Чада, домочадцы и исчадия (СИ) - Снежная Дарья

А потом он вдруг наклонился, перегнулся через лавку, вытянул из под нее короб какой-то, покопался в нем, игнорируя мой недоуменный взгляд, а потом выудил жемчужную нитку — перламутровые бусины, мягко блеснули в неярком свете.

— Для жены берег. Давно уж, — пояснил он, видя мое изумление. — Для тебя стало быть.

Я с трудом затолкала обратно, рвущееся наружу “да ты чего, побереги еще, пригодится для нормальной свадьбы!”. И вместо этого, кажется, покраснела.

А потом спохватилась и суетливо выудила из кошеля на поясе найденный в запасах предшественницы то ли кинжал, то ли нож, кто их разберет. Но когда я судорожно копалась в поисках подходящей вещи, именно он привлек внимание. Простой на вид, украшенный лишь тонкой вязью каких-то символов. Но веяло от него надежностью и силой. Правильной силой, нужной, такой, которая пригодится. И может отведет чужой удар и тогда, когда меня рядом уже не будет.

Илья приподнял руки, расправляя бусы, и я склонила голову.

Надевая их мне на шею, богатырь произнес:

— Я, Илья, сын Добромира, беру тебя Елена, дочь…

— Владимира, — торопливо подсказала я. Ну прости Илюша, недосуг мне тебя было с родственниками знакомить! Внутренний голос привычно язвил, а вот пальцы подрагивали совсем непривычно. И голос богатырский пробирал до самого позвоночника, хотя казалось бы, говорил он негромко, да и с усилием из-за слабости, дамы в ЗАГСах куда мощнее вещают, а поди ж ты…

— …Владимира, — продолжал он, — в честные жены. И будут тому свидетелями я сам, мой род, да Боги над нами.

Холодные жемчужины обжигали шею.

Моя очередь.

И я протянула кинжал, вкладывая его в ладони Ильи.

— Я, Елена, дочь Владимира, беру тебя Илья, сын Добромила, в честные мужья. И будут тому свидетелями я сама… — я чуть запнулась, язык не поворачивался здесь привлекать род, который не то что этому свидетель, а вообще в душе не чает где Лена и что с ней! Но неожиданно быстро нашлась: — я сама, моя сила да Боги над нами.

Вот последние — особенно, слышите?

Илья принял кинжал.

Ничего не происходило.

Только напряжение внутри росло с каждой милисекундой.

Я снова положила руки ему на грудь. И ужаснулась.

Но сделать ничего не успела.

Широкие шершавые ладони обхватили мое лицо и губы накрыли губы.

Я провалилась в этот поцелуй, как темный омут — с головой и не выплыть, только тонуть, задыхаться, терять сознание.

Горячо. Жадно. Безнадежно.

Ускользающе…

— Нет! — вскрикнула я, чувствуя, как жизнь богатыря и правда ускользает прямо из моих пальцев, а его дыхание на моих губах вот-вот станет последним. — Нет-нет-нет!

Что же делать? Почему не работает? Мы же поженились!

Тяжелая рука, безвольно мазнув по моему плечу, упала на кровать.

И я подскочила.

Топнула ногой так, что кажется, весь терем содрогнулся и даже в небесах грохнуло.

— А ну явитесь мне немедленно! — рявкнула так, что услышали бы и в Преисподней.

…а вот богатырская рать не услышала и никто в комнату не ворвался…

Зато мигнули лучины, и резко потемнело, и тьма по углам заклубилась, а потом из нее выступили три фигуры, и каждая из них была — я.

Резко сделалось не по себе, и горло захлестнуло плеть страха. Но я сглотнула ее и расправила плечи.

— Спасите его.

— Поздно, — прошелестела Черная.

— Может быть, — хмыкнула Серая.

— За кого просишь? — спросила Белая.

— За мужа.

— Не муж он тебе.

— Пока.

— Но будет?

— Есть. Муж перед Богами и людьми, а что ложе я с ним не делила, не божественное это дело, — отрезала я. — Сила моя, и муж мой, и вы передо мной в ответе.

Мгновения тянулись мучительно долго. Три тени по углам молчали, сила искрила и трещала в воздухе.

А потом как одна склонили головы и растаяли.

А с лавки прозвучал глубокий чистый вдох.

