Спящее пламя Ферверна - Эльденберт Марина

В конце концов я плюнула на салат (не буквально), отодвинула тарелку и со своей неизменной на время тренировок спутницей, бутылкой воды, отправилась в раздевалку. Поскольку я не ела, перерыв можно было заканчивать прямо сейчас. Я написала Санне, что готова, и через полчаса уже снова была на льду.

Вот только стоило мне совершить пару прыжков, как в меня вонзился знакомый огненный взгляд. Этот взгляд из разряда тех, что не столько замечаешь, сколько чувствуешь. Потому что он оценивающе скользит по коже, по изгибам фигуры, словно самая откровенная ласка. Есть мужчины, которые умеют так пялиться. Они овладели этим искусством в совершенстве, видимо, в ущерб чувству такта. Мне не нужно было даже смотреть в ту сторону, но я все-таки развернулась и, разумеется, увидела Вэйда Гранхарсена.

Он развалился на втором ряду и рассматривал меня так, как будто я тут каталась исключительно для него. Только для него, и ни для кого больше. Этот мужчина вообще понимает слово «Нет»?! Вопрос риторический!

Как ни странно, именно злость на Вэйда разогрела мою кровь до немыслимой температуры. Я каталась и прыгала так, как, кажется, никогда раньше. Тройной, четверной, вращения – я исполняла безукоризненно, и, когда Санна наконец махнула рукой, подзывая меня, я просто горела. Буквально. Не исключено, что сейчас во мне проснулось пламя, которому могло позавидовать не желающее пробуждаться черное.

Почему я не могла быть просто ледяной, как когда-то отец? Нет, серьезно. Никаких проблем не было бы, и мне не пришлось бы становиться невестой Роа, и…

– Ятта, ты снова поругалась с Роа?

– Я опять ужасно катаюсь?

Если бы Санна сказала так, это была бы ложь. И я, и она прекрасно это понимали, поэтому я совершенно не удивилась, когда тренер произнесла:

– Не напрашивайся на комплимент. Ты отлично каталась. Просто мне надо понимать, почему ты на эмоциях.

– Если эмоции не мешают, это неважно.

«Неважно» продолжало пялиться на меня. Точнее, теперь уже на нас. Я мысленно показала Гранхарсену неприличный жест.

– Злость как топливо хороша в моменте. Но она может вытащить из тебя эмоции, которые пригодятся на соревнованиях.

– Хм.

– Хм? – уточнила Санна.

Я пожала плечами.

– Хорошо. Не хочешь говорить – продолжаем. Но держи в уме то, что я сказала.

– Ага.

То ли от того, что я как следует разогрелась, то ли от того, что сделала перерыв, на льду мне снова стало холодно.

«Держи в уме то, что я сказала».

Как, простите, держать это в уме, когда Гранхарсен продолжает лапать меня взглядом? Можно, конечно, было подъехать в сектор, где он сидит, попросить его уйти, но если что-то и казалось мне совершенно лишним – так это очередной разговор с ним. Во-первых, я уже приблизительно представляла, что он скажет: я здесь не одна катаюсь, и он имеет право тут находиться, а во-вторых… во-вторых я не была уверена, что рядом с ним могу сохранять трезвый рассудок и дальше. Сложно смотреть в глаза своему наваждению и не делать глупости.

Поэтому сейчас я снова вернулась к прыжкам и вращениям, мне казалось, что во время прогона с меня стряхиваются его взгляды, рассыпаются ледяной крошкой от удара об лед, и становится легче. Может, в отношении Гранхарсена и становилось лучше, а вот дышать становилось все сложнее и сложнее. Сознание напоминало воздушный шарик, такое же пустое и такое же летящее.

Поэтому когда после очередной серии прыжков я остановилась, чтобы подышать, перед глазами потемнело. Я рухнула на лед, и стало еще холоднее. Темнее. Последнее, что я более-менее отчетливо увидела – это лицо с какой-то радости оказавшегося рядом со мной Гранхарсена. Он наклонялся ко мне, звал по имени, но все это стерла окончательно поглотившая меня темнота.

В себя я пришла уже в номере: помимо Донвера с каменным лицом рядом со мной была врач, которая, увидев, что я пришла в себя, сказала:

– Вы потеряли сознание от высокой температуры.

На сгибе локтя и на запястье я почувствовала лекарственные пластины, но это было единственное, что я почувствовала. Потому что в остальном ни запахов, ни мало-мальски приятных ощущений не осталось, голова болела, дышать было по-прежнему сложно.

– Вирусная инфекция, – диагностировала врач, только сейчас я поняла, что Донвер держит в руках смартфон, и что у них видеосвязь с отцом. – Если бы ферна Ландерстерг была иртханессой…

– Моя дочь иртханесса, – чуть ли не прорычал обычно спокойный отец.

– Я имела в виду, если бы у нее было пламя, она бы спокойно переборола такую инфекцию. Но она сейчас человек… почти как человек, – на своих ошибках врач училась быстро, – поэтому такая острая реакция. Возможно, наложилось переохлаждение и интенсивные тренировки. Я бы рекомендовала как минимум пару дней отдыха.

– Два дня – это слишком, – сказала я. – У меня через четыре дня выступление.

– Хотя бы один, – наконец-то врач снова посмотрела на меня. Высокая, рыжеволосая, лет пятидесяти, она излучала уверенность, силу, и… странным образом холод. – Но лучше два. Ваше выступление зависит в том числе и от вашего здоровья, ферна Ландерстерг. Я права?

– Передайте телефон моей дочери и оставьте нас, – тоном, не терпящим возражений, произнес отец.

Вообще-то он так не общался даже с подчиненными, поэтому я про себя решила, что дело плохо.

– Пластины меняйте каждые два часа, – врач указала на стратегический запас лекарств на тумбочке, – серая упаковка – на сгиб локтя, белая – на запястье. В синей ночные, пролонгированные и сильнодействующие, их только на сгиб локтя. Курс рассчитан на три дня. Не пропускайте, чтобы не допустить ухудшения самочувствия.

Донвер передал мне смартфон и проводил женщину к выходу. Я проводила ее прямую спину взглядом и плотнее закуталась в одеяло. Меня продолжало знобить.

– Ятта, чем ты там вообще занимаешься? – резко поинтересовался отец. – Донвер мне доложил, что ты вчера гуляла по городу. Хотя мы с тобой договаривались…

– Мы с тобой договаривались, что я поеду на соревнования, – перебила я, – и привезу платину. Больше мы с тобой ни о чем не договаривались, пап.

Видеть Торна Ландерстерга ошарашенным мало кому удавалось, но мне сейчас удалось. То ли меня крыло от температуры, то ли в принципе крыло, потому что раньше я бы ни за что не осмелилась такое ему сказать.

– Ты простудилась, потому что ходила в распахнутой куртке! – прорычал отец. – Ты же не ребенок, Ятта, чтобы не понимать таких простых вещей!

– Вот именно! Я не ребенок! – воскликнула я. – Тогда почему ты говоришь со мной, как с ребенком?

– Потому что ты так себя ведешь. – Я знала, что отец умеет быть беспощадным, но не ко мне. Чем я так провинилась, что вместо того, чтобы поинтересоваться, как я себя чувствую, просто сказать, что все будет хорошо, он на меня рычит?!

– Как – так? Я с утра до ночи на льду, я просто решила прогуляться! Посмотреть город…

– Ты знаешь, что я отпускал тебя с условием, что ты будешь сосредоточена на соревнованиях. Мы договорились, Ятта!

– Ну прости! – в слезах крикнула я. – Пошла гулять, заболела, какой кошмар! Не дочь, а сплошное разочарование!

Я нажала отбой раньше, чем он успел ответить, и швырнула смартфон через всю комнату. Запоздало вспомнила, что он принадлежит начальнику службы безопасности, но вставать и проверять, как телефон себя чувствует, не было сил. Потому что они были на исходе. Потому что разочарованием накрыло теперь уже меня саму. Я всю жизнь старалась быть первой. Дотягивать до отца и матери по всем параметрам, но, как бы я ни старалась, я не дотягивала.

Во мне не было пламени.

Я не основала собственное шоу.

Я поехала на чемпионат, чтобы привезти платину, и умудрилась заболеть. Только я могла умудриться заболеть в такой ответственный момент, а еще именно в это время узнать, что у Роа роман с другой! Только я могла совместить расставание, тренировки, болезнь и наваждение по имени Вэйд Гранхарсен в одном временном отрезке.

Голова болела, а нос и так был заложен, но от слез дышать стало еще сложнее. Пришлось тянуться к любезно поставленной на тумбочку коробке с салфетками и изображать сирену драконьего налета в процессе настройки. Иначе те звуки, которые я издавала, назвать было просто нельзя. К счастью, Донвер заглянул уже после того, как я относительно справилась с заложенными носом.