё. Кончилось мое терпение.

Разрыв-траву я рыжей Василисе вернула, но у меня и без травы, своей родной дури хватит.

Сила, угнездившаяся под сердцем отозвалась на зов легко — будто я и не делилась недавно с больными детьми.

Она, колючая, поддавалась всё легче, да и царапать вроде бы ощутимо меньше стала…

Вот и сейчас я подняла руку над сундуком и мысленно “погнала” от средоточия зеленый поток к ладони.

Снова щиплющее ощущение, когда она проходит сквозь кожу — и я словно вижу, как зеленая капля срывается с моей ладони, беззвучно и без всплеска уходя в мореную древесину.

И как сразу после этого отскакивает вверх на петлях неподатливая крышка сундука.

Наверное, мне следовало бы замереть в благоговении: как-никак, но передо мной чудо, ожившая сказка! Но вместо этого я просто опустилась на колени и без лишнего трепета заглянула внутрь, туда, где пахло сухими травами.

Что тут у нас есть, а главное, что из этого сможет нам помочь?

Этот сундук и внутри выглядел не так, как остальные, доставшиеся мне в наследство от Мирославы Премудрой. В отличие от прочих, он был разделен на три отдела, и каждый аккуратно обшит изнутри мягким войлоком. Эдакая шкатулка для драгоценностей, древнерусский вариант. И сокровища имелись в ассортименте. Сундук был полон — пузырьки с готовыми зельями, мешочки с травами и другими ингредиентами, наверняка повышенной ценности или редкости, а в третьем, самом маленьком отделе, разномастные предметы, бережно завернутые в мягкую ткань.

Первым делом я залезла в зелья.

Разномастные пузырьки подписаны не были. Ладно, не могла предшественница не оставить для меня пояснений — так что, Гостемил Искрыч наверняка знает, что здесь где. Позже разберемся.

В травы даже заглядывать не стала, это тоже потом.

Зеркальце нашлось быстро. В сундуке было всего два плоских свертка, и в одном из них оказалось блюдечко с голубой каемочкой, а в другом — оно. Заветная мечта соседок-Прекрасных, а также средство связи, которое сейчас мне и требовалось.

Небольшое, овальное, в резной раме с ручкой, оно выглядело вполне обычно. Что ж, надеюсь, с ним я разберусь быстрее, чем с сундуком.

Попробуем испытанным методом…

Я направила силу в ладонь и сжала ручку зеркала, вглядываясь в него и желая увидеть вместо своего отражения — другое. Сила впиталась.

Зеркальная поверхность дрогнула — и разгладилась.

Я в отражении хлопнула глазами.

А если так?

Прикрыла глаза, сосредоточилась, снова понукая силу

В этот раз я не стала отзывать ее, и теперь сквозь закрытые веки видела, как сжимаю ручку зеркала зеленой ладонью. Как эта зелень постепенно расплывается по артефакту, окутывая его, оплетая, сливаясь с прозрачной, нежной серебристостью его собственной ауры…

Это было завораживающе и красиво.

Так красиво, что я затаила дыхание.

И вздрогнула, когда красивый, глубокий женский голос вторгся в это любование холодным:

— Ну? Чего тебе?

— Здравствуй, Властимира, — я вздохнула и открыла глаза. — В первую очередь — позволь извиниться. Я из другого мира и у нас между равными соседями вполне в порядке приличий прийти по делу вот так, запросто — если дело выгодно обоим. Здешних же порядков я не знаю, и, не собираясь здесь задерживаться, не потрудилась выяснить, как принято знакомиться у вас — и, без сомнения, в этом виновата. Но уж точно я не хотела тебя задеть или же нанести обиду. Прости.

Я учтиво склонила голову — подсмотренным в сказках и в кино движением.

Лицо красавицы не изменилось, но взгляд, кажется, самую малость все же потеплел.

Пусть и с заминкой, но она все же склонила голову в ответном жесте:

— Пустое. Что уж теперь. Если ты только за этим меня звала…

— Нет, Властимира. Не хотелось бы — да нет, не только. Не припомнишь ли, тот раз, когда я у тебя в гостях была, ты рассказывала, что к восходу от урочищ, в людских землях, моровое поветрие гуляет? И никто, дескать, с ним совладать не может?

— Было такое, говорила, — признала Прекрасная, и отражение ее в зеркале подобралось, а взгляд сделался цепким. — Так всё и есть.

Я невесело кивнула:

— А не знаешь ли случайно, какие у этого поветрия признаки? Как проявляется болезнь?

— Илья!

После разговора с Прекрасной я спустилась вниз.

Богатырь, изучавший набор инструментов, который я раньше не видела, поднял голову на мой голос.

— Илья, ты по деревне бегал, где болезнью пахнет искал. Что нашел?

— Еще из двух изб таким же духом тянет, Премудрая, — отозвался он, и голос его прозвучал неожиданно уважительно.

Как будто сложить два и два и предположить наличие еще заболевших — бог весть какая заслуга.

Я постаралась не подать вида, что меня это смутило.

— Поднимись ко мне наверх, будь добр. Буду у матушки твоей совета и помощи просить — так хорошо бы ты рядом был, мало ли, какие у нее вопросы будут, сразу и расскажешь.

“Да и спокойнее мне с ней будет говорить с твоей моральной поддержкой”, — но этого мы вслух говорить не будем.