Жестокие намерения (ЛП) - Кент Кора

Я киваю, но вечеринка ничего не изменит. Единственная женщина, о которой я думал последние две недели, — это Кей, и ее не будет на вечеринке Tri-Delt. Единственное, что ждет меня в женском сообществе Tri-Delt — все то же самое: отвлекающие факторы.

Глава 26

Кей

Неделю назад

Говорят, беда не приходит одна. А в среду в середине сентября началась полная неразбериха.

Все началось с того, что мой будильник не сработал. Клянусь, я завела его накануне вечером, но, перевернувшись на спину и увидев яркие лучи солнца, проникающие в окно спальни, поняла, что опаздываю. Мой телефон показывает 9:02 утра, значит, я на 42 минуты опаздываю на свое первое занятие. Даже если я уйду из Калверт-холла в том, в чем ложилась спать, я все равно не успею. Занятие заканчивается через восемь минут. Кажется, у нас сегодня был тест. Черт.

Я с трудом притащилась на историю вовремя. Не я одна это замечаю, потому что девушка рядом со мной спрашивает, ходила ли я куда-нибудь вчера вечером.

— Во вторник? — Мои глаза расширяются от явного отвращения.

Она выглядит застигнутой врасплох и отстраняется от меня.

— Прости, что спросила, — бормочет она.

Я должна извиниться, но не могу заставить себя произнести эти слова. Я смотрю вперед и пытаюсь не заснуть, пока профессор продолжает бубнить.

Обед выходит на совершенно новый уровень. Я направляюсь в столовую, чтобы перекусить, и обнаруживаю, что меня тошнит. Не знаю, то ли мне что-то не понравилось, то ли я отравилась недожаренной курицей, но уже через двадцать минут после окончания обеда я на пути к тому, чтобы пропустить последнее занятие в этот день, потому что не могу оторваться от туалета.

Малкольм звонит мне, когда я тащусь по кампусу черепашьим шагом. Я выгляжу как бездомная, и мой голос звучит раздраженно. Я едва вижу определитель номера и улавливаю только имя Маккейд, прежде чем ответить, рявкая в трубку:

— Что? — Полагая, что это Ксавьер.

— И тебе привет, Кей, — невозмутимо произносит Малкольм на другом конце провода. — Где ты?

В этот момент я могла бы швырнуть свой телефон через весь кампус; это не так сильно повлияет на мой день.

— Мне так жаль, Малкольм, я собиралась позвонить тебе, когда…

— Ты не позвонила. — Заканчивает он за меня. — Ты должна была быть здесь пятнадцать минут назад. Это в получасе езды от кампуса. За последние сорок пять минут ты не знала, что не придешь вовремя? — Если бы Земля разверзлась и поглотила меня целиком, умаю, я бы сказала ей спасибо.

Вместо того, чтобы сказать Малкольму, что я плохо себя чувствую, я решаю собраться с силами и отправиться в путь. Я обещаю отчиму, что задержусь допоздна, если придется, чего бы это ни стоило, чтобы выполнить работу. Потому что мне нужен McCade & Manchester в резюме, а Малкольм — в качестве рекомендации.

— Мне не нужны твои извинения, Кей. Ты нужна мне здесь, чтобы делать свою работу. Если ты не можешь быть здесь, дай мне знать, чтобы я мог найти кого-нибудь другого. — Он резко вешает трубку, прежде чем я успеваю ответить.

Каждую минуту по дороге на Манхэттен я думаю о том, чтобы перезвонить Малкольму и сказать ему, что не смогу приехать. Я так отвлечена своим бурлящим желудком и скачущими мыслями, что случайно проезжаю на красный свет. Я не осознаю этого, пока полицейская машина не мигает мне, включив сирену. Я останавливаюсь и терпеливо жду, пока полицейский выпишет мне штраф и отправит восвояси. Мой первый штраф, и все это время я продолжала думать, что мне следует развернуться и покончить с этим. Когда я проспала будильник, то должна была понять, что мне нужно вернуться в постель и повторить попытку завтра.

Но, видимо, я жажду наказаний, поэтому отправляюсь в юридическую контору. Светлое, красивое здание, в которое я приходила на собеседование, теперь похоже на тюрьму. Исчезли лучи золотистого света, проникающие в окна; теперь я слишком измотана, чтобы заботиться о том, чтобы быть главной героиней своей жизни.

Малкольм разговаривает с администратором, когда я выхожу из лифта. Он бросает на меня один взгляд и усмехается.

— Как раз вовремя, — хрипло говорит он, — у тебя на столе стопка папок, которые нужно упорядочить.

Есть ли термин, обозначающий, когда кто-то что-то недооценивает? Стопка на моем столе выглядит так, будто она вот-вот перевернется.

Как бы ни была утомительна работа по их упорядочиванию, она помогает мне отдохнуть от повседневной рутины. Я отключаюсь и занимаюсь файлами, укладывая папку за папкой в соответствующий ящик. Они должны все перевести в цифровой формат, но кто я такая, чтобы критиковать? Я скромная секретарша, умеющая выполнять суровую работу и приносить людям кофе.

Но должна признать, что у меня почти нет возможности все испортить, поэтому это лучшая часть моего дня за сегодня. Все оставляют меня в покое, и я часто делаю перерывы, чтобы посидеть на полу и написать Кристин о том, как ужасно прошел сегодняшний день. Она сочувствует мне. У каждого из нас бывали дни, когда кажется, будто настал конец света, и тебе уже ничто не поможет.

— Кей! — Малкольм прерывает мое молчание осуждающим тоном. — Я думал, что послал тебя сюда выполнять работу. Почему ты разговариваешь по телефону?

Такое чувство, что буря никогда не утихнет.

— Прости, Малкольм. Я взяла перерыв и…

— Мой кабинет, — он свирепо смотрит на меня. — Сейчас же. — Спорить не о чем. Я опускаю голову и следую за ним, как побитый щенок. Помощники юристов за своими столами бросают на меня сочувственные взгляды. Все бывали здесь раз или два, и они сочувствуют мне.

Малкольм указывает на стул перед своим столом, когда мы входим, и я прохожу мимо него, чтобы сесть. Он с грохотом закрывает дверь и идет к своей стороне стола.

— Мне нужно тебя уволить? — спрашивает он в упор.

Я качаю головой.

— Это был плохой день, Малкольм, прости, я…

— Я не хочу этого слышать. Когда у меня бывают плохие дни, я все равно должен встречаться с клиентами и выполнять свою работу. Когда ты становишься взрослым, ты либо заявляешь о болезни, либо идешь на работу и скрываешь все это до пяти вечера. — Он скрещивает руки на груди и смотрит на меня, как на непослушного пятилетнего ребенка, который только что разбил дорогую вазу.

Я смотрю на свои блестящие черные балетки и изучаю складки, образовавшиеся за месяцы использования. Я пытаюсь сосчитать их, давая Малкольму подходящую минуту молчания, чтобы он знал, что его мудрые слова дошли до меня.

— Прости, — повторяю я через несколько мгновений.

— Ты хоть понимаешь, как себя сейчас ведешь? — Малкольм щелкает пальцами, привлекая мое внимание. — Посмотри на меня, Кей. Ты понимаешь, что ведешь себя как ребенок?

Мое лицо горит от стыда.

— Я просто хочу объяснить. Это не…

— Если ты хочешь вести себя как ребенок, может, мне следует наказать тебя, как ребенка. — Малкольм наклоняется вперед и кладет руки на стол. В его глазах появляется огонек, от которого мой желудок делает сальто назад — и это не к лучшему. Между нами тянется долгое молчание, напряжение усиливается с каждой секундой. Я боюсь что-либо сказать, опасаясь навлечь на себя гнев Малкольма. Или еще хуже.

— Когда Ксавьер в детстве попадал в неприятности, Виктория никогда не позволяла мне его отшлепать. Она говорила, что ее саму никогда не шлепали, так что и ее сына тоже не будут. Она заставляла его идти в свою комнату; выпалывать сорняки с садовником или заниматься чем-то столь же скучным. — Уголки его рта подергиваются от восторга. — А вот моя домашняя жизнь была полной противоположностью. Мы с братьями получали по заднице, когда провинились. Помню, однажды после грозы родители отправили нас поиграть на улицу, и мы нашли огромную грязевую яму. Мы лепили шарики из грязи и бросали их в дальнюю часть дома. Когда отец узнал об этом, он заставил нас выстроиться в очередь для взбучки. Он дубасил нас одного за другим, пока мы не поклялись, что больше никогда даже не посмотрим на грязь.