Ольга Дашкова
210 дней назад
Глава 1
Августовское солнце палило нещадно, превращая улицу в раскаленную пустыню. Я шла к новой поликлинике, поправляя тонкие лямки голубого сарафана, который мягко струился, скрывая мой округлившийся живот.
Седьмой месяц беременности делал каждый шаг тяжелым, будто я тащила не только себя, но и весь свой мир. Погладила живот, чувствуя, как малыш толкается, и прошептала: «Тише, маленький, дай маме дойти».
Но в груди ныло что-то необъяснимое, как будто сердце знало больше, чем я сама. Я отгоняла эти мысли, но они цеплялись, как колючки, за края сознания.
Переезд в этот город был моим побегом. Побегом от прошлого, от ошибок, от самой себя. Новая поликлиника с ее запахом свежей краски и гудящим кондиционером казалась просто очередным пунктом в моем плане начать все заново.
Плановый прием у нового гинеколога – ничего особенного, рутина, которая должна была успокоить. Но внутри что-то дрожало, как натянутая струна, готовая лопнуть.
Я не хотела думать, почему. Не хотела вспоминать ту ночь, когда я поддалась порыву, зная, что поступаю неправильно. Ту ночь, когда я согрешила, позволив себе утонуть в чужих объятиях, в чужом тепле, которого у меня не было права касаться.
В приемной устроилась в мягком кресле, поставив рядом сумку с бутылкой воды и пачкой крекеров – мой спасательный круг на случай, если малыш решит, что мне срочно нужно перекусить. Огляделась.
Другие женщины сидели вокруг, каждая со своим сроком. У одной живот был таким огромным, что, казалось, она вот-вот родит прямо здесь. У другой – едва заметный, но она держала на нем руку, будто защищая.
И у всех были спутники. Мужья, партнеры, кто-то листал телефон, кто-то шептал что-то на ухо, вызывая улыбки.
Мое сердце сжалось, словно его стиснули ледяной рукой. Я была одна. Без мужчины, без мужа, без того, кто мог бы держать меня за руку. Только я и малыш.
Снова погладила живот, шепнув: «Мы справимся, правда?» Но внутри все кричало: «А если нет? Если я не справлюсь? Если я не смогу дать тебе все, что ты заслуживаешь?»
Я кусала губы и старалась прогнать эти мысли.
Так, Надежда, ты же не героиня трагедии. Соберись. Ты не имеешь права раскисать.
Чтобы отвлечься, достала телефон и набрала Лерку. Подруга, с которой мы были ближе чем с родной сестрой, всегда была моей отдушиной, тем, кто мог вытащить меня из любой тьмы своей энергией. Она ответила после второго гудка, как всегда, с таким энтузиазмом, будто собиралась покорять мир.
– Надюшка! Ну что, как на новом месте, уже приснился жених невесте? Уже нашла себе рыцаря? – хохотнула она.
– Ага, прямо очередь до горизонта, – фыркнула, закатив глаза. – Сижу в поликлинике, жду врача. Жара, Лер, я как пирожок в духовке.
– Ты и есть пирожок, только с начинкой, – подхватила она. – Как малыш?
– Пинается, как чемпион. Кажется, ему тут веселее, чем мне.
Мы болтали минут пять о пустяках – о том, как Лерка пролила смузи на новый диван, как я до сих пор не разобрала коробки после переезда. Ее голос был как глоток воздуха, но он не мог заглушить ту боль, что сидела внутри, как заноза.
Я засмеялась, когда она рассказала, как ее кот Пистолет застрял в шторах, гоняясь за мухой, но смех был хрупким, как стекло. И тут из кабинета раздалось:
– Надежда Волкова!
Попрощалась с Леркой, сунула телефон в сумку и вошла в кабинет, все еще цепляясь за остатки улыбки. Но она разбилась вдребезги, как только я увидела врача.
Мужчина сидел за столом, печатая что-то на компьютере. Белый халат, накрахмаленный до хруста, голубая рубашка, аккуратная модная стрижка темных волос.
Он поднял глаза, и мое сердце замерло.
А потом заколотилось так, будто хотело вырваться из груди. Синие глаза. Его глаза.
Костя. Константин Лебедев.
Пол начал уходить из-под ног, как воздух становится густым, как в глазах темнеет. Начала оседать, цепляясь за пустоту, и мир вокруг поплыл.
Он среагировал мгновенно. Вскочил, обогнул стол в два шага и подхватил меня, не дав упасть. Руки были сильными, теплыми, и от этого прикосновения мое сердце сжалось еще сильнее. Доктор уложил меня на кушетку, я слышала его голос, но слова доходили как сквозь толщу воды.
– Надежда, вы меня слышите? – в его тоне была только профессиональная забота, холодная, как лед. – Вам лучше? Давайте я принесу воды.
Высокий, с широкими плечами, которые даже халат не мог скрыть. Ему было тридцать два, я знала это точно. Но в его синих глазах – ничего. Пустота. Ни тени узнавания, ни намека на то, что он помнит меня.
Это было как удар под дых. Он не узнавал меня.
Неужели я была для него настолько незначительной? Ту ночь, когда я поддалась слабости, когда позволила себе утонуть в его взгляде, в его тепле, зная, что это неправильно – он просто вычеркнул ее?
Чувствовала, как слезы жгут глаза, но плакать я не стала, подавила все эмоции. Только не перед ним.
– Я… в порядке, – выдохнула, пытаясь сесть.
Он мягко придержал меня за плечо, и это прикосновение обожгло, как огонь. Я хотела кричать, хотела спросить, как он может быть таким спокойным, таким чужим, но вместо этого просто сглотнула и уставилась в пол.
– Лежите пока, – сказал он. – Давление, наверное, упало из-за жары. Сейчас принесу воды, и мы измерим.
Доктор отошел к кулеру, а я лежала, пытаясь собрать себя по кусочкам. Это был он. Тот самый Костя. Или… не он? Но эти глаза, этот голос – все совпадало.
Ту ночь я хранила в памяти, как секрет, который жег изнутри. А теперь он стоит передо мной, в этом кабинете, и смотрит, как на незнакомку.
А ты правда думала, что для него это что-то значило? Ты же не звезда, а просто дура, которая влипла по уши.
Мужчина вернулся с пластиковым стаканчиком воды, села, сделала глоток, пытаясь выиграть время. Пока он надевал манжету тонометра, заметила, как медсестра в углу бросает на него взгляды.
Молоденькая, с идеальной кожей и глазами, полными обожания. Я почти закатила глаза.
Ну конечно, он тут местная знаменитость. А я – просто беременная, которая чуть не рухнула в обморок. Браво, Надежда, отличное представление.
– Давление в норме, – сказал, глядя на тонометр. – Но пейте больше воды и отдыхайте, особенно в такую жару. Как вы себя чувствуете?
Начала говорить – про усталость, про толчки малыша, которые иногда были такими сильными, что я вздрагивала, про ноющую спину. Обычные вещи, которые я обсуждала с врачами десятки раз.
Но каждое слово было как шаг по битому стеклу. Я старалась не смотреть ему в глаза, но воспоминания о той ночи – его смех, тепло, взгляд – жгли меня изнутри. Я согрешила, и теперь расплачиваюсь, сидя перед ним, с ребенком, которого он, возможно, никогда не узнает.
– Надежда, вы уверены, что все в порядке? – доктор снова заглянул в лицо, поднимая глаза. – Вы выглядите… взволнованной.
Горло сжалось в болезненном спазме.
«Взволнованной? О, ты даже не представляешь», – подумала я, но выдавила улыбку, которая, наверное, выглядела как гримаса.
– Просто жара, – солгала. – И… я тут одна, без мужа. Это немного… выбивает из колеи.
Он кивнул, во взгляде мелькнуло что-то похожее на сочувствие. Или мне показалось? Я хотела верить, что в нем есть хоть что-то, хоть намек на память, но его глаза были пустыми, как чистый лист.
– Понимаю. Но вы справляетесь. А малыш, судя по вашим словам, в порядке.
Он улыбнулся, и эта улыбка разорвала мне сердце. Она была такой знакомой, но такой чужой. Я хотела закричать, спросить, как он может быть таким спокойным, но вместо этого пробормотала:
– Спасибо, доктор.
Остаток приема прошел как в тумане. Он задавал вопросы, проверял анализы, назначал витамины. Я отвечала на автопилоте, стараясь не смотреть на него.
Когда я вышла из кабинета, сжимая листок с рекомендациями, чувствовала себя так, будто меня пропустили через каток. Жара на улице накрыла как одеяло, но я была почти благодарна ей – она отвлекала от боли в груди.
