Увиденный: ЛЕКС (ЛП) - Кеннеди Слоан

Он нервничал.

Нервничал из-за того, что задал этот вопрос, или из-за своего ответа - я не был уверен, из-за чего, но это не имело значения. Я переступил с ним черту, за которую обещал никогда и ни с кем больше не переступать. Главная причина, по которой я вернулся в Фишер-Коув, заключалась в том, что я хотел провести черту и убедиться, что все, кто когда-то знал меня, понимают, что ее нельзя переступать. Что я больше не тот Гидеон Каллахан, за взрослением которого они наблюдали каждое лето, год за годом.

Лекс стал более настойчиво барабанить пальцем по столу, но когда он внезапно откинулся на спинку стула, потянув за собой руку, я протянул свою, чтобы накрыть ее. Он тихо выдохнул, но ничего не сказал. И при этом не попытался убрать руку.

- Потому моя дочь была диабетиком.

Глава седьмая

Лекс

Одна из причин, по которой я больше всего боялся ослепнуть, заключалась в том, что я больше не мог читать выражение лица человека и, следовательно, не мог понять, о чем он умалчивает. Не прошло и пятнадцати минут, как я столкнулся с Гидеоном в гостиной и обвинил его в том, что он намеренно держит меня в неведении.

На первый взгляд, его заявление о дочери можно было истолковать точно так же, потому что он предоставил так мало информации. Но он не сделал ничего, чтобы скрыть неприкрытую боль в своем голосе, когда говорил.

Так что я понял, что означало «была» в его признании. Он употребил прошедшее время не потому, что его дочь оправилась от болезни, а потому, что он потерял ее навсегда. И мне не нужно было обладать зрением, чтобы понять, что это событие потрясло его.

Я даже не думал просить его подтвердить это или рассказать мне, как он потерял ее. Все, что я сделал, это подставил свою руку под его, так что наши ладони соприкоснулись. Я повернул руку так, чтобы переплести наши пальцы.

- Прости, - прошептал я самым нежным голосом.

Сначала он никак не отреагировал, и я был уверен, что он просто отстранится. Я никак не мог понять, расстроил я его еще больше, или обидел, или поставил в неловкое положение. Я мог только надеяться, что это не так.

Но когда стул слегка заскрипел по полу, он не отпустил мою руку и не ушел. Вместо этого он легонько сжал ее и держал так несколько секунд.

За эти несколько секунд произошло миллион событий. Впервые за долгое время я почувствовал, что я не слепой парень Лекс. Я был просто Лексом, парнем, желающим утешить другого человека.

Я был человеком, понимающим, что такое потеря и горе. Мне было ненавистно, что Гидеон переживал это, но это заставляло меня чувствовать себя немного менее одиноким. И это напомнило мне, что, несмотря на все, через что прошел, я все еще здесь. Я всегда придерживался философии не принимать жизнь как должное, но иногда забывал об этом. Это также было напоминанием о том, что Гидеон, несомненно, был человеком. С моей стороны было нечестно обрушивать на него все, что я обрушил. Он просто был удобной мишенью. Мне хотелось бы вернуться в тот момент и все сделать по-другому. После всего, что Гидеон сделал для меня, было неправильно использовать его как козла отпущения для моих проблем.

Но самое главное, я понял, что все еще способен испытывать те же чувства, что и до того, как мне поставили диагноз, что мое зрение ухудшается и пути назад нет. Я был так зол на мир, что думал, будто он, в самом деле, изменил меня. Но то, что я сидел за столом и держал Гидеона за руку, было доказательством того, что я все еще могу чувствовать. Что мне все еще не все равно.

Я предоставил Гидеону самому решать, что делать дальше. Он в последний раз сжал мою руку и встал, предположительно, чтобы продолжить готовить. Мне очень хотелось просто обнять его и сказать, что все будет хорошо, хотя знал, что на самом деле этого никогда не будет. Вряд ли кто-то когда-нибудь по-настоящему оправится от потери ребенка. Я также хотел, чтобы он знал, что он не одинок. Я хотел, чтобы он знал, что даже когда я вернусь в Березовый домик сегодня вечером, ему будет с кем поговорить, если воспоминания станут невыносимыми.

Мне стало интересно, был ли в его жизни еще кто-нибудь, с кем он мог бы поговорить. Я вспомнил его реакцию, когда он узнал, что я пытался покончить с собой, какой бы мимолетной ни была эта попытка. Пробовал ли он когда-нибудь то же самое? Или обдумывал это?

Поскольку я знал, что ответов не последует, я заставил себя закончить настройку инсулиновой помпы. Затем я переключил свое внимание на телефон. Я нажал на кнопку, которая сообщала мне, который час, но когда не последовало ничего, кроме тишины, я понял, что Гидеон не включал его. Я был благодарен за это, потому что, если бы он был включен какое-то время, любой из моих братьев смог бы найти способ отследить его. И хотя я отчаянно хотел их увидеть, все еще был слишком потрясен осознанием того, как непростительно близок был к тому, чтобы причинить им такую боль.

У меня перехватило горло, и я почувствовал, как слезы наворачиваются на глаза, когда представил, как моим братьям сообщают о моей смерти. Это было неприемлемо. Каждый из них боролся за меня, когда я сам не мог этого сделать. Как бы тяжело мне ни было в будущем, мне нужно было найти способ бороться.

Несмотря на мое вновь обретенное желание добиться большего, я знал, что все будет не так просто. Когда я скажу своим братьям правду о своем зрении, мне нужно быть сильным. Я еще не был достаточно сильным. Вопрос в том, как стать достаточно сильным?

Я был так погружен в свои мысли, что не заметил, как Гидеон поставил передо мной тарелку с едой, пока он не спросил:

- Все в порядке?

Я вынырнул из задумчивости и посмотрел в его сторону. Еда пахла на удивление вкусно, и в итоге мой желудок заурчал гораздо громче, чем мне бы хотелось.

- Думаю, да, - услышал я, как Гидеон сказал это, надеюсь, с улыбкой. Прозвучало именно так.

- Пахнет действительно вкусно, - сказал я со смехом. - Спасибо. - Я стал шарить по столу в поисках вилки, когда понял, что Гидеон увидит, как я пытаюсь есть.

С тех пор, как у меня стало портиться зрение, я ел только в одиночестве, чтобы не испытывать неловкости. Положить вилку в рот должно было быть несложной задачей, но когда человек не мог видеть ни вилку, ни еду, это было не так-то просто. Даже просто накалывать еду на вилку было непростой задачей. Бесчисленное количество раз я отправлял в рот пустую вилку.

- Что-то не так? - Спросил Гидеон. - Хочешь соевого соуса или еще чего-нибудь?

Я покачал головой. Неуверенность в себе была отвратительной вещью.

- Я... - Я запнулся. - Как думаешь, может, я оставлю это на потом, когда вернусь в домик?

Тишина, последовавшая за этим, была оглушительной.

Я изо всех сил старался не ерзать на стуле. Я чувствовал на себе взгляд Гидеона.

- Просто… Я не так голоден, как думал. В смысле, еда пахнет восхитительно, но я все еще чувствую себя немного сытым...

Мой желудок выбрал именно этот момент, чтобы снова заурчать. Я пробормотал себе под нос ругательство, но резко оборвал его, когда рука Гидеона накрыла мою, лежащую на столе. Ему нужно прекратить так делать, потому что мой мозг имел тенденцию превращаться в кашу всякий раз, когда он прикасался ко мне. Было уже достаточно плохо, что я был так эмоционально привязан к этому мужчине - я абсолютно не мог позволить своему физическому влечению к нему продолжать расти. Одно дело - быть на виду и гордиться собой в Лос-Анджелесе, но я был в северных лесах штата Мэн с человеком, который, насколько я знал, вполне мог быть гомофобом.

- Помнишь, ты говорил, как страшно не знать, о чем кто-то думает, не иметь возможности прочитать его мысли? - Спросил Гидеон.

Несмотря на то, что я знал, к чему он клонит, все равно кивнул.

- У меня не всегда получается, Лекс, - сказал Гидеон. - Но, по крайней мере, дай мне шанс.

Я вздохнул, потому что в его голосе звучало искреннее замешательство.