Духи-защитницы приняли приказ и подчинились.

Колени подкосились и я плюхнулась обратно.

— Елена?

Кинуться на шею, обнимать, целовать, щупать, куда придется, где придется… живой! Живой!

Мой!

…да не мой…

Я отстранилась от Ильи. Волосы пригладила, сарафан одернула.

— Что случилось? Как?..

— Ведьма я или не ведьма? — усмехнулась я кривовато и поднялась. — Пойду скажу матери, обрадую…

Когда я бледная и шатающаяся вышла из горницы, подпирающие двери богатыри подумали, кажется, совсем не то. И удивительно, судя по лицам никто не видел и не слышал того светопреставления, что там сейчас происходило.

Скорбные лица правда еще больше вытянулись, буйные головы разом закручинились…

— Да живой он. И будет живой, — только и смогла сказать я.

А сама дальше, по стеночке-по стеночке вниз да во двор, чувствуя себя побитой собакой.

Никогда еще обращение к силам не давалось мне такой ценой.

Видать не зря все предупреждения в книге были, но кто читает то что написано мелкими буквами на заднем обороте?..

Настасья сидела на крыльце.

И вот она уже точно знала. Только почему то не ринулась как остальные сына обнимать да чествовать. Я опустилась на ступеньки с ней рядом, с грустью подозревая, что уже не встану, так тут мхом и обрасту, перенесут меня потом богатыри вон на тот пенечек, посадят там и будут гостям сказки рассказывать, что у них тут вот ведьма была, колдунство творила страшное, пока вся не кончилась, а теперь вот цветочки на ней красивые растут, незабудочки…

Ну а пока цветочки не выросли, две ведьмы сидели на крыльце.

— Сильна ты все же, Премудрая, — первой нарушила молчание моя… св… хм… коллега! — Знала, Мирослава, что делала.

Я неопределенно дернула плечом. Спасибо мол, но что-то я прямо сейчас себя таковой вообще не ощущаю, а уж Мирославу, шоб ей пусто было, и вообще поминать не стоило.

— Ничего, — понятливо кивнула Настасья. — Поваляешься денек-другой и отойдешь. То даже не от истраты, а с непривычки.

— А ты знала про такой ритуал? — вроде и хотела сидеть, молчать как рыба об лед, но теплота и поддержка в голосе матери Ильи располагала. — Ну… про то, что к мужу защитников призывать можно?

— Знала, как же не знать.

Я недоуменно сморгнула.

— Но почему тогда не сказала? Неужто думала, что я бы отказала его спасти?

Настасья молчала, я покосилась на ее профиль, и в уголках губ мне примерещилась с трудом удерживаемая улыбка.

— Душа ведьмы потемки, Премудрая… да и ты что думаешь, что для призыва такой силы одного слова достаточно? Тут всем сердцем мужчину принимать надо. Кто ж о таком может попросить…

Я споткнулась о собственные мысли и растрепанные чувства. В голове сделалось пусто и звонко.

Попала.

Конкретно попала.

В этой пустоте я смогла с трудом отыскать хоть что-то внятное, а потому только буркнула смущенно:

— Илье не говори.

Настасья хмыкнула.

— Без меня разберетесь, чай не дети малые.

А потом она тоже помолчала, глядя куда-то в бесконечную небесную глубину, и неожиданно добавила:

— Но за сына тебе, дочка, спасибо.

От необходимости что-то на это отвечать меня избавил Булат.

Богатырский конь возник посреди двора со знакомыми спецэффектами: могучим ударом копыт, гривой по ветру и горделивым взглядом “как я хорош, как мощны мои лапищи”.

— Справился? — деловито уточнила я, делая вид, что горделивый вид коня мне вообще ни на что не намекает.

— Справился, хозяйка, как же не справился! Туда ее отвез, откуда в жизни ей не вернуться.

— И куда же? — высунуло нос любопытство напару с чувством самосохранения.

— Да в мирок один убогий, где силы днем с огнем не сыщешь. Туда мало кому ход есть, а обратно и того меньше.

Усталая голова за что-то зацепилась в этом предложении, но я даже не смогла сразу сообразить, за что именно, пока конь не добавил радостно, неверно прочитав озадаченность на моем лице:

— Да вроде твоего мирка, хозяйка, только твой-то еще получше будет, мне там легче дышалось!