Eden (ЛП) - "obsessmuch"

— Круцио!

Аааааааааааах, нееееееет! Я не могу выдержать это. Но и боль остановить тоже не могу! Жгучие слезы текут из глаз. Что я наделала? Что я натворила?

Боль уходит. Я не прекращаю дрожать и хныкать, хотя мои отвратительные зубы очень мешают.

Голос Люциуса прорывается сквозь мои рыдания.

— Вы что, лучше всех, и все веселье должно достаться вам?

О, нет, да что с ним такое?

— Круцио!

Нет, НЕТ! Больно, настолько больно, что я едва могу дышать, думать и существовать… непрекращающаяся агония, обжигающая словно огонь; бушующее пламя и острые когти зверя — всё это должно закончиться. Уйти! Дать мне умереть…

— ДАЙ МНЕ УМЕРЕТЬ!

Все заканчивается, стоит мне только прокричать эти слова. Наконец-то, все закончилось.

Я сворачиваюсь клубочком, продолжая дрожать. Дрожь отдается болью во всем теле.

Дыши. Дыши. Я должна дышать. Вдох. Выдох. Медленно. Вдох… Выдох…

Я даже не могу открыть глаз.

Скажи им, Гермиона. Ты долго не протянешь.

Нет! Протяну!

Я должна.

Должна!

— Говорите, мисс Грэйнджер, — голос Люциуса едва доходит до меня. — Скажите нам, и Вы сможете прекратить свои страдания. Решение за Вами.

— Вы и раньше так говорили, — шепчу я. — Но это не закончилось. Это никогда не закончится.

Возникает долгая пауза, во время которой я судорожно пытаюсь восстановить дыхание. Пот течет по моей обнаженной спине.

— Ну, если Вы хотите, мы можем продолжить. — Кажется, Люциус подошел ближе. — Но я не советую Вам провоцировать нас на это. Вы не выглядите достаточно сильной, чтобы перенести пытки.

Я продолжаю лежать на полу. Выплевываю ответ, вкладывая в него всю свою ярость и боль.

— Я не скажу вам ничего, — почти шепчу, но уверена, они слышат. — Я уже сказала достаточно. Я не выдам своих друзей. Я предпочту умереть, вы должны понимать это.

И вновь длинная пауза, и плотная тишина.

Может быть, они остановятся. Поймут, что на этот раз я не заговорю, как бы жестоко они меня ни пытали.

Вдруг я чувствую, как меня заклинанием ставят на ноги, вырывая из призрачного убежища на полу. Холодный и беспощадный воздух касается моего тела. Все трое смотрят на меня, а затем я оказываюсь прижатой к стене позади меня. От удара у меня ощущение, будто мои кости раздроблены, и я вся в синяках. Я пытаюсь отодвинуться от стены, но что-то невидимое удерживает меня.

О, Господи, я же голая!

Но я прижата к стене так, что, как бы ни изворачивалась, они все равно могли видеть всё. Перед ними лысый, зубастый и окровавленный уродец.

— Почему бы тебе не сказать нам? — подает голос Беллатрикс. Улыбка, наконец-то, сошла с ее лица. Думаю, ей не нравится, когда что-то идет не так, как она задумала. — Почему? Это заставляет тебя чувствовать себя сильнее? Могущественнее? Что-то вроде того, как если бы отчасти контролировала ситуацию?

— Полагаю, она делает это для себя, — говорит Люциус, обращаясь к Беллатрикс, но его взгляд не отрывается от моего лица. — Если она продолжает сопротивляться, то может убеждать себя, что она единственная здесь правильная и хорошая. Это помогает ей противостоять нам, несмотря на то, что она точно знает, — когда-нибудь конец наступит.

— Дело не в моей самоуверенности! — скептически бросаю я. — Я делаю это, чтобы защитить тех, кого я люблю! Как вы не понимаете?

Глупый вопрос.

Люциус усмехается.

— Любовь переоценивают, мисс Грэйнджер. Она определенно не стоит того, чтобы умирать за нее. Со временем Вы поймете это.

Я не понимаю его. Как будто он говорит на другом языке.

— Разве Вы не любите свою жену или сына? — я решительно задаю вопрос, несмотря на то, что когда я последний раз упомянула Драко, то получила пинок. — Вы бы умерли за них, если бы оказались в такой ситуации?

Я не знаю, чего пытаюсь достигнуть. Возможно, хочу, чтобы он чувствовал себя виноватым.

Я должна была знать его лучше. Он отворачивается от меня, переводя взгляд на Беллатрикс.

— Наверное, нам нужно сменить направление.

— О чем ты? — спрашивает Долохов.

— Я говорю, что, если она не отвечает на жестокость, тогда, возможно, откликнется на доброту.

Он подходит ко мне и, достав зеркальце из кармана мантии, держит его передо мной. Я в ужасе от своего отражения и не могу сдержать слез.

Но затем мое лицо вновь меняется. Зубы… о, слава Богу, они постепенно становятся прежнего размера. Я всхлипываю с облегчением, наблюдая, как мое лицо становится почти нормальным.

В это же время мои волосы вновь отрастают. Лысина почти исчезла, уступив место каштановым кудрям. Я провожу рукой по волосам, чтобы проверить, не мерещится ли мне это в зеркале. Нет, все на месте! Боже, это прекрасно! Длинные, вьющиеся и непослушные волосы…

Клянусь, я больше никогда не буду жаловаться на свою внешность.

Но это еще не конец.

Мои волосы… продолжают меняться. Их цвет. Вместо мышиного коричневого, они отливают золотисто-каштановым цветом и мягкими кольцами ложатся мне на плечи, струясь каскадом и блестящими волнами.

И… есть что-то еще. В самих чертах моего лица.

Изменение незначительно, но, в то же время, весьма заметное. Лицо приобретает утонченность. Глаза распахиваются чуть шире, а ресницы становятся длинными, как у Дюймовочки. Румянец возвращается на скулы, а губы теперь пухлые и нежно-розовые.

Я выгляжу… прекрасно. Я едва могу описать это. Я все еще я, но выгляжу по-другому. По сравнению с этим мое преображение на Святочном балу просто каламбур.

Все мои изъяны исчезли без следа, будто кто-то стер их ластиком и взамен нарисовал привлекательные детали.

— Смотри, что мы можем сделать для тебя, — дыхание Люциуса коснулось моих волос. Его голос звучал… странно. — Кому нужна любовь, когда у него есть такая внешность? Солидные мужчины будут падать к твоим ногам. Из-за такой красоты вспыхивали войны. Твоя внешность может принести тебе власть и богатство, какие тебе даже и не снились.

Я смотрю на него. На его лице играет легкая улыбка.

— Любовь не идет ни в какое сравнение с тем, что мы предлагаем тебе, — шепчет он.

Я вновь смотрю в зеркало на свое прекрасное и совершенное лицо, и подавляю желание захихикать. Я и сама не знаю, почему?

Поднимаю взгляд на Люциуса, и вижу взгляд, который никогда не видела прежде. Это не ненависть или презрение. Ничего похожего на то, что я видела, когда он пытал меня. Его веки опущены, он смотрит прямо мне в лицо, и на мгновение едва заметная улыбка касается его губ.

Это… странно.

Заклинание, удерживающее меня у стены, ослабевает, и я почти падаю на пол, но тут же восстанавливаю равновесие.

Люциус встает прямо передо мной и смотрит мне в глаза.

— Давайте договоримся, мисс Грэйнджер, — он изящно приподнимает бровь. — Вы все нам расскажете в обмен на внешность, которую имеете сейчас.

Я сдерживаюсь, чтобы не рассмеяться вслух над этим "предложением". Если он думает, что я сдам Гарри в обмен на красоту, тогда он совсем не разбирается в людях.

Я еще раз бросаю взгляд на свое привлекательное отражение, мысленно прощаясь с ним.

— Нет, — твердо говорю я.

Едва я произнесла это, как мой прежний облик вернулся ко мне.

По крайней мере, мои волосы и зубы нормальные.

Я вижу, что Люциус пристально смотрит на меня.

— Дура, — шепчет он так, что только я могу слышать его.

— С меня хватит! — внезапно кричит Беллатрикс. Я вздрагиваю, разрывая зрительный контакт Люциусом. Я почти забыла, что она и Долохов все еще здесь.

Она подлетает к нам с яростным выражением лица и хватает меня за волосы, вытаскивая в центр комнаты. Кожу головы нестерпимо жжет, я падаю на колени.

Какого черта? Еще секунду назад она смеялась надо мной, а сейчас…

Она тянет меня за волосы, и с нотками истерики говорит мне на ухо:

— Почему? А? Я спрашиваю, почему? — ее голос срывается на визг. — Почему ты не говоришь? Что ты выигрываешь от своего упрямого молчания? Почему бы тебе не делать так, как тебе говорят?