Подобная «порядочная девушка» считается безукоризненной; я уже четвертый день такова.
Я жду своего «жениха».
Да, я ведь имею жениха: он англичанин, двадцати двух лет, единственный потомок известной угасающей фамилии, родственник по нисходящей линии какого-то владетельного князя без трона.
Этим благородным женихом снабдил меня швейцар гостиницы «Гранд Отель» в Милане.
О, это очень просто! Молодой лорд, мне кажется, что он лорд, – довершает свое воспитание, достойное, понятно, подобного потомка, который, для укрепления своих прав на трон, должен будет жениться на принцессе королевской крови.
Он теперь совершает кругосветное путешествие в сопровождении весьма престарелого воспитателя.
Когда он высадился в Милане, его воспитатель, хорошо знавший о брачных надеждах, которые возлагались на его высокого воспитанника, обратился после многих предосторожностей к швейцару «Гранд Отеля», чтобы получить от него точные сведения по части нравов и обычаев города.
Швейцар, получающий хороший процент от мадам Адель за всякого направленного к ней иностранца, поторопился дать ему наш адрес («Maison de tout pr emier ordre» [16]) и по телефону предупредил мадам Адель о возможном визите.
На морских курортах вовсе, впрочем, не трудно разыгрывать подобную роль.
И действительно, в один прекрасный день на прошлой неделе, когда все мы только что приступали к своему туалету, в коридоре раздался оглушительный звон, за которым последовали категорические приказания мадам Адель и мадам Клавдии:
– Все в салон, скорее!
Принимая во внимание необычайность подобной команды в такой час, можно было догадаться о том, что предстоит подвергнуться осмотру важной персоны.
Я сошла вместе с остальными и предстала перед лицом старого седого господина, бритого и весьма изящно одетого, который в доказательство своего превосходного воспитания разговаривал с мадам Адель, держа в руках свою шляпу.
Он вставил монокль и внимательно оглядел каждую из нас. Затем он снова заговорил по-английски с мадам Адель, и я слышала, как он говорил:
– И вы меня уверяете?..
– Повторяю, что городской врач был здесь всего два часа тому назад и…
– Все здоровы?
– Как рыбы… все, как рыбы в воде.
– А потайная лестница?
– С этой стороны… пойдемте со мною.
– Никто не увидит?.. не будет знать?
Мадам Адель рассыпалась в уверениях в величайшей таинственности, и старый синьор ушел, прибавив:
– Итак сегодня вечером в девять часов, те две… в маленьком отдельном кабинете…
– Кто эти две? – спросила я тотчас у мадам Адель.
– Ты и Кора: одну худенькую, другую толстую. Потом сам князь выберет. Я говорю «князь», хотя и не знаю, князь ли он. Швейцар телефонировал, что это очень важная птица, очень важная.
Вечером тот господин, оказавшийся воспитателем, явился вместе с юношей, худощавым блондином, страшно худое лицо которого было удлинено, холодно и хрящевато, словно сваренная голова теленка. Этот паренек, которому предстояло стать моим женихом, казалось, раскачивался под гнетом всех благородных поколений, последним представителем которых он был. Войдя и увидя Кору, торжественно восседавшую на пластах своего жира, он улыбнулся порочной животной улыбкой. Он сейчас же подошел к ней и, запустив в нее руки, стал что-то говорить ей на ухо.
Вдруг Кора вскочила.
– Ах! Нет! – закричала она решительным тоном, – Этого ни за что!..
Вмешался воспитатель, потребовавший объяснений, которые ему не замедлили дать.
– Позволю себе заметить вашему высочеству – сурово сказал он по-английски своему воспитаннику, – что при таких приемах вы не дадите наследника вашей благородной фамилии.
Не давая себе труда ответить ему, юнец обернулся ко мне и, оглядев меня долгим внимательным взглядом, спросил:
– Есть ли здесь шампанское?
– Конечно.
– Так вели, – обратился он к Коре, – принести тридцать бутылок.
– Сколько? – переспросила она, думая, что ослышалась.
– Тридцать.
Кора удивленно посмотрела на меня, потом на молодого человека и его воспитателя, о чем-то тихо разговаривавших.
– Где твоя ванная? – спросил меня первый.
Я сразу поняла, и тут же меня осенила странная мысль – достойный ответ на шутку, которую маленький лорд хотел сыграть со мной.
– Наверху, – ответила я, – возле моей комнаты.
– Хочешь принять ванну из шампанского?
– Toh! [17] Еще бы: тогда я положительно опьянею от любви к тебе…
Мы отправились вдвоем наверх, открыли все бутылки и вылили их содержимое в ванну.
Когда я в нее вошла, шампанское пенилось, как волны прилива.
Он любовался. Улыбка выдрессированной обезьянки не сходила с его уст.
Спустя немного я спросила его:
– Ты пить не будешь?
Он зачерпнул ладонью, словно бокалом, и галантно выпил.
– Вкусно?
– Восхитительно!
Я не могла удержаться от смеха, и так как он смущенно на меня смотрел, сказала ему несколько слов на ухо.
– Правда? – воскликнул он. – О! остро!.. очень остро!.. чрезвычайно!..
Настолько «остро», что когда я сошла с ним вниз, он заявил своему воспитателю, что без меня он в Сальсомаджоре – цель его приезда в Италию, так как он страдал экземой – не поедет.
У воспитателя вырвался жест испуга и отказа. А юноша надулся, как капризный ребенок. Затем оба ушли.
На следующий день воспитатель возвратился, позвал меня и обратился ко мне со следующей речью:
– Его Высочество должен, по совету врачей, поехать на пятнадцать дней в Сальсомаджоре. Он настаивает на своем вчерашнем намерении и хочет остаться в Милане, если вы не согласитесь пробыть с ним все время его лечения. Я предлагаю вам немедленно поехать в Сальсомаджоре, остановиться в одном из лучших отелей, взять с собой компаньонку, держать себя, как барышня из большой английской или американской фамилии, которая приехала на морские купания и ожидает своего жениха. Его Высочество должен завтра уехать в Ниццу, чтобы присутствовать на автомобильных гонках, а через несколько дней приедет в Сальсомаджоре и остановится в другом отеле, так что встречаться вы будете как бы случайно. Но необходимо соблюсти приличия. Понимаете – абсолютно необходимо… Согласны?
Я согласилась, и вот почему miss Marquett здесь. Все расходы, понятно, несет лорд, а мне назначено сто франков в день. Это, конечно, не так много; но, будучи некогда «порядочной девушкой», я имела гораздо меньше, вернее – ничего.
Сальсомаджоре, 27-е мая.
Я уже ожидала сегодня своего «жениха», но получила телеграмму от воспитателя, что Его Высочество пробудет еще пару дней в Ницце, так как лично участвует в автомобильных гонках.
Я начинаю скучать. Жизнь морских курортов мне никогда не нравилась, а здесь она положительно убийственна. Однообразный пейзаж берега похож на больничный двор, куда выздоравливающие выходят подышать свежим воздухом. Кажется, будто эта местность больна бледной немочью: небо болезненное, солнце воспаленное, зелень страдает желтухою. Население по своему виду напоминает лекарство, язык – трактирный жаргон. Мой отель не может скрыть за всей роскошью мрамора и бронзы своего больничного вида. Так и кажется, что театр и казино прописаны купающимся для того, чтобы избавить их от тоски, – подобно тому, как слабительное, которое освобождает от тяжести в желудке, восстановляет им аппетит.
Сальсомаджоре, 28-е мая.
Разговор трех дам, подслушанный мною за чаем.
Первая дама (второй, которая занимаешь место подле нее): – А, мадам!..
Вторая дама: – Здравствуйте, мадам.
Третья дама (подходя к первым двум): – Можно?..
Первая: – Что вы…
Вторая: – Пожалуйста, садитесь…
Третья: – Благодарю вас, mesdames.
Первая: – Пожалуйста…
Вторая: – Пожалуйста…
