Хитрожопый киборг (ЛП) - Майло Аманда

Ее биокаркас настолько ярко светится рядом со мной, что я с таким же успехом могу смотреть на солнце широко раскрытыми глазами.

Нахмурившись, я открываю глаза и смотрю на нее.

— Почему твой мозг выбрасывает химические вещества страха в организм?

Она смотрит на меня с выражением, похожим на замешательство.

— Что?

Я приподнимаюсь на локте и могу только предположить, что она, должно быть, чувствует движение на матрасе, поскольку у нее, вероятно, мало визуальных подсказок — и все же она отползает от меня подальше, содержимое ее мозга вспыхивает. Мои глаза сканируют все ее тело, и я вижу, как ее рука сжимает раздутый живот, в котором находится ее головастик.

— У тебя болит живот? — спрашиваю я.

Она громко сглатывает, и после того, как я задаю вопрос, странно долгое время проходит в тишине, как будто ей приходится обдумывать свой ответ.

— Почему? — спрашивает она.

Я касаюсь пальцами ее живота.

— Ты хватаешься за живот.

Она опускает взгляд, ее пальцы сильнее сжимаются на выпуклости растущего человека.

— Слушай, — говорит она на странно дрожащем выдохе. — Я никогда не смогу заснуть, если ты планируешь так долго тянуть с этим. Если ты собираешься это сделать — сделай это сейчас, — приказывает она, и все ее тело напрягается, как будто она собирается с силами.

Я моргаю, пытаясь осмыслить ее слова.

— Объясни.

Она бросает на меня взгляд, который я не могу истолковать.

— Ты хочешь исполнить свой… свой супружеский долг сегодня вечером?

Я хмуро смотрю на нее, садясь, и хмурюсь еще сильнее, когда она отстраняется от меня еще больше.

— В чем конкретно состоит супружеский долг?

Тишина.

— Бекки? — спросил я.

— СЕКС! — взрывается она, пугая меня.

Я внимательно рассматриваю ее.

— Является ли… совершение сексуальных действий чем-то, что муж должен делать для своей жены?

Бекки открывает рот, затем закрывает его, раздувая ноздри.

Я чувствую, как мой лоб морщится от разочарования.

— Когда я ранее спрашивал, какие обязанности есть у мужа, ты не упомянула об этом. Я не осознавал, на что соглашался. Я верил, что, поскольку ты уже беременна, у тебя не будет репродуктивных потребностей.

Веки Бекки быстро затрепетали.

— Ты хочешь сказать, что не хочешь секса?

Я качаю головой, но, зная, что она вряд ли это заметит, добавляю вслух:

— У цивилизованных людей нет сексуальных контактов.

Бекки пристально смотрит на меня.

— Тогда как ваш народ делает детей?

Я стараюсь не фыркнуть.

— Моя цивилизация довольно развита — мы воспроизводим самих себя посредством стерильного и высокоразвитого процесса соединения генетического материала в лабораториях. Если не считать случайных отклонений от нормы, обитающих на дальних берегах океана, мы давным-давно отказались от примитивных привычек спаривания.

Мышцы челюсти Бекки расслабляются от моих слов, оставляя ее рот открытым в человеческом выражении недоверия.

— Ты серьезно?

Я бросаю на нее твердый взгляд, которого она не видит.

— Да. Теперь наше соглашение о браке останется в силе без добавления этого пункта, или ты потребуешь, чтобы я обслуживал тебя и твои биологические прихоти?

— Н-нет! — она машет руками между нами, а затем замирает. — Спасибо.

Мои брови приподнимаются, но я сохраняю ровный тон голоса, не желая ее обидеть.

— Полагаю, это я должен поблагодарить тебя. Я видел видео о спаривании людей. Мне неинтересно возиться со своим писающим органом, пытаясь засунуть его в человеческую самку.

Бекки сдавленно фыркает.

Я быстро смотрю на нее.

— Это было грубо сказано?

— Нет!

Я наблюдаю за ней мгновение, чтобы оценить ее искренность, но обнаруживаю, что не могу понять ее. Выражение ее лица не совсем соответствует тому, которое я изучал в фильмах. Есть нюансы, которые я совершенно не понимаю.

— Ну что ж, — говорю я ей. — Спокойной ночи. Я ценю, что не нужно будет посвящать часы нашего сна бесплодным спариваниям.

— Не за что, — хрипло говорит Бекки. И, что любопытно, из ее глаз текут слезы, их становится все больше. Другие, чем те, что от скорби, если я могу утверждать, что замечаю разницу.

Я ложусь на спину, и, к моему облегчению, активность ее мозга успокаивается. Она всё ещё бурлит, но больше не раздражает меня; видимо, именно процессы страха мешали мне найти покой. Я делаю заметку, чтобы по возможности следить, чтобы она не испытывала страха.

Засыпая, я задаюсь вопросом, почему она боялась — или, что более вероятно, страшилась — спаривания, если это ожидаемое событие. Возможно, людям неудобно, если они перед этим не объединяются в пары. В видеороликах о спаривании, которые я видел, самки всегда проявляют энтузиазм по отношению к своим партнерам — иногда нескольким партнерам, — но я, конечно, не могу считать мозговые волны из записи.

Я рад, что мне не нужно понимать первобытные побуждения представителей вида Бекки, чтобы жениться на ней. Боюсь, мне пришлось бы отказаться от нашей сделки, и тогда, мне наверняка не разрешат забрать лошадь Джоэла.

ГЛАВА 7

Я внезапно просыпаюсь, и первые три удара сердца не могу сориентироваться, тело дергается, ожидая подняться с кровати из водорослей. Требуется мгновение, чтобы осознать матерчатые одеяла, льняную простыню и прочную деревянную раму кровати, поддерживающую мое тело, но я достаточно быстро прихожу в себя, и события предыдущего дня захлестывают мое сознание.

Даже не оглядываясь, я знаю, что Бекки нет в постели рядом со мной. Во всем доме нет никакой другой биологической активности.

Осознание этого заставляет меня выпрямиться, почувствовав что-то, что может вызвать тревогу.

Я хватаю ближнюю к краю кровати ногу и извлекаю ее из-под одеяла, затем повторяю то же самое для другой ноги, вскакиваю с кровати, привыкая к силе тяжести планеты, которая кажется удивительно плоской без плавности океана, к которой я привык за всю свою жизнь, и направляюсь к выходу из комнаты.

Я натягиваю ботинки, прежде чем выйти из дома, потому что не хочу повредить свои кибернетические ноги, и, одетый только в боксеры Джоэла, выхожу через парадную дверь и оглядываюсь в поисках Бекки.

Пако приветствует меня на крыльце, и когда я, что-то бормоча, протискиваюсь мимо него, он хватается за край боксеров, чуть не сбивая меня с ног.

Мое восклицание звучит громко и уверенно на совершенно другом языке, чем тот, которому его обучали, — и все же его большие мохнатые уши опускаются, и он отпускает то место, где держал меня, отступая назад, как будто понимает меня, когда я кричу «Гни твай знох!», что означает «я съем твою голову сырой».

Чертыхаясь про себя, я спускаюсь по ступенькам, а затем поворачиваюсь и хватаю Пако, которого нужно научить спускаться по ступенькам, чтобы он знал, как перемещаться по ним самостоятельно, как и говорила Бекки. Я опускаю его на землю и держу ровно столько, чтобы убедиться, что он твердо стоит на копытах, затем обхожу его и удаляюсь.

Конечно, он следует за мной. Он тычет меня носом в зад при каждом шаге, просто чтобы позлить меня, насколько я могу судить.

Он следует за мной через весь двор, останавливается, когда я останавливаюсь, и проводит носом по моей ноге.

— Укуси меня, и я заставлю тебя пожалеть об этом, — предупреждаю я его.

Он шмыгает носом и опускает его к грязи, по-видимому, очарованный пылью, поднимающейся вокруг его ноздрей при выдохе, — а затем опускается на колени, припадает на бедро и вытягивает задние ноги, резко отклоняясь в сторону и брыкаясь до тех пор, пока все четыре его копыта не окажутся в воздухе.

Он выглядит так, словно умирает, поднимет вокруг себя облако пыли и издает громкие пыхтящие звуки, когда бросает свое тело вбок, перекатываясь.

Что ж. Если он умирает, яму придется копать побольше, чем вчера, я полагаю. Проклятый осел. Это большая работа.

Качая головой, я иду дальше.

Впереди я определил местоположение Бекки по ее биопоказателям. Она за стеной пристройки поменьше, такие люди делают для своих съедобных домашних птиц.