Невеста генерала Грозы (СИ) - Мишина Соня

— Вот и вы, леди Горнфельд, — поприветствовал меня Император. — Спасибо, что пришли.

— Разве могла я отказаться от приглашения, Ваше Величество! — я склонилась перед ним в приличествующем случаю реверансе, стараясь скрыть дрожь в голосе — и в коленках.

— Взгляните сюда, леди. — Император подхватил меня под локоть, помог выпрямиться и подвел к портрету первого Грозового дракона.

Первый Грозовой в своей человеческой ипостаси был до боли похож на генерала Грозу. Те же резкие черты лица. Решительный подбородок. Прямой взор глаз, горящих небесными зарницами и глядящих сквозь прищур в самое сердце.

— Ты ведь слышала легенды, Альриана Горнфельд, — Его Величество перешел на «ты». — О том, что драконы — воплощенные духи стихий?

Я кивнула: слышала.

— А знаешь ли ты, что стихия определяет не только магию дракона, но и его характер? — задал Император новый вопрос.

— Догадываюсь, — призналась я.

Мне и в самом деле за те несколько встреч с драконами, которые у нас были во время отбора, удалось заметить холодную сдержанность Ледяных, основательную непоколебимость Каменных, гибкость и изменчивость Болотных и взрывную горячность Грозовых.

— Значит, ты должна была догадаться, что генерал Гроза, самый сильный в своем роду, одновременно самый взрывной и яростный из них. — В словах собеседника мне почудился намек, но я пока не понимала, на что намекает мой Император.

— Вы хотите сказать… — посмела заговорить я.

— Что в силе каждого дракона — его слабость. Ледяные рискуют замерзнуть в собственной холодности. Каменные — превратиться в памятник своему же спокойствию. Болотные — утонуть в их же яде. А Грозовые…

— Сгореть в собственном огне, — договорила я.

— Особенно, когда их терзают сомнения. А сомнения — их второе имя, когда дело не касается битвы, — кивнул Император. — Гроза думает, я не знаю, что он получил магическую рану, которую не удается исцелить. Но я видел его руку. Понимаешь ли, для дракона его тело — продолжение его стихии. Исказить его плоть — все равно что отравить источник его силы.

Его Величество сделал паузу, давая мне осознать тяжесть своих слов. Мы отошли от портрета первого главы рода Грозовых. Встали у окна, выходящего на дворцовую площадь. Площадь, залитая послеполуденным солнцем, была вымощена булыжником и украшена фонтанами.

— Я собрал о тебе довольно занимательное досье, — снова заговорил мой венценосный собеседник, листая в воздухе невидимый фолиант. — Дочь пограничного барона. Лучше обращается с молотом, чем с веером. Случайно дала в челюсть одному из моих вернейших генералов… и, судя по всему, не собирается на этом останавливаться.

— Ваше Величество, я… — Из меня рвались объяснения и оправдания, но Император снова мягко прервал меня.

— Молчи. Сначала послушай. Ты храбрая. Упрямая. Преданная семье до глупости. И, как выяснилось, — он наклонился вперед, и его взгляд стал острым, как клинок, — отчаянная лгунья, когда дело касается твоего собственного сердца.

Мне стало нечем дышать.

— Это пари… — выдохнула я.

— А, да! То самое пари! — Император вздохнул. — Два бальных платья. Смешно, надо сказать. Дешевая цена для того, чтобы купить себе оправдание.

— Оправдание? — не поняла я.

— Конечно. Ты же не просто так целовала Грозу. Ты боялась. Боялась, что этот грубый вспыльчивый дракон не поверит в твои настоящие чувства. Отвергнет их, как отвергал всех до тебя. Так ведь? Гораздо проще сказать «я выиграла спор», чем признаться: «Я его желала. Мне было все равно на его лапу, на его ярость, на все условности…»

Он говорил тихо, но каждое слово впивалось в меня, как игла. Я чувствовала, как горит лицо. Это была правда. Горькая, неудобная, постыдная правда.

— Он думает, я его предала, — прошептала я, глядя на свои сжатые в замок руки.

