Возрождение Зверя. Любовь за гранью 12 (СИ) - Соболева Ульяна "ramzena"

"Камиии… девочка моя, где ты?"

Молчание в ответ, но он был уверен, что сестра его услышала. Просто игнорирует, не желая отвлекаться от разговора со своим кретином.

"Ками… каждая секунда твоего молчания будет стоить этому идиоту капли крови. Одна, две, три… "

Сэм ясно представил, как она закатывает свои прекрасные сиреневые глаза и отворачивается от человека, чтобы ответить брату мысленно.

"Заскучал, братишка? Я скоро дома буду"

"Зато ты, как я посмотрю, не скучаешь. Сама пошлешь придурка, или мне помочь тебе?"

"Сэм, не будь таким несносным, тебе не идет. Я сказала, что скоро буду. Мы просто общаемся."

"Вот и отлично. Пошли его общаться с кем-нибудь другим и приезжай домой… или, клянусь тебе, Ками, твой смертный поплатится за твое же своеволие.

"Я поняла. Скоро буду. Задница ты, Сэм. Такая задница"

"Знаю, маленькая моя. А ты моя самая любимая заноза. Жду тебя. Быстро"

Снова взял в руку телефон, думая о том, что пора узнать про этого Каина Кавана больше. Зря он не придал должного значения безумию, сквозившему во взгляде смертного, когда Сэм запретил ему приближаться даже на метр к Камилле. Тогда Кавана лишь усмехнулся и сказал, что не сделает ничего, что не понравится ей самой.

Но это потом. Сэм скинул указание Уиллу даже ценой собственной жизни предотвратить общение Камиллы с кем бы то ни было вплоть до его возвращения. А сам направился к шкафу, стоявшему возле дальней стены. Открыв дверь, он достал маленькую коробку с голубыми хрустальными пулями внутри и вытянул с верхней полки меч такого же цвета.

Зорич в последнем разговоре дал ему координаты лагеря, в котором расположились Курт со своими сторонниками. Те, на чьей стороне играли сами нейтралы.

Всего одно сообщение Серу, который уже должен был ждать его в паре километров от лагеря, на достаточном расстоянии, чтобы их не почуяли стражи Нейтралитета. Если Мокану решил, что и в этот раз не найдется никого, способного дать ему отпор, то он ошибся.

ГЛАВА 7

Раньше я бы не поверила, предпочла бы найти ему множество оправданий. После всего, что мы пережили, после всего, через что прошли, тот Ник не смог бы вот так предать всех нас. Да, я сама всадила себе пулю в висок, когда поверила в то, что нет никакого другого Ника. Я сыграла в эту рулетку в последний раз, и это был самый настоящий суицид. Боже, сколько раз я умирала из-за него и физически и морально, не счесть. Но чем больше страдаешь, тем, наверное, сильнее становишься или привыкаешь к боли. Я не билась в истерике. Нет. Я даже не анализировала его слова, поступки, обещания. Мне оказалось достаточно того, что я увидела. Нынешний Николас Мокану выбрал свой путь, как много лет тому назад, когда меня не было в его жизни. С этого момента он перестал причинять мне боль. С этого момента он действительно стал для меня чужим… как тогда, когда я отреклась от него после встречи с Анной, а потом все же поверила и… так предсказуемо, так банально обманулась.

Я словно ощутила ступнями лезвие, на котором я танцую один и тот же танец уже чертовых пятнадцать лет. Но то ли оно затупилось, то ли у меня появилось слишком много шрамов, но я уже не чувствовала порезов, хотя и истекала кровью.

Пока мы ехали к границе с Асфентусом, я смеялась. Да, я хохотала, как сумасшедшая, сидя рядом с онемевшим Зоричем. Меня трясло от этого безумного хохота, я накрыла руками свой живот чувствуя, как пинается моя дочь, и смеялась. Рыдать я уже, кажется, разучилась, и глаза жжет изнутри от отсутствия влаги, а меня скручивает пополам от истерического смеха. Я казалась самой себе до ужаса смешной и жалкой. Оттолкнула руку Серафима, когда он помогал мне выйти из машины. Мне не хотелось, чтоб ко мне прикасались, и еще больше не хотелось, чтоб жалели. Чтоб смотрели вот этими сочувствующими взглядами с непониманием и какой-то долей презрения. Да я и сама себя презирала. В какой раз он вытер об меня ноги. В какой раз опустил под грязную воду и удерживал там, наблюдая как я глотаю вонючую жидкость и захлебываюсь, задыхаюсь. Я даже узнаю вкус этой трясины и запах. И я сама в этом виновата. Только я и никто другой. Невозможно получить иной результат, делая одно и тоже.

Боже, какая же дура. Молила о том, чтобы он был жив, и готова была заплатить за это любую цену? Жалкая идиотка. Жри то, что вымаливала, давись, задыхайся и жри. Он вернулся, как ты и хотела… Ты ведь забыла сообщить Вселенной, каким ты хочешь получить своего мужа обратно. С того света прежними не возвращаются. Тебе ли не знать, Марианна Мокану? Ты ведь и сама там не раз побывала. От тебя прежней мало что осталось. Разве что твоя смертельная болезнь и проклятие, а ты… ты уже мутировала в подобие себя самой.

Я перестала искать и ждать Ника. Да и зачем? Сейчас я бежала от него как можно дальше, потому что мой собственный муж отдал приказ казнить меня. Мне не нужны были часы на осознание, как раньше. Увидела его лицо на камере, ледяное с застывшим безразличным взглядом, со сжатыми губами, и поняла, что это конец. Больше не будет оправданий, не будет изнуряющих монологов. Я уже давно потеряла свои розовые очки. Я вижу то, что есть на самом деле, и не нужно лгать самой себе. Николас Мокану вернулся в ряды Нейтралов и появился здесь, чтобы делать то, что у него всегда получалось идеально и профессионально — издеваться и убивать. И в этот раз не выйдет спрятать голову в песок, не выйдет закрыть глаза и постараться ни черта не видеть, кроме своей больной любви к этому чудовищу, а также искать жалкие крохи его любви ко мне. Ее больше нет. Она умерла на той крыше. Осталась в вырванном сердце и истлела на солнце.

Вот к чему мы пришли через столько лет дикой боли, сумасшедшей любви и одержимости — к тому, что он все же сам захотел моей смерти, а значит, он может захотеть и смерти наших детей. Все же это не тот Ник, как бы я ни пыталась убедить себя, что они одно целое. Но проблема ведь в другом… этого я люблю так же бешено, как и того, другого, если не сильнее. Проклятие с каждым годом становится все сильнее и разрушительной.

И я это понимала… как и собственное состояние, которое походило на помешательство. Да, боли не было. Я просто не чувствую ни своих рук, ни своих ног, ни своего сердца, ни своей души. Понимаю, что должна сейчас подыхать в жутких мучениях, корчиться от них и задыхаться, и ничего не чувствую. Как в тумане или под гипнозом.

Может быть, я взорвалась там, на