Маффин (ЛП) - "Mahsa"

— Поспал немного? — целый глаз быстро пробежался по моему лицу.

Я моргнул.

— Видимо, нет, — вздохнул он. По лбу скользнула широкая ладонь. Голова закачалась. — Продолжишь в том же духе — помрёшь.

Конечно, в этом и был весь смысл.

— Кошмары снились? — коротко спросил он.

Нет.

— А, точно, ты же не спал, — ответил он сам себе.

Пока он продолжал разговаривать с комнатой, я принялся его изучать. Густые кудри были зачёсаны назад, а пол-лица снова скрылось под повязкой. Гипс исчез, как и костыли, только левая рука на прочной перевязи была крепко прижата к его груди. По крайней мере, теперь он мог нормально ходить.

— Будешь? — спросил он. Проследив за его взглядом, я равнодушно посмотрел на бутерброд. — Ладно, чего добру пропадать, — пожал плечами Винченцо и протянул к тарелке здоровую руку. — Скажу, что ты его съел, — перед тем, как откусить огромный кусок, проворчал он. Я чуть не улыбнулся.

Пока он уплетал сэндвич, мы сидели в тишине и пялились на балконные занавески. Алрик всё время порывался впустить в комнату хоть немного света, но я упрямо держал их закрытыми. Винченцо не стал меня доставать. Он знал, что я всё равно сделаю по-своему. Этот маленький факт превратил нашу встречу в почти уютные посиделки. Я почувствовал, как кирпичная стена вокруг стала чуточку тоньше.

— Ну, и что за молчаливую забастовку ты тут устроил? — несколько секунд спустя проговорил он.

Я перевёл взгляд на неприкрытую сторону его лица к гладко выбритому подбородку и подстриженным бакенбардам. Из одинокого карего глаза на меня смотрело собственное отражение.

— Отчасти это даже забавно, — слегка усмехнулся он. — Раньше мы не знали, как заткнуть тебе рот, а теперь разговорить не можем.

Я посмотрел вниз на обхватившую хомутом его плечо тугую перевязь. Синяя рубашка Винченцо была того же цвета, что и обои, и неподвижные глаза, а ещё замызганные кровью перчатки из латекса. Чтобы снова не поплыть, я сосредоточился на его шее. На вид она была гладкой и тёплой. А что если я проведу пальцами по ключице и потрогаю адамово яблоко? Теперь-то он разрешит к себе прикоснуться?

Винченцо осторожно положил ладонь мне на макушку. Он убрал волосы с моего лица и заправил их за уши.

— Что же творится в твоей голове? — прошептал он, будто знал: спроси он чуть громче — и разбудит меня ото сна. Я внимательно смотрел, как с каждым вдохом едва различимо раздуваются его ноздри. В моих ушах шелестело спокойное дыхание, и я, сам того не замечая, начал подстраиваться под него. Он наклонился, или мне показалось? Тёплая рука, скользнув по уху, легко провела по линии челюсти.

Я наклонился навстречу.

И тут он мягко шлёпнул меня по щеке. Вскинув голову, я сел ровно. Винченцо вымученно улыбнулся: «Не переживай, всё путём. Эшер скоро вернётся».

От звучания его имени из живота пополз неконтролируемый ужас. Он поднимался вверх, сжигая всё на своём пути к горлу. После в груди осталась огромная дыра с чёрными обугленными краями. Предательство. Неужели меня уже принесли в жертву? За какую-то секунду я пережил все пять стадий горя: отрицание, гнев, депрессию и, наконец, принятие. После этой безумной скачки чувства снова онемели, искра потухла, так и не успев разжечь во мне жаркое пламя жизни.

И всё же, моя рука, не спросив разрешения, схватилась за колено Винченцо.

На костяшках сомкнулась железная хватка, и он начал по одному отдирать скрюченные пальцы от своих джинсов. Я думал, что он отбросит мою руку, но Винченцо, освободив штаны, лишь сжал её крепче.

— От прошлого не сбежишь, — решительно произнёс он. — Его не переиграешь и не сотрёшь. Даже если ты навечно останешься в этой комнате, оно не исчезнет, — мои глаза ужалили слёзы. — Пора взрослеть.

Я выдернул руку. Но прежде, чем он отпустил, мне пришлось изрядно попотеть.

Винченцо вздохнул и встал с кровати, попутно прихватив пустую тарелку. А я, сидя с опущенной головой, следил за его тенью на полу. Мимоходом лизнув мои ступни, она выскользнула наружу. Негромко щёлкнула дверь.

— Он поел? — послышался приглушённый голос Алрика.

— Ага, — хмыкнул Винченцо. — Так что оставь-ка ты его в покое.

— И как же тебе это удалось? — скептически спросил немец.

— Я его заколдовал, — громыхнул Винченцо.

— Очень смешно… Он что-нибудь говорил?

— А как же. Сказал, что ты уродец, — загигикал итальяшка.

— Хватит ржать. Тоже мне, шутник нашёлся. Чёрт-те что творится, а он… — их голоса затихли — я снова остался в полнейшей тишине.

Немного раскачавшись, я упал на матрас. Проклятье, а он прав. Нельзя забиться в тёмный угол и сидеть там до конца своих дней. Мне давно уже не двенадцать — никакие кексы не вытянут меня из этого кошмара. Спасти себя мог только я и никто кроме.

Перекатившись на бок, я подтянул одну из подушек поближе. Боль меня не беспокоила. Дениэл вколол мне такое количество обезболивающих, что почувствовать её было сложно. Разве что я принялся бы специально тыкать шов на животе вилкой. Всё тело покрывали синяки, пересчитывать которые я не стал. Большой палец правой руки покоился в гипсе, захватившем почти всю ладонь, но и это меня не волновало.

Я сгибался под тяжестью мыслей. Мрачных тоскливых мыслей о смерти. Не в общем смысле, а о каждом умершем на моих глазах человеке. Обдумывая обстоятельства и детали, я пытался понять, чего стоило убийце такое злодеяние. Конечно же, я ни за какие коврижки не рассказал бы о том, что иногда в глубоких тенях по углам комнаты мне мерещилась Ханна. Алрик никогда не узнал бы о мелькавшем в трепещущих занавесках лице Майкла или о моей собственной матери, которая пряталась в простынях на кровати. А Винченцо было совсем не обязательно знать, что, разглядывая потолок, я думал о людях, запертых в душной обшарпанной комнатёнке.

Даже спросить об их участи я не решался.

По мере того, как солнце опускалось всё ниже за горы, комната всё больше походила на гроб. Оставалось лишь вбить в его крышку пару последних гвоздей. Я и так был во тьме во всех смыслах этого слова. Вряд ли мне стало бы хуже.

Как же я ошибался.

Где-то без четверти одиннадцать мягко щёлкнул дверной замок, впуская в комнату зловещую сущность. По-прежнему было тихо, лишь таинственно зашуршала ткань. Затем деликатно звякнули кубики льда о стакан, и забулькала жидкость.

Я уже знал, кто это.

Вскоре он появился из тени и грациозно подошёл к моему краю кровати. Я смотрел не моргая на Его Безупречность, на призрачного бизнесмена, которого так возненавидел за прошедшие, показавшиеся вечностью, несколько дней. В одной руке он держал бокал виски, а в другой — докторский чемоданчик Дэниела.

Он молча присел на край постели. Пряча живот под раскрытыми ладонями, я отполз подальше. Одним глотком осушив бокал, Эшер наклонился и поставил его на тумбочку. Он сделал это полным изящества жестом: рука отведена назад, запястье согнуто, а пальцы, образовав с ладонью небольшой купол над горлышком бокала, обхватывают его кромку, а не бока. Всякий раз, наблюдая за ним, я был околдован и с трудом верил, что он способен на убийство. Но я знал — он способен.

Мои глаза сузились, выдав всю ненависть, что я скрывал. Эшер, похоже, этого не заметил. Он поставил чемоданчик прямо на простыни и отстегнул крышку. «Вот оно» — сказал я себе. Что это будет? Пистолет? Или нож? Быть может, один короткий выстрел подарит мне долгожданный сон, от которого я никогда не проснусь. Больше ничего не нужно делать — нужно просто умереть.

Но руки Эшера были пусты. Быстро и аккуратно он вытащил иглу капельницы и взялся за край моего свитера. Остановившись, злодей посмотрел мне прямо в глаза. В его взгляде светился безмолвный вопрос. Что? Чего он хотел? Разрешения на убийство?

Когда я не сделал ни одного движения, чтобы его остановить, Эшер проник под свитер. Внутренности мгновенно сжались в комок, но я не отпрянул. Мне было всё равно. Рука медленно двинулась вверх, приподнимая закрывающую торс ткань, и остановилась только под подмышками. Там к ней присоединилась вторая. Вместе они осторожно приподняли меня и сообща стащили первый слой одежды. Прежде, чем исчезнуть, серый свитер растрепал волосы на затылке. Так же медленно одну за другой он освободил из рукавов мои руки.