Я вам не ведьма! - Алексеенко Ксения

– Это такой же оболтус, как и ты, только постарше, нечего его стесняться, – отмахнулась тетенька, – что, правда слухи пошли?

– Ну да… Я… – это было сложнее, чем не заплакать, грохнувшись на гравий, – я беспокоилась.

От тетеньки знакомо пахло ее лекарством и немного непривычно – мелом. Я сама не ожидала, что полезу обниматься, но как-то… захотелось и все.

Тетенька, как и всегда, оттолкнула меня через несколько секунд. Я капризно выпятила губу, но покорно встала, похромав за ней в беседку.

Таинственный нэй пошел за нами. Не похоже, чтобы он много понял в этой короткой семейной сцене, но и растерянным не выглядел: скорее, от души веселился, глядя на мой позор.

Я, кстати, за эти несколько минут поняла про него целую кучу вещей. Вот первая и самая очевидная: они уже тысячу тысяч лет как с тетенькой знакомы. Возможно, он знал какую-то другую тетеньку, не мою, а помоложе, у которой глаза еще не до конца остыли, и теперь видел в настоящей ее останки.

А еще он как-то связан с Щицем, но это я сразу поняла. И он куда старше, чем хочет казаться.

– Дяденька, – сказала я, потому что не хотела смотреть, как жидкость польется на рану, и изо всех сил искала способы отвлечься, – а что вы с тетенькой обсуждали? Как забрать Щица домой? Я отдам, только расколдуйте и найдите мне кого-нибудь для стирки.

И вдруг услышала свой голос, будто со стороны. И мне он не понравился.

Рядом с тетенькой я будто вернулась… не в детство даже; во времена, когда я только закладывала фундамент для воздушного замка нашей с Элием совместной жизни. И вести вдруг себя стала почти так же.

Мой голос был… миленький. Кокетливый немного. Такой… Фальшивый.

Тут тетенька от души плеснула своей гадости мне на боевую рану. Я волевым усилием не завизжала и твердо решила, что больше в жизни не назову этого нэя «дяденька».

– Да, – серьезно сказал нэй, – вроде того. Я друг его отца.

– Отец за него беспокоится? – воспользовавшись тем, что тетенька наконец отпустила мою ногу, я фыркнула и выпрямилась на скамейке, уткнувшись в его лицо самым испытующим взглядом, на который была способна. – Он его бросил и уехал в Шень, разве нет? Никогда не поверю.

– Разумно, – кивнул дя… нэй, – уточню: некоторое время я заботился о… Щице. Как об ученике.

Я встала, подошла и ткнула нэя в кончик носа. Тетенька не стала меня удерживать: видимо, перед этим человеком она не видела никакого смысла блюсти приличия.

Я коснулась пальцем кожи, хотя до курносого носа ненастоящего лица еще не достала.

– Верю, – согласилась я, отдергивая палец.

Он, наверное, очень страшный на лицо тетенькин ровесник.

– Нэй Салатонне вместе со своим цирком некоторое время был вынужден держаться подальше от этой части страны, – холодно пояснила тетенька.

Я вспомнила злополучную мартышку с пришитым рыбьим хвостом – неужели тот самый Салатонне? Как тесен мир. Он ведь почти обвел папеньку вокруг пальца и даже разок был приглашен к нам на ужин… Я, правда, тогда приболела, так что своими глазами его не видела. Только мартышку. И нитки.

Трупик и без того был противный, самый, пожалуй, гадкий из всех экспонатов той кунсткамеры, но нитки… нитки меня возмутили. Если лжешь, так хоть старайся, а тут на виду прямо! Поход в палаточный «Мир чудес Салатонне» кончился для папеньки моей трехдневной истерикой, и он мудро решил, что не так уж и хочет собирать такого рода диковины, раз уж его дочь не готова их рядом с собой терпеть.

Мы не вели с циркачом никаких дел, но те, кто решил вести, оказались однажды очень недовольны. К сожалению, доблестные стражи порядка обнаружили на месте палаточного городка только пустое поле: похоже, циркач отлично чуял тот момент, когда пора было драпать со всех ног.

– И как ваша русалка? – поинтересовалась я из вежливости.