— Он думает, что был для тебя разменной монетой, — поправил Император. — И когда ты, с твоим пари, ворвалась в его жизнь… ты не просто посмеялась над его чувствами. Ты, сама того не ведая, подтвердила его глубочайшую уверенность, что отравленный источник не может дать ничего, кроме яда. Что он не может быть желанным.

— Я не хотела! — вырвалось у меня, и в голосе задрожали слезы. — Просто…

Я замолчала, не в силах подобрать слов.

— Ты просто влюбилась, — закончил за меня Император, и в его голосе вдруг послышалась почти отеческая нежность. — В того самого «несносного типа», как ты сама его назвала. И теперь не знаешь, как с этим жить.

Он снова повернулся к окну. Венец на его голове сиял в лучах солнца, слепя взгляд.

— Думаю, завтра Гроза потребует от тебя снять браслет. Догадываешься об этом?

— Да. — Я не догадывалась. Я знала наверняка. — Да. И я сделаю это. Чтобы доказать…

— Доказать? О, нет. Доказательства — для суда. А ты идешь не на суд. Не пытайся его укротить. Не пытайся ему что-то доказать. Просто подойди. Без защиты. Без хитростей. И посмотри, что будет. Иногда, чтобы победить, нужно сначала сложить оружие.

— Думаете, он мне поверит? — вырвалось у меня.

И в этом вопросе было признание во всем: да, Император прав, а я — всего лишь влюбленная дурочка.

Император посмотрел на меня долгим, тяжелым взглядом. Казалось, он читал мои мысли, видел все страхи и надежды.

— Жизнь покажет… — Он взмахнул рукой, и дверь галереи бесшумно открылась. Аудиенция была окончена.

— Альриана, — окликнул он меня, когда я уже стояла в дверях. — Гроза — столп этой Империи. Его ярость — наша защита. Его падение станет катастрофой для тысяч. Я не могу позволить, чтобы его погубила чья-то глупая игра. Даже твоя. Подумай об этом, когда будешь подходить к нему завтра. А теперь иди. И перестань, наконец, врать самой себе.

Глава 33

Оседлать дракона

Остаток дня прошел в напряженной до звона тишине. Девицы, напуганные Элоди и ее зельем, предпочли не высовываться из своих спален. А может, до них, наконец, дошло, какое испытание ждет всех на следующее утро, и им стало не до сплетен.

Аппетита не было ни у меня, ни у подруг, так что ужин мы пропустили. Вместо этого пытались угадать, как же будет проходить испытание. Но, разумеется, не угадали. Поэтому встали затемно, оделись просто — не в нарядные платья, а в практичные костюмы, как в тот день, когда нам предстояло объезжать лошадей из королевских конюшен.

За окном лежал густой непроглядный туман, размывавший очертания дворца и деревьев. Воздух, струившийся в приоткрытую форточку, был влажным, ледяным и обжигал легкие. Мир замер в зловещем ожидании.

Мы почти не удивились, когда вместо завтрака нас троих и еще двух девиц пригласили проследовать за одной из помощниц леди Траубайр куда-то прочь из крыла избранниц.

— А как же остальные? — полюбопытствовала Элоди: из нашей дружной троицы в это утро ей единственной удавалось сохранять хоть какое-то подобие спокойствия.

— Остальные — потом. Если им повезет, — хмыкнула помощница распорядительницы. — Пусть вас это не беспокоит.

И мы снова погрузились в молчание. Так, в молчании, и достигли огромного, затянутого пеленой плаца. Серая мгла скрывала его границы, и лишь под ногами хрустел утрамбованный песок.

Из тумана, словно призрачные холмы, проступали огромные островерхие силуэты шатров. Десять абсолютно одинаковых палаток из грубого полотна цвета пыльной земли, разбросанных по необъятной площади в совершенно произвольном порядке. На них не было ни гербов, ни знамен. Их застывшие очертания наводили тоску и трепет.

— Вроде женихов было четверо? — немного испуганно оглядывая неразличимые с виду шатры, проговорила одна из двух девиц, которых назначили нам в группу.

Лейла кивнула, разделяя всеобщее недоумение. Элоди чуть повела плечом, будто говоря: «Ну и что тут такого?». Я предпочла промолчать, пытаясь унять дрожь в коленях.

В этот момент из тумана возникла сама леди Траубайр. Ее лицо было строгим и невозмутимым ― как всегда.