— Будет сильно распирать — окей. Становится больно — командуй “стоп”.
— Л-ладно.
Я взял смазку с внутренней стороны бедра и распределил её по члену. Билли, закусив губу, глядел вниз, и я навис над ним, целуя приоткрытый рот, чтобы отвлечь, и прошептал на ухо.
— Я осторожно, малыш. Просто не напрягайся.
Билли шире раскинул ноги и выдохнул. Он расслабил губы и впустил мой язык внутрь себя одновременно с членом. Я толкался легко, почти без нажима, и хотя шло плотно, но омега не дёргался и не просил остановиться, отвечая на поцелуй. Он только громко дышал и сжимал плечи, чуть царапая кожу.
— Всё.
— Всё? — переспросил Билли, будто не поверил, а потом вдруг расслабился так, будто сейчас лужей подо мной растечется. — Не больно. Совсем не больно!
— Я за тебя рад.
— Я очень боялся!
— Понимаю.
— Ты так хорошо всё сделал.
— Что и говорить, я просто молодец.
Билли ударил ладошкой по моей груди, и я стал медленно продвигаться назад. И вперёд. И назад. Скользить становилось всё лучше, но я не разгонялся, сосредоточившись на том, чтобы держать темп. Омега так приятно меня сжимал и учащённо дышал, вжавшись носом между шеей и плечом, пряча лицо. Я бы хотел его видеть, но думаю, так бы он ни за что не расслабился.
— Там всё горит, — прошептал он мне на ухо, крепко обхватывая за шею.
— Это от трения. Ускорюсь немного?
— М-м-м.
— Билли?
— Д-да, — отозвался омега и ещё тише добавил, — можно не немного.
Ох, малыш! Я ускорился и так захотелось развернуть его, поставить раком и оттрахать сзади как следует, чтобы шлепки бёдер были как аплодисменты. Но такое точно не для первого раза. Сейчас хотелось утопить его в нежности, поэтому я не отрывался от его губ, однако значительно ускорился.
Подрагивающие ноги Билли всё сильнее сжимались за спиной, глаза закатывались, и он стискивал меня в себе. Совсем скоро. Я стал двигаться гораздо резче, входя в него до разбухшего узла. Омега стал метаться по кровати так, что я едва его удержал и успел зажать рот ладонью, когда Билли протяжно застонал, выплёскиваясь себе на грудь и сдавливая собой. Я мигом отправился следом, и на пару секунд мир исчез в ослепительной вспышке. Улыбка прилипла к лицу, поэтому я как даунич снимал и завязывал презерватив.
— Подожди, а это… всё? — спросил Билли, приподнявшись на локтях, а я поражённо уставился на него.
— Извини, я подумал, что раз ты кончил… Хочешь сразу ещё раунд?
— Ну я… не об этом, а… как же узел? Вязка?
— Малыш, посмотри на него, — сказал я, показывая на тот самый надувшийся бейсбольный мячик в основании члена, — он в тебя не влезет. Ни в первый раз, ни во второй.
— Оу, а я думал… это же момент единения…
— Момент единения никуда не делся. Иди сюда.
Я улёгся рядом, обнял своего омегу, закинув его ногу к себе на бедро, и накрыл нас одеялом. Теперь он наконец-то согрелся, даже руки тёплые.
— Я всё думаю… — снова сообщил Билли, и я уже решил, что “думать” — это его дурная привычка, — что будет дальше? В смысле, родители могут узнать. Даже если мы будем очень осторожны…
— Ты знаешь закон Мёрфи?
— Конечно, я же смотрел Интерстеллар. Всё, что может пойти не так, пойдёт не так. Тебя папа тоже в честь этого закона назвал?
— Не думаю. Кстати, в фильме используется более мягкая формулировка — всё, что может произойти, произойдет. Но я не к этому веду. Чуть позднее Артур Блох опубликовал книгу, где сформулировал следствия из закона Мёрфи. Мне больше всего нравится это — если четыре причины возможных неприятностей устранены, то обязательно найдется пятая.
— И что же здесь может нравиться?
— То, что нет смысла искать эти четыре причины. Даже искать одну, смысла нет. Предсказать будущее невозможно. Действуй обдуманно, но не перегибай, ведь сыграть вокруг всего всё равно не получится.
— Предлагаешь не париться?
— Предлагаю не сходить с ума и жить с мыслью, что родителям не суждено узнать то, что им знать не нужно.
— Хорошо. Мне подходит. Но всё-таки… Раз уж закон назван твоим именем, постарайся шепнуть Вселенной пару слов в нашу пользу.
— Договорились, — с улыбкой ответил я и прижал малого к себе теснее, — сделаю всё, что в моих силах.
***
Очутившись во сне, я не хотел открывать глаза, но и проснуться не мог. Мне так не хотелось после тех откровений и близости снова будить Билли своими криками. Если бы он только мог остаться со мной до утра! Уверен, тогда кошмары бы отступили, напуганные моей радостью, но…
Я вдохнул поглубже и сразу понял, что видение изменилось. Впервые с самого начала этих кошмаров. Не было ни снующий людей, ни пострадавших, а самое главное, нет автобуса. Нет разрушений, хаоса и паники. Вообще ничего нет. Пустота. Обычно эта улица заполнена машинами и людьми, но сейчас вокруг ни души. Я сам материализовался посреди дороги, как раз там, где произошла авария, а на моём месте на скамейке под искусственным оливковым деревом кто-то сидел. Вокруг человека была какая-то дымка, и тот сливался с ней, будто был из мира духов, поэтому я смог разглядеть его только когда подошёл ближе.
И тут же забыл как дышать — спиной ко мне сидел Ламар. Он был одет точно так же, как и в последний день: распахнутый рубиновый пиджак, обычные потёртые джинсы, а на ногах блестящие чёрные туфли. Омега поправил кудри, придирчиво глядя на себя в отражение, и достал из кармана клубничный бальзам. Он смотрелся в своё зеркальце-расчёску с чёрной пантерой, что обвивала хвостом рукоятку, пока красил большие пухлые губы, причмокивая, чтобы распределить бальзам. После он покрутил головой, осматривая результат, а потом вдруг посмотрел прямо на меня в отражение, но так и не повернулся. Его тёмные глаза смеялись и светились радостью, но это слово прозвучало жёстко, как приказ, в который он вложил всю свою волю:
— Люби!
Я рад подчиниться.
fin.