– Все так же собирает кассу, но уже для другого парня, – подмигнул циркач, – я решил оставить свое ремесло и личность, только Аката все никак не перестанет звать меня старым именем…

– Жулика надлежит звать именем жулика, – назидательно заметила тетенька.

– Признайся, ты просто никак не запомнишь новое, все же старость не радость, – Салатонне развел руками, – как бы то ни было, я все пытался добиться у твоей тети разрешения с тобой увидеться.

– И?..

– Ну, похоже, моего ученичка ты не обижаешь, – он пожал плечами.

– Обижаю, – буркнула я, – но случайно. И он меня обижает.

– Подружились, значит, – улыбнулся Салатонне, – передай ему, что если он захочет все бросить, я всегда готов преподать пару уроков бегового мастерства.

– А сами не хотите?

– Его не так просто найти, а на территории академии мне…

– …ему тут не стоит находиться, – перебила тетенька, – что не мешает ему мотать мне нервы. Но, раз пошли слухи, это пора прекращать.

Будьте добры, увольте меня с должности посредника.

Она вышла из беседки.

– Я догоню ее и переубежу, не волнуйся! – заверил меня Салатонне и бросился за ней.

Бегал он и вправду замечательно.

Я не очень поняла, почему это я тут должна волноваться, но уже привыкла к эксцентричности некоторых личностей, поэтому даже не стала уточнять.

Регулярные встречи тетеньки и Салатонне, о которых упоминала Марка, не слишком-то укладывались в рассказанную мне историю. Вряд ли дело только в Щице, но и всякие любовные глупости я отмела тут же. Видимо, есть у них и свои проблемы, но вряд ли со мной ими поделятся; впрочем, мне не было ровным счетом никакого дела до проблем Салатонне, я была уверена, что этот почти незнакомый человек отлично проживет и без моей помощи.

А вот то, что у меня не было возможности расспросить тетеньку про бабушку… не то чтобы я это планировала, но все-таки…

Я села, обняв коленки.

Наверное, зря я вообще чего-то ждала от встречи с тетенькой. Но так хотелось немного… тепла? Хотя…

…Она все еще таскает с собой этот дурацкий пузырек для моих коленок.

Глава 19

Я не засыпала.

Выглядело так, как будто я прикорнула, разморенная жарким, почти уже летним солнышком, но на деле всего-то успела бросить прощальный взгляд на мое обмякшее тело, прежде чем меня подхватило и потащило незнамо куда.

Лесами, полями, опять лесами… Я даже не успела испугаться, просто устроилась поудобнее – хотя эта часть меня явно не умела испытывать физического неудобства, но от некоторых телесных привычек так просто не избавиться, – и полетела туда, куда меня понесло.

Я понятия не имела, что это, зачем это, и стоит ли мне прощаться с жизнью, но не видела особого смысла пугаться прежде, чем окончательно погибну или хотя бы встречу кого-нибудь страшного или хотя бы опасного.

– Оп-па, – сказала Бонни, сидевшая посреди тщательно, но не слишком аккуратно нарисованной пентаграммы.

Я не удивилась, как будто знала, что так и будет. Нас учили, что магия несет отпечаток души своего владельца, и, видимо, я почуяла знакомую душу – хоть и поняла это, только ее увидев.

Меня тащило слишком стремительно, поэтому я не успела толком разглядеть домишко, в котором Бонни вдруг вздумалось испортить мелом пол, снаружи; изнутри же он представлял на диво жалкое зрелище.

Одна-единственная комната, печь, жалкое подобие кровати, на которой лежал полуразложившийся труп, покосившийся стол, гнилой пол, а по деревянным стенам вольготно разрослась какая-то черная плесень. Из маленького незастекленного окошка падал свет – ровно столько, чтобы с некоторой, весьма слабой, помощью черных коптящих свечей, понатыканных вокруг Бонни на первый взгляд в совершенно случайных местах кривоватого рисунка, осветить обстановку.

Труп, кстати, был мужской. Я узнала его по зубам, криво торчащим в провале открытого рта, и по когтям, красовавшимся на скрюченных смертной судорогой пальцах. Деда Жешека труп. Почти мумия: даже не пах вроде.

Хотя я не была уверена, что мое призрачное… душевное… что мое обоняние в бестелесном состоянии работает так же, как обычное, так что, возможно, мироздание просто избавило меня от необходимости познать запахи настоящего холостяцкого логова.