========== 1. Змей ==========
L.E.D.
Часть первая.
Can you see it’s just the beginning,
And I know I’ll fall and keep on crawling to the
Guilty pleasure of my own,
‘Cause you are my Polaris, I know.
«Ginger Snap5»
«Polaris»
Холодно. Как же в этом проклятом всеми богами мире холодно.
Я поёжился, старая тонкая куртка совсем не грела. На занесённой снегом улице зажигались фонари. Один, другой, третий… Последний вспыхнул прямо над головой, и от меня появилась тёмная, скукожившаяся от холода тень. Выбившаяся из-под капюшона прядь волос покрылась инеем.
Я вытряхнул из пачки сигарету, чиркнул зажигалкой. Ещё раз. На пятый или шестой наконец-то затрепетал слабый огонёк. Затянулся совсем не полезным дымом, эта крошечная искра на кончике сигареты была единственным источником тепла. Выдохнул, пополам с паром.
Окна в университете напротив ещё светились, иногда двери выпускали одного-двух задержавшихся студентов или аспирантов. Я ждал.
Наконец, когда часы на руке, переведённые для моего удобства в суточный режим, показали две двойки, он вышел. Такой маленький. Тощий. В нелепой шапке с завязками, в трогательных сапожках и дутой курточке ярко-жёлтого цвета, что придавало ему сходство с птенчиком. Ну иди, иди сюда, цыплёночек. Заметил, ускорил шаг, точнее, засеменил по сугробам.
Сейчас поздоровается и спросит, давно ли я его жду. И я скажу, что недавно. Хотя стою здесь едва не с обеда.
Так и есть, он снова мне верит. И, как всегда, убегает вперёд, я вижу концы его полосатого шарфа, завязанного так по-детски, поверх курточки. Кажется, он сейчас обернётся и скажет: «А мне мама не разрешает с тобой гулять».
Ну как гулять. Эти пара кварталов вниз по улице, немного около реки, поворот и всё. Но они — только мои. Только для нас двоих. Я слишком долго добивался этого.
Смеётся. На лицо падают отсветы гирлянд. Город уже украсили к празднику. Как и в прошлом году, и позапрошлом, и много лет до этого. Но всё же сейчас атмосфера особая. Каждый вечер теперь — праздник. Нетрезвая компания на противоположной стороне улицы поёт про колокольчики, хотя с их исполнением это скорее похабная песня. Скоро канун Рождества.
Мы познакомились прошлым летом, в один из тех самых деньков, когда все выбираются на пикники к реке. Я обратил внимание на мальчишку, выглядящего очень жалким, и гогочущую компанию рядом. Да, это показалось им смешным — стащить вещи у явно более слабого парня и издеваться над ним. И никто на пляже не вмешивался. Многие наблюдали. Как будто это цирк уродов. Мерзкие, самодовольные лица.
Я просто подошёл и вежливо попросил шутников отдать имущество. Они послушались. Не знаю, что сыграло свою роль — то, что у меня татуировка «рукава» и во всю спину с изображением шипов и роз, то, что я вежливо попросил, или то, что у меня через всё лицо огромный шрам, «подарок» от отчима на моё семнадцатилетие.
Я протянул мальчишке скомканный рюкзачок и он, наконец-то, успокоился. Вокруг улыбались не зря — пока он бедствовал, вещи из рюкзака украли.
Мальчишка трясся, всё твердил про новенький навороченный мобильник. Сам понимал, что вызывать полицию уже поздно — кого искать, воры уже сбежали. Я помогал ему собирать разбросанные мелкие предметы, не обращая внимания, что на нас смотрят, и думал о том, что какие родители отпускают пацана одного. А потом понял, что он просто мелкий, но никак не маленький.
Я отдал ему свою куртку, которая повисла мешком, — холодало, и предложил проводить его, а заодно поговорить с его родителями. В самом деле, он же не виноват. Пока мы шли по берегу до подъёма, где я бы мог безопасно доставить свою довольно тяжёлую скутеретту на дорогу, я узнал, что паренёк живёт совсем недалеко отсюда.
Было сухо, его кеды быстро покрылись пылью, а слёзки — высохли. Как будто куда-то опаздывая, он бегал вокруг, поторапливая меня, время от времени разглядывая. Останавливая свой взгляд на моём лице чуть дольше, чем надо. И это было правильно.
За три года я привык к такому вниманию. Раньше отшучивался про «украшение мужчины» и «хорошо, хоть глаза остались и рот, есть и видеть могу». Потом перестал. Всем наплевать, в сущности. Важно выразить сочувствие. Им. Выразить. Для них и важно. У меня от этого шрам ни на миллиметр не уменьшится и не посветлеет. Маленькие дети более искренни — пугаются, плачут.
Единственный парень, кроме птенчика, кто мне не посочувствовал — татуировщик. У нас с ним было даже нечто вроде дружбы, как я думал, мы проводили вместе, пока он работал, часы. Такие татуировки, как у меня, работа не на один вечер. Тогда у меня был период отрицания и саморазрушения, все свои деньги я убил на эти узоры из роз. А потом нашёл свои фото в одной из соцсетей. И поддерживали репостами и оценками не работу мастера. Уродца со злым лицом.
Тогда я обиделся. Сейчас мне всё равно. Снимайте хоть для каталога зоопарка. Вам это нужнее. Вам это поможет для собственной самооценки, что и так ниже плинтуса из-за бесконечных таблоидов, что вы листаете, и передач по TV, что вы смотрите. А есть тот, кто хуже вас. Тот, кто точно гаже. С такими чувствами на обезьян ходят смотреть.
Естественно, меня прогнали от дома, спасителя. Я не гордый. Я сел и уехал. Но как-то само повелось, что в последние тёплые дни лета провожал его с пляжа. Стрекотали насекомые. Он всегда шел впереди, наверное, чтобы лишний раз меня не видеть, и его голос звенел в воздухе. Хвастался новым мобильным, тем, что удалось пробиться в институт и «детство кончается». Я смотрел на его тоненькую шейку и думал о том, какой он в сущности одинокий.
Родители, которым вечно некогда, просто откупались от него. Даже никакой живности ему не завели. Ровесники его явно дразнили. Но он словно не замечал этого и не унывал, без умолку рассказывая о том, в какой чудесный универ его приняли, и как ему хочется на занятия. Я молча кивал, хоть он этого и не видел, я учился там уже третий год и переживал, что некоторые курсы для архитекторов будут на цокольном этаже, где зимой жутко холодно и сыро. Не похож он был на человека с крепким здоровьем.
Лето умерло. Осенью меня вежливо попросили всё-таки на пары его не сопровождать. И вообще не видеть. Со скрытой такой угрозой. Понятное дело, как благополучный элемент я не выглядел. Может быть, навели какие-то справки о моей семье. Но жить без голоска птенчика, без его мелких проблемок и крошечных радостей я уже не мог. И выкрал время после занятий, когда мог быть с ним.
Вот как сейчас. Из подворотни вылетает порыв кусачего ветра, птенчик утыкает нос в шарф и плотнее прижимает к себе тубус с чертежами. Я бы понёс за него. Просто хотел до его руки дотронуться, до перчаток хотя бы. Я не могу это сделать. Я для него просто «подушка безопасности» — в меня можно выговориться, со мной можно никого не бояться, я и так уже самый страшный. Не знаю, почему он разрешает мне за собой ходить, не знаю, почему не замолкает, хотя я ни звука не издаю.
Дорога изучена до боли. Я знаю все хитрости, все повороты, как сделать так, чтобы идти как можно дольше. Сегодня это не сложно, птичка на тоненьких ножках бегает от витрины к витрине, показывает мне разложенную внутри замануху, ненужные вещи по псевдоскидкам, я киваю, улыбаюсь, но близко к стеклу не подхожу — не хочу видеть, как выглядит улыбка на моём лице. Жильцы окрестных домов и постоянные покупатели провожают нас взглядами, полными узнавания. И тихого презрения. И вас с наступающим, спасибо.
Вот и тот самый миг, ради которого я и живу, наверное, вообще, от дня ко дню, ненавидя выходные. Человек-птичка останавливается около входа в свой дом, у резной калитки, которая сейчас украшена разноцветной электрической гирляндой, такой, что сначала медленно, а потом быстро-быстро-быстро, и поворачивается ко мне.
Всего пара секунд, когда он смотрит на моё лицо, таким немного удивлённым взглядом серо-зелёных глазищ, чтобы сказать мне «пока». Наверное, мама учила его, что прощаться, не глядя на собеседника, невежливо. Сомневаюсь, что это приятно.
