Овладей мной (ЛП) - Херд Мишель

Мама выглядит так, будто постарела на десять лет: в ее темно-каштановых волосах пробиваются седые пряди. На ее лице появились новые морщины, а глаза потускнели от душевной боли.

Тиана начинает плакать и подходит, чтобы взять меня за руку.

Затем мой взгляд останавливается на суровом лице моего отца.

Винсент.

Эверли.

Момент блаженства разлетается на осколки, и каждый осколок разрывает мою душу в клочья.

Голова моего брата падает назад, и из огнестрельной раны на виске сочится кровь.

Нет-нет-нет-нет-нет!

Тело подводит меня, и когда я падаю на колени, три выстрела эхом отдаются в ночи.

Весь мой мир рушится, когда я смотрю, как пули попадают в Эверли.

Боль в моем теле утихает, пока не остается только мучительная реальность: Винсент и Эверли мертвы.

Во мне вспыхивает неконтролируемая ярость, и раны, которые я получил, не могут остановить меня, когда я вырываю капельницу из руки и с трудом поднимаюсь с кровати.

Я слышу голоса, крики и вопли.

Мои глаза по-прежнему прикованы к отцу, когда я, спотыкаясь, направляюсь к нему.

Здесь нет рассуждений. Нет правильного и неправильного.

Нет воли к жизни.

Есть только ненависть и ярость.

Я поднимаю руки и, обхватив ладонями его горло, пытаюсь выдавить из него жизнь. Слишком ослабев, я опускаюсь на колени.

Дыхание учащается. А сердце бешено колотится.

Миша хватает меня, когда мой отец делает шаг назад. Он приседает передо мной, и его глаза бесстрастны, когда он приказывает:

— Возьми себя в руки, парень.

— Ты, блять, убил ее, — стону я. — Из-за тебя Винсент и Эверли мертвы.

При произнесении этих слов в моей голове вспыхивает воспоминание об Эверли, упавшей на поле.

— Почему это заняло у тебя так много времени? — Кричу я. — Какого хрена ты в нее стрелял?

Я начинаю вырываться из объятий Миши, из моей груди вырывается истошный крик. Я становлюсь похожим на бешеную собаку.

— Девчонка была обузой, — бормочет мой отец.

Я не могу ясно мыслить. Не могу успокоиться.

Я ничего не могу сделать, кроме как бороться с Мишей. У меня получается освободиться, и, бросившись вперед, я сбиваю отца с ног.

Мне удается нанести удар, врезав кулаком ему по щеке, прежде чем Миша снова хватает меня.

Пока меня тащат прочь, безумие срывается с моих губ:

— Ты, блять, убил ее. Она была моей душой! Она была для меня всем. Ты, блять, убил ее. Ты, блять, убил ее! ТЫ, БЛЯТЬ, УБИЛ ЕЕ!

Миша обнимает меня, и я не слышу ни слова из того, что он говорит.

Заключенный в своей голове, я один в темноте.

На этот раз у меня нет Эверли, которая не давала бы мне сойти с ума.

Он убил ее.

Вторую половину моей души.

С таким же успехом он мог бы убить меня.

Я чувствую мамины руки на своих плечах. Вижу ее слезы.

Женщина в белом делает мне укол, и, чувствуя головокружение, я не свожу глаз с отца.

— Я… собираюсь… убить тебя, — невнятно произношу я, прежде чем мое тело проигрывает борьбу, и я падаю на Мишу.

_______________________________

Когда я снова просыпаюсь, воспоминания уже ждут меня.

Нет такого блаженного момента, когда мне потребовалось бы некоторое время, прежде чем я вспомню, что произошло.

Удар от моей изнуряющей реальности мгновенный. Он сеет разрушение в моем сознании, уничтожая человека, которым я был раньше.

Мое дыхание превращается в отчаянные вздохи, а грудь разрывает невыносимая агония.

Миша подходит ближе и склоняется надо мной. Беспокойство глубоко запечатлено на его лице.

— Алек, успокойся.

Только тогда я слышу, как кардиомонитор пищит как сумасшедший.

Я смотрю в глаза своему лучшему другу, но его лицо расплывается в воспоминаниях о нас с Эверли, запертых в темной комнате.

И снова образ ее смерти пробирает меня до дрожи.

За один день я потерял Винсента и Эверли.

Я бы пережил потерю своего брата, но не Эверли.

В голове проносятся сцены пыток. Голодание. Бесконечные часы, проведенные в темноте и холоде.

Кажется, что больше ничего и не было — только Эверли, я и та темная комната. Нет ни "до", ни "после".

Руки Миши обхватывают мое лицо, и он умоляет:

— Алек, пожалуйста, успокойся.

Мое дыхание настолько учащенное, что мне не хватает воздуха, и, задыхаясь, я возвращаюсь в темноту, но на этот раз Эверли со мной нет.

_______________________________

Проснувшись в следующий раз, я вялый и лишенный всех сил.

Мой разум затуманен, как будто я слишком много выпил.

Трудно сосредоточиться на чем-либо, и когда я издаю стон, то слышу движение.

В поле зрения появляется мама, и снова я потрясен тем, какой старой она выглядит.

— Мама, — удается мне пробормотать.

Она медленно садится на стул и, взяв мою руку, сжимает ее обеими своими.

— Зайка. — Называет она меня эквивалентом "малыш" или "дорогой" по-русски. Мама бормочет молитву, благодаря Бога, что я очнулся, а потом по ее лицу начинают течь слезы.

— Мама, — снова выдавливаю я. — Что случилось?

Она натягивает улыбку на лицо, качая головой.

— Ты здесь. Это все, что имеет значение. — Ее голос срывается, и опустошающая сердечная боль искажает черты ее лица, затем она шепчет: — Ты все еще рядом со мной.

Воспоминания о прошедших месяцах задерживаются, но постепенно они начинают просачиваться в мой разум.

Из-за лекарств, которые они мне дали, я вынужден ощущать сокрушительный удар за ударом.

Я вынужден чувствовать.

Помню избиение, порку, нож в моей руке.

Помню голод и голодные муки.

Помню мышечные спазмы; мое тело, изнемогающее от недостатка движения.

Помню, как Эверли угасала на моих глазах.

Тьма.

Бесконечная гребаная тьма.

Я закрываю глаза от яркого света в комнате.

И продолжаю вспоминать.

Как выглядел Винсент в тот последний день. Как он смирился со своей участью, а его глаза умоляли меня покончить с этим.

Эверли больше нет.

Винсент умер ни за что, и я все равно потерял Эверли.

Я понимаю, что плачу, только когда мама сажает меня и прижимает мою голову к своей груди.

— Шшш… зайка… тихо. Твоя мама здесь.

Когда я был маленьким, то всегда находил утешение в ее объятиях, но сегодня его найти невозможно.

Сегодня есть только агония и чувство вины.

Я должен нести крест того, что я единственный выживший.

Как мне жить с чувством вины за то, что я подвел своего брата?

Как мне жить, пока половинка моей души гниет в поле?

Там, где закончились мучения Винсента и Эверли, мои только начинаются.

Глава 17

Эверли

Когда я открываю глаза, мое тело словно онемело, и я не узнаю ничего вокруг.

Похоже, я нахожусь в больничной палате. Я слышу звуки, издаваемые аппаратами рядом с кроватью.

Мое сердцебиение учащается, и я замечаю капельницу в левой руке.

Где я?

В голове проносятся воспоминания о моем пленении, и я вспоминаю, как в меня стрелял отец Алека.

О, Боже!

Алек! Он выжил?

Внезапно в комнату заходит пожилой мужчина.

Я не узнаю старика и смотрю на него, страх и паника наполняют мою грудь.

Когда он замечает, что я проснулась, его глаза расширяются. Он бормочет что-то по-русски и, похоже, ожидает ответа.

— Я американка, — говорю я хриплым голосом, словно давно не говорила. — Я не говорю по-русски.

— Оххх. — Он подходит ближе, его глаза скользят по моему лицу. — Я нашел тебя в поле недалеко от моего дома. И привез тебя в больницу.

Меня охватывает чистое облегчение, и напряжение, которое стало для меня нормальным чувством, спадает. Ошеломленная осознанием того, что я больше не пленница, мой подбородок дрожит, и горячие слезы катятся по щекам.

— Вы нашли меня?

Он кивает.

— В плохом состоянии. — Его брови сходятся вместе в серьезном выражении. — Почему в тебя стреляли?