Хитрожопый киборг (ЛП) - Майло Аманда

Прежде чем я успеваю ответить, она делится:

— В некотором смысле ты относишься ко мне даже лучше, чем Джоэл. И ты делаешь вещи, которые заставляют меня симпатизировать тебе. И это так больно. Что мне с этим делать? — прерывисто спрашивает она.

Я снова притягиваю ее в свои объятия, на этот раз боком, и крепко держу.

— Теперь ты моя. Вы оба, — я глажу ее по животу.

Из нее вытекает еще больше физиологического раствора.

В конце концов она успокаивается.

— Срок подходит со дня на день, — говорит она ни с того ни с сего.

— Срок чего?

— Чтобы… чтобы родить ребенка, — говорит она, кладя руку поверх моей на свой живот.

Как странно.

— Ты можешь родить в любой день? — спрашиваю я. — Какой день ты выберешь?

— Я не выбираю. Это произойдет тогда, когда произойдет. Роды могут начаться сейчас, а могут и через пару недель. Одному Богу известно, когда это произойдет. Но я готова.

— Что мне сделать, чтобы подготовиться?

Она лениво гладит меня по руке.

— Ты ничего не можешь сделать в том, что касается родов. А если и можешь, я об этом не знаю. Я мало что знаю о родах. Думаю, когда начнутся схватки, я отправлюсь в больницу, и они проведут меня через весь процесс.

— Могу ли я что-нибудь сделать, чтобы тебе было комфортно, пока ты не родишь? — спрашиваю я.

Она встречается со мной взглядом, ее ресницы мокры от слез, но глаза полны решимости.

— Я хочу тебя. Прямо сейчас. — и она берет в руки подол ночной рубашки и стягивает ее через голову.

Мои глаза останавливаются на ее теле — на всех сочных изгибах, которые она обнажила перед мной. Ее грудь практически умоляет о внимании. Ткани молочных желез образует приятно округлые возвышения по обе стороны груди. Не раздумывая, мои ладони жадно тянутся к ее округлостям, и я инстинктивно начинаю мять их.

Ранее она описывала себя в негативной манере. Но Бекки красива. Она, должно быть, не видит себя такой, какой вижу ее я.

— Ты выразила недовольство своим обликом, — мне удается прорычать сквозь пелену желания. — Но я переполнен желанием к тебе. Ты, с твоими якобы неприглядными чертами, возбуждаешь меня до безумия, — говорю я ее соскам. С огромным усилием мне удается отвести от них взгляд, чтобы изучить ее лицо. — Ты единственная, кто когда-либо пробуждал во мне желание спаривания.

Сияя глазами, Бекки снова хватает меня за волосы, наши рты встречаются, и она облизывает языком мои губы.

Возбужденный, я должно быть ахнул, потому что внезапно у нее появляется доступ ко внутренней части моего рта, и она просовывает язык между моими губами.

Застонав, я хватаю ее за волосы и проделываю с ней то же самое, но с большей силой. И с еще большим голодом.

Обвив руками мою шею, она учит меня ласкать наши языки, позволяет мне преследовать ее рот и покорять ее, пока наше дыхание не становится прерывистым, а движения — несколько неистовыми.

Целуя меня более поверхностно, чем мне бы хотелось, она умудряется заговорить.

— Мне нужно включить вентилятор! — выдыхает она между моими прикосновениями.

— Вентилятор? — я хриплю. Я мог бы съесть ее.

— Мне жарко. Нужен свежий воздух… — она вырывается из моих объятий. Я сужаю глаза, когда вижу, как покачивается ее тело, пока она возится с каким-то хитрым приспособлением на комоде рядом с кроватью. Я начинаю следить за ней.

Штука, с которой она возится, внезапно начинает обдувать нас потоком воздуха.

Прищурив глаза от порывов ветра, я не останавливаюсь. Вид ее обнаженного зада заставляет меня попытаться взобраться на нее.

Задыхаясь от смеха, Бекки отталкивает меня от себя и начинает складывать подушки в некое подобие фигуры. У нее их в избытке, и я размышляю о том, что если работа самца — охотиться на мясо, а работа самки — строить гнездо, то моя пара доказала свою доблесть.

Я пытаюсь помочь ей, но очевидно, что я не знаю, что делаю, и слишком далеко зашел в муках сексуального желания, чтобы чем-то помочь. Я слишком сосредоточен на том, чтобы прикасаться к ней, а не строить гнездышко для размножения.

— Сюда, — говорит Бекки, становясь на четвереньки, маневрируя так, чтобы ее грудь (и живот, и таз) поддерживала настоящая гора подушек — и располагаясь так, чтобы ее лицо беспрепятственно получало поток воздуха от вентилятора.

Когда я обнимаю ее, то понимаю, что вся кровь в моем теле прилила к области таза, наполняя писающий орган и плодный мешок, сжимая их до неприятной степени. Я должен спариться с ней. Это стало императивом.

Мои руки сжимают ее пухлые ягодицы сзади, отчего у Бекки перехватывает дыхание.

Склоняясь над ней, я обнюхиваю ее волосы, сильно прижимаюсь носом к точке за ухом, прежде чем облизать вдоль горла.

Мой писающий орган касается места соединения шелковистых бедер, заставляя Бекки выгнуть спину.

Я нажимаю вперед. Проникновение неожиданно влажное, даже более влажное, чем наше первое соитие. Отстранение от нее создает захватывающе восхитительное трение, о котором я с трудом мог перестать думать.

Когда я вытаскиваю из нее свой орган, ее канал издает явный сосущий звук, который возбуждает меня.

Я снова заполняю ее, скользя глубоко внутрь и выходя. Я ускоряюсь, проскальзывая рукой под нее, чтобы найти то место между ног, которое заставляет ее реагировать. Когда я нахожу его, мои пальцы гладят там, пока она не начинает брыкаться подо мной.

Звук нашей влажной кожи, шлепающей и прилипающей друг к другу, когда я вхожу в ее шелковистую крепкую хватку, создает непристойную гармонию. Напряжение скручивается во мне все туже и туже — пока семя не выстреливает наружу, ощущаясь горячее огня, извергаясь из моего плодного мешка.

Бекки снова вскрикивает, ее внутренности доят меня так же жадно, как и в первый раз.

И я бросаюсь вслед за ней, подгоняемый очередным всплеском, разделяя с ней несколько последних энергичных толчков.

Когда я, наконец, вынимаю писающий орган, из ее набухшего, основательно использованного канала вытекает голубое семя.

Моим древним йондеринским инстинктам чрезвычайно приятно видеть это зримое свидетельство того, что я заявил на нее права.

Я провожу ее в уборную комнату, чтобы она могла опорожниться, затем настаиваю на том, чтобы помочь ей очистить канал, из которого вытекает семя. После я веду ее обратно в наше гнездышко, где помогаю подложить подушки, пока ей не станет удобно, и держу ее в своих объятиях всю ночь напролет.

ГЛАВА 12

У нас двоих действительно улучшается межвидовое общение. Дни приятно проходят за напряженной работой внутри и снаружи дома.

— Бекки? — зову я, направляясь к крыльцу.

Пако проносится мимо меня и одним прыжком взлетает по ступенькам. Ему повезло, что крыльцо выдерживает его вес.

— РИИИИИ! — кричит он, высоко подняв уши, гордо выпятив губы, когда тоже зовет ее.

Сетчатая дверь с грохотом ударяется о косяк, когда Бекки выходит на крыльцо.

— Кыш, — автоматически говорит она Пако, который, вместо того чтобы подчиниться ее приказу, поворачивает массивную голову и хватает ртом ее юбку. Чтобы усилить впечатление, что у него безграничная склонность к ослячьим выходкам, он дергает ее.

Бекки ахает и пытается вырвать у него подол юбки.

Выглядя довольным, Пако опускает уши, готовясь к предстоящей борьбе. Перенеся вес на задние копыта, на этот раз у него больше силы, когда он снова дергает юбку.

Бекки взвизгивает и скользит вперед.

— ПАКО! — рявкаю я. Может, он и играет, но он способен вывести ее из равновесия и причинить вред ей и нашему головастику.

Чудовище игнорирует меня.

Хотя его холка едва достигает локтя моей пары, он крепок, как вагон, набитый железнодорожными шпалами (и почти такой же тяжелый), и полон решимости сеять хаос. Везде, где его рот касается ткани, остается зеленая травяная пена. Когда она скользит по ее некогда чистой одежде и рукам, Бекки издает крик отчаяния.

Я добираюсь до них. Вздыхая, поднимаюсь по ступенькам и поступаю разумно — поднимаю всю ослиную задницу в воздух, что заставляет его отпустить ее платье.