Это ж позвоночник, мать его. У нас, на Земле, это приговор. В лучшем случае — инвалидная коляска.
А здесь — несколько недель. И он ещё извиняется!
— Делайте, что возможно, доктор, — устало сказал я.
Напряжение помаленьку отпускало, в животе зародилась противная дрожь, поднялась к горлу и осела на языке вязкой горечью.
Руперта унесли.
Я растерянно смотрел ему вслед и вспоминал себя. Своё поражение.
Ребята тогда доиграли. Но не выиграли. Такие дела.
— Я могу прямо сейчас объявить перерыв.
— Что?..
Ко мне подошел мастер Скопик. В своей чёрно-полосатой форме, с золотым свистком, выглядел он настолько профессионально, что я даже забыл, какого он роста.
— Я могу объявить досрочный перерыв, — терпеливо повторил карлик. — Правила этого не запрещают, а вам надо прийти в себя.
Вздохнув, я поднялся.
А потом посмотрел на ребят. Конечно же, все они были здесь, даже Ролло, дисциплинированно занимающий скамейку запасных, спустился на поле и теперь осторожно переступал ногами-копьями за спинами других игроков.
Для них это катастрофа, — подумал я. — Сейчас они похожи на маленьких деток.
Думать, что так будет всегда. Что жизнь, со всеми её чудесами и удовольствиями, будет длиться вечно…
И вдруг, совершенно внезапно, ощутить свою смертность.
Обведя их взглядом, спросив, безмолвно, мнения каждого, я повернулся к Скопику и сказал:
— Досрочный перерыв не нужен. Мы будем играть в неполном составе.
Глава 24
Я не помню, как мы доиграли эти шесть минут. Всё время думал о Руперте.
Как он перенесёт своё поражение? Наше поражение…
Ведь он мечтал о том, чтобы дядя им гордился.
Сбитый лётчик.
Все мы, сбитые лётчики, хотим доказать, что можем снова подняться в небо.
Хотя бы один раз.
На сорок пятой минуте нам закатали ещё один гол.
В раздевалку ребята шли, как на эшафот. На меня никто не смотрел.
Да уж.
С таким раскладом матч можно останавливать прямо сейчас. Нахрена продлевать агонию?
Замыкая шествие, я мучился незавершенностью действия.
Надо им что-то сказать. Как-то ободрить. Игра — это ещё не вся жизнь, а проигрыш — не конец света.
И ведь я сам виноват в том, что они так думают: внушил, что они — победители. Что Задницы — звёздная команда…
А это, бляха медная, совсем не так.
Все мы неудачники. Сбитые лётчики.
Самолёты горят, мы падаем, вот-вот взорвутся баки с топливом, а катапульта не работает, и парашют кто-то скоммуниздил.
— Тренер!
— А, Макс. Поздравляю.
— С чем?..
— С победой, блин. Молодцы. Очешуенная атака.
И я прошел мимо.
— Эй, ты чего? — он взял меня за плечо, развернул к себе… Хватка у него была что надо. — Игра ещё продолжается. Целый тайм впереди!
Я посмотрел на него, как на идиота.
— Вот никак не пойму я тебя, Макс, — не представляете, какого труда мне стоило говорить спокойно. — Мы проиграли. Твоя команда побеждает. Радуйся, мать твою!
Я рванулся. Плечо сдавило словно клещами.
Я посмотрел на его руку… Костяшки пальцев были содраны, причём, совсем недавно.
И только сейчас я обратил внимание: Макс был в ярости.
Даже непривычно как-то: обычно его рожа лучится благодушием и любовью ко всему, что шевелится.
Несколько дикая позиция для взрослого мужика, но я уже привык. Грех смеяться над убогими…
И видеть чистую, как пламя ацетиленовой горелки, ярость в его глазах — было дико. Неестественно.
— Ты что, дрался?
— Руперт — мой друг, — прорычал Макс. — А футбол — моё детище, понял? Я, блин, ненавижу войну! И не позволю всяким гадам превращать игру в побоище.
Вдо-о-ох…
— Так ты что, врезал своему собственному тренеру?
— Он больше не мой тренер, — Макс наконец-то снял руку с моего плеча и спрятал за спину. — Портал, зарплата за сезон — и адьос амигос. Никогда я так очешуенно не ошибался в людях. В жизни себе не прощу.
— Стой, ты с ума сошел? — теперь уже я схватил его за плечи и хорошенько встряхнул. — Игра ещё не окончена! Ты не можешь уволить тренера посреди матча!
— Я уже это сделал.
Он упрямо выдвинул челюсть и повторил:
— Руперт мой друг. На поле была моя девушка. Я не позволю калечить тех, кого я люблю.
Вдо-о-ох…
Я усмехнулся.
— Тебя можно понять, Макс. Но и ты пойми: это игра. Иногда победа важнее всего остального. Серёга не сделал ничего плохого. Он просто дал своим ребятам шанс победить.
— Ты его оправдываешь?
— Да. Нет. В смысле — как тренера, бляха медная, я его оправдываю. Как человека… Тоже дал бы в морду, потому что также, как и ты, не люблю, когда обижают тех, кто мне дорог. Семью, блин, в обиду не дам.
И внезапно я осознал, что это не пустые слова. Бляха медная! А ведь так и есть! Как бы нелепо это не звучало…
— У меня на Земле осталась семья, — сказал я вслух. Не знаю, зачем.
Светка, что ли, семья? Бывшая, которая уже успела выскочить замуж по второму кругу?..
Но ведь ещё есть Глазастик. Она ждёт меня, она меня любит…
А ведь я могу забрать её сюда! Возможно даже… Местные целители ей помогут? Не то, чтобы я не люблю её такой, как она есть. Но ведь каждый родитель желает своему ребёнку счастья…
— Есть у меня одна сестра, так вот она недавно хотела меня убить, — внезапно поделился Макс.
Я посмотрел на него непонимающе.
— Я к тому, что семья — это не всегда очешуенно здорово, — пояснил он.
— Знаешь, чувак, — я посмотрел на него с сочувствием. — Многие тебе тут завидуют. Убей, не возьму в толк — почему.
И я пошел дальше. Мыслями я уже был далеко: в раздевалке, с ребятами.
Но всё-таки… Всё-таки кое-что нужно прояснить. Прямо сейчас.
— Так вы будете играть без тренера? — обернувшись, спросил я у Макса.
— Получается так, — он обезоруживающе улыбнулся. Подлец.
— Мы тоже.
— В смысле… ты тоже увольняешься прямо сейчас?
— В каком-то смысле.
И я всё-таки открыл дверь в раздевалку.
Без Руперта раздевалка казалась непривычно пустой, гулкой. На ребят было больно смотреть.
Тарара, забыв о желто-зелёной раскраске, покрылся бледно-синюшными пупырышками, Мефодий приобрёл погребально-чёрный цвет.
И только Гортензий излучал успокоительный запах валерьянки.
— Так, ребята, — сказал я самым деловым тоном, на который был способен. — Во втором тайме нам нужно забить хотя бы два мяча — и это при условии, что Сынам мы не дадим забить ни одного.
Нет, на меня даже не посмотрели, как на идиота.
Вообще не посмотрели.
— Эй, я кому вам говорю! Собрались уже, через десять минут на поле.
— Да, тренер, — раздались покорные, обречённые вздохи. — Мы будем стараться, тренер…
— Мы отомстим за Руперта, тренер.
Андромеда демонстративно застегнула кованый лифчик. Обычно на игры она его не надевала. Но сейчас, напяленный поверх майки с номером, он смотрелся неуместно, угрожающе и совершенно однозначно.
