Французский полтергейст (СИ) - Криптонов Василий

— Яков Онлифансович! — изобразил я улыбку и встал, чтобы пожать руку одноклубнику. — Взаимно приятно!

— Как это вы забавно запомнили… Олифантьевич я! Олифантьевич. Согласен, язык сломаешь. А я пришёл, спросил последние известия, мне и говорят, так и так, Соровский. Я и позабыл, что газету спрашивал, «Последние известия» — издание такое. Ну как, как вы поживаете, господин Соровский? Не жалеете о сделанном выборе?

— Ни секунды не пожалел.

— Э-эх, да что уж… Уже могли бы быть богатейшим человеком! Но уж выбрали так выбрали.

— С богатством, смею заверить, у Александра Николаевича всё превосходным образом складывается, — вставил словечко Серебряков.

— Слышал, слышал, как удачно невеста ваша кладец-то нашла. Поздравляю. Это ей весьма-таки к месту и даже ко времени, я бы сказал. Раз уж с образованием придётся покончить.

— Отчего же это? Я прогрессивных взглядов придерживаюсь, как по мне, пусть жена будет образованной, чем дома сидеть без толку.

— И в мыслях не было вас обвинять в деспотизме и тирании, что вы, что вы! Просто преподавателю на студентке жениться никак невозможно. Не знали-с? Ну, подумайте сами, какой пример, какие возможности для кривотолков… Это вам ничего, а супруга — увы, дело решённое. И потом, где свадьба там и дети, а с детьми — какая учёба… Огорчил я вас?

— Озадачили. Как-то этот момент у нас не всплывал.

— Ну, вполне вероятно, что именно так всё и планировалось, очевиднейшим образом.

— Я тоже полагал, что Татьяна учится последний год, — ввернул Серебряков. — Брак — дело понятное…

Хм. Один я, что ли, такой умный, что даже не думал в эту сторону? А с другой стороны, мне когда особо думать-то? Тут что ни день — новое происшествие, да такое, что диву даёшься.

— А что это вы такое едите? Ах, бифштекс, я так обожаю, когда их готовят! Не соблаговолите ли, Вадим Игоревич, позвонить человека? Благодарю-с. Уважаемый, умоляю, мне вот того же самого, вплоть до бокальчика. Спасибо, жду, конечно же. Ах, как грустно, как грустно, Александр Николаевич…

— Я думаю, нет повода для грусти. Ну, в самом крайнем случае, поженимся через шесть лет, не бог весть какой срок.

— И правы будете! Невеста постарше будет. Что ни говори, а юность приятна глазу, но и только. Печаль же моя имеет касательство совсем до другого. Узнал я тут, что на вас кляуза поступила от одного из преподавателей.

— Вот как…

— Да-с, дикость, конечно, и полнейшая. Имени я вам, ясное дело не назову, да и дело выеденного яйца не стоит. Форменная ерунда, но проверить обязаны. Что, мол, изгнание духа вы проводили, подвергая опасности жизни студентов, и что порушили академического имущества. Вся библиотека в руинах.

— Выдумают же…

— И я говорю: выдумают! Но проверить обязаны. Господин Жидкий чрезвычайно по сему поводу взволновался и уже буквально завтра утром… Ухо́дите, Александр Николаевич?

— Да, вы знаете, пора. Прошу меня простить, неотложные дела вспомнились. Вадим Игоревич, Яков Олифантьевич…

— До свиданья, до свиданья! Очень рад был встрече с вами.

— До встречи, Александр Николаевич. А по поводу нашего с вами дела — я завтра к вам в кабинет нагряну.

— Только не рано!

— Так я рано и не встаю. У меня и сейчас-то ещё только утро, можно сказать.

В дверях я чуть не столкнулся с несущим заказ официантом и, извинившись, быстро пошёл к гардеробу.

Было шесть вечера. Я вышел на улицу и остановился в задумчивости. С чего бы начать?.. Начну с привычного.

— Проехаться не желаете? — крикнул удачно подвернувшийся извозчик.

— Желаю, желаю. Поехали!

Первым делом я приехал к Кунгурцевой. Она отворила мне дверь, имея на лице непростое выражение человека, которому следует дать решительный отказ дорогому и сильно уважаемому другу, при этом не хочется нанести обиду и хочется сохранить добрые отношения, однако сам факт того, что друг обратился с этим вопросом, постепенно начинает бросать тень сомнения на необходимость продолжения каких-либо отношений вовсе.

— Александр Николаевич, мне кажется, ваш визит, в виду…

— Анна Савельевна, вы не успеете меня оскорбить, я вам не позволю, поскольку моё уважение к вам безмерно. Я пришёл за помощью, которую не знаю, где получить. В библиотеке разгром, следы магического вмешательства, скоро будет комиссия, и полетят головы, необходимо навести порядок и срочно.

Пока Анна Савельевна бледнела, пытаясь осмыслить услышанное, на крыльцо вышел Порфирий Петрович.

— Но ведь завхоз обещал плотников к утру, — сказал он.

— К утру там уже всё оцеплено и опечатано будет, — махнул я рукой.

— Это повредит Янине Лобзиковне?

— Понятия не имею, если честно. Фёдору Игнатьевичу повредит, несомненно. Однако основная цель — я.

— Жидкий?

— Чрезвычайно жидкий, прямо-таки текучий. Увидел щёлочку — и моментально в неё.

— Этот такой…

— Я понимаю, господин Дмитриев, что тёплых чувств ко мне вы не испытываете, однако вспомните, что именно благодаря попустительству Фёдора Игнатьевича вы получили свою нынешнюю должность.

— Так чего вы от меня хотите?

— Вы ведь в реальном училище обучались и даже исполнили собственноручно молоток.

— Проклятье… Ну… Ну, едемте.

— И я с вами, господа. Я буду вас вдохновлять, к тому же возьму термос с кофе.

— Храни вас Господь, Анна Савельевна, храни вас Господь.

Прибыв на место происшествия, мы окинули взглядом фронт работ. Ни одного целого стеллажа не осталось Порфирий Петрович и Янина Лобзиковна сложили книги стопочками, но безо всякой системы.

— Доски нужны, в размер, — с тоской изрёк Дмитриев. — Вон, множество переломлены вовсе. Не представляю… На неделю работ, по-хорошему.

— Значит, будем делать по-плохому, только и всего.

Приковылявший с нами из любопытства Борис Карлович, оставшийся в ночную смену, сказал вдруг:

— Так в подвале же стеллажи есть.

— Что? — повернулись мы к нему.

— Пара штук. Списанные. Доски целые имеются, можно что-то позаимствовать.

— Уже кое-что! — воспрял духом Порфирий Петрович. — Ведите!

Борис Карлович бросил на него неприязненный взгляд, затем посмотрел на меня. Я кивнул, и охранник со вздохом махнул Дмитриеву рукой, чтобы следовал за ним. Когда они удалились, я призвал фамильярку.

— Диль, что здесь с магическим фоном?

— Фонит и чрезвычайно. Что дух был — приборы покажут, силу его тоже. Ну и что изгнание проводилось — само собой.

— Убрать это можно как-то, подчистить?

Диль задумалась на секунду.

— Только если перебить более сильным воздействием. Или радикально иным.

— Конкретнее?

— Провести более сильное колдовство, не имеющее отношения к спиритуализму, но при этом оставляющее след в предметах.

— Какие виды магии подойдут?

— Стихийная, но она усугубит разрушения, да и долго. Психокинетическая лучше всего.

— Ни слова больше! Анна Савельевна, оставляю вас в качестве куратора проекта, а сам временно удаляюсь.

В том, что Акакий Прощелыгин живёт в общежитии, я не сомневался. Однако там его не оказалось. Сосед по комнате, жизнерадостный здоровяк с широким добродушным лицом сообщил, что Акакий, верно, до сих пор работает. Ругаясь про себя, я вернулся в академию и нашёл Акакия в той же лаборатории.

— Я знал, что вы вернётесь. Тот, кто единожды изведал силу правильно приготовленного зелья, навеки отравлен мечтами о могуществе, его душа источена червями вожделений. Чего же вы хотите теперь, Александр Николаевич? Богатства? Любовь? Преклонение врагов?

— Вас.

— Как низко вы пали и как быстро. Где же хвалёная человеческая гордость, где приличия? Вы омерзительны мне, убирайтесь, а впрочем, я доволен. Нет ничего более сладостного, чем наблюдать разложение бессмертной души…

— Идёмте со мной, плачу вдвое против того, что вы взяли за зелье.

— Мне взять шляпу, или же вы планируете предаться скверне в стенах сиих?