Я тебя заберу (СИ) - Коваленко Мария Сергеевна

Мы с Глебом вместе пьем горячий чай. Обнимаемся. И смотрим друг на друга с таким сочувствием, будто одними взглядами можно рассказать о его отце и моем невеселом прошлом.

Легчает мне лишь в начале следующей недели. Не веря своему счастью, здороваюсь утром с отражением в зеркале. Однако отпраздновать выздоровление с сыном не успеваю.

Терпевший больше десяти дней Савойский лично является ко мне под дверь. И совершенно незнакомым умоляющим тоном просит срочно посмотреть пациентку, приехавшую в центр с кровотечением.

— Я не буду там весь день, — прощаясь, говорю своему мальчику. — Узнаю, что случилось, и вместо Лены приеду за тобой в школу. Сходим в наше любимое кафе возле кинотеатра. Поговорим.

— Хочешь мне что-то рассказать? — Глеб хмурится. Точь-в-точь как после моего возвращения домой в первый день болезни.

— Да. Очень важное.

Странное дело, я больше не боюсь. Внутри такое спокойствие, словно с температурой выгорели все сомнения.

— Хорошо, и... — Сын недобрым взглядом косится в сторону Савойского. — Можно без кафе. Я уже взрослый. Ты просто приезжай, и мы поговорим.

За прошедшую неделю ни разу не всплакнула. Порой даже стало казаться, что я вылила из себя весь запас еще в машине возле клиники. Но сейчас, после этих слов Глеба, вновь хочется разреветься.

Переносицу уже печет от подступающих слез. И только заведующий и срочная работа заставляют сдержаться.

В клинике все оказывается не так плохо, как я боялась. Вероника кое-как справляется с многочисленной родней, собравшейся под моим кабинетом. Перепуганная пациентка, захлебываясь от слез, умоляет спасти ее ребенка.

Однако осмотр и УЗИ подтверждают, что беременность протекает нормально. Кровотечение — обычная мазня, которая нередко случается на ранних сроках. А боли — нервное перенапряжение.

Закончив осмотр, с чистой совестью провожаю будущую мамочку в палату. Прошу медсестру принести успокоительное и спешу на выручку нашему администратору.

Как ни странно, после этого приема я чувствую себя лучше, чем дома и до болезни. На радостях задерживаюсь в ординаторской и не возражаю, когда Галина Михайловна подсаживается ко мне на диван.

— Говорят, ты истеричку Терехову откачала? — Наше главное средство массовой информации делает щедрый глоток капучино и довольно щурится. Как всегда. — Она тут с утра такое устроила... Другим врачам даже подойти к себе не позволила. Требовала тебя, да так настойчиво, что Кравцов лично готов был ехать.

— Да, только Коли мне не хватало для полного счастья.

— И не говори. — Галина Михайловна делает новый глоток. — Он всю прошлую неделю таким нервным был, что лучше лишний раз не встречаться.

— Очередная любовница дала от ворот поворот?

На самом деле мне неинтересно. Всё и так как на ладони. Других причин для волнения у Кравцова отродясь не было.

— Не-е, Верочка пока справляется. — Ординаторская наполняется громким смехом. — Второй учредитель бушевал, — отсмеявшись, сообщает Галина Михайловна.

— Шаталов?

— Как раз в твой последний день тут грандиозный шухер случился.

— Перед болезнью? — Со связками вроде бы все в порядке, но голос снова садится.

— Да! Он заставил охрану проверить все камеры клиники. Искали кого-то. Вначале по записям с наших камер. Потом у владельцев соседнего кафе попросили доступ к их записям. Ну а после вообще веселье началось. Этот Шаталов какую-то свою службу безопасности вызвал. Один орел в кадрах засел. Второй у охранников. А еще двое зачем-то в соседнюю школу пошли. Может, тоже за записями... — Галина Михайловна пожимает плечами.

— И как?.. Нашли, кого искали?

От размаха, с которым Марк занялся поиском Глеба, перехватывает дыхание. В целом ничего удивительного: Шаталов и раньше умел находить всех, кто ему нужен. Однако сейчас его цель не влюбленная девятнадцатилетняя дурочка, а родной сын.

— Не знаю. Пока они хозяйничали, мы и в коридор лишний раз старались не высовываться. Мало ли, на кого что роют.

— А потом... никаких слухов?

Я чувствую, как ступаю на зыбкую почву. Пальцы ног поджимаются в удобных рабочих лодочках. Но то, что произносит Галина Михайловна, оказывается настоящим оползнем.

— Слухов?.. Лиз, тут их столько было! Сочиняли кто во что горазд! И про сокращение, и про увольнение Савойского, и... — Она на мгновение замолкает. Потом, будто вспомнив что-то особенно важное, шепчет мне на ухо: — Я чуть не проворонила, как живчики нашего нового донора в дело пошли.

— Когда? — спрашиваю одними губами. Голос садится окончательно.

— Оказалось, давно уже. Его почти сразу приняли в программу. Ума не приложу, как он так быстро сумел пройти проверку.

— А... кому?

— Так это... — Галина Михайловна делает пару взмахов ресницами и резко меняется в лице. — Не знаю. — Тут же встает с дивана. — Заговорилась я с тобой. Работы непочатый край. Лучше пойду.

— Галина Михайловна, для кого он стал донором?

Кажется, я уже знаю ответ. Не обязана, эмбрионами занимается совсем другой врач. И все же чувствую правду. Чую нутром, как Шаталов Глеба.

— Лиз, не лезла бы ты в это... — Галина Михайловна притормаживает у порога. — Но, если очень надо, у эмбриологов спроси. Или в базе глянь... своей.

Глава 21. Чужая жена

Меня колотит так, словно снова заболеваю. Ощущения очень похожи, только без кашля, без головной боли. И вместо слабости — дикое желание встряхнуть кого-нибудь посильнее и выяснить правду.

Самый идеальный кандидат на «встряхивание» — Савойский. В отличие от Кравцова, он знает нашу кухню изнутри, а еще близко знаком с госпожой Шаталовой.

Меня так и подмывает явиться к заведующему отделением. Но, сцепив зубы, прохожу мимо его кабинета к себе. А там, закрывшись от всех, открываю базу данных доноров.

Первое, что бросается в глаза, — Галина не соврала. В базе больше нет никаких черновиков. Зато появилась новая папка... с детскими фотографиями, развернутым медицинским заключением и пометкой, что образцы этого донора уже использовались при проведении ЭКО в нашем центре.

Последнее заставляет вздрогнуть. ЭКО с донорской спермой не такая уж популярная процедура. За последние пару месяцев в клинике было лишь три случая мужского бесплодия. Но, учитывая рассказ Галины о доноре и его вопросах о жене Марка...

Дальше я запрещаю себе даже думать. Нужны факты! Открываю другую базу данных, с пациентами, и жму на папку с фамилией «Шаталова».

Кликаю мышкой один раз. Другой. Не понимая, что происходит, уже сильнее нажимаю третий. Должна открыться, однако папка, которую я раньше просматривала по три-четыре раза в день, вдруг оказывается недоступной.

— Вероника, кажется, у меня компьютер сломался. Можешь попросить сисадмина зайти на минуту? — прошу по телефону нашего администратора.

Спохватившись, выдавливаю из себя «Пожалуйста». И пока Вероника блеет в трубку, что все заняты и она постарается кого-нибудь найти, я без всяких трудностей открываю папку другой своей пациентки. После нее — еще одной. Затем третьей, четвертой... всех, кого вела в этом квартале.

— Это не ошибка, — вслух озвучиваю догадку. — Они закрыли мне доступ. — Все еще не веря в случившееся, смотрю то на экран, то на стену.

За все годы работы здесь это первый такой случай. У меня нет доступа к пациенткам других врачей. Конфиденциальность в клинике всегда была на первом месте. Но чтобы вдруг лишиться возможности заниматься своим делом...

Второй раз набираю администратора:

— Вероника, сисадмин не нужен. Скажи, Кравцов на месте?

За ответами, конечно, лучше бежать к Савойскому. Только вряд ли он ответит правду. После милых сцен приветствия и прощания с Шаталовой, на которые насмотрелась во время пункции и подсадки, от моего доверия не осталось и следа.

Если кто-то подменил Анастасии донора, никто кроме генерального не сможет вывести заведующего на чистую воду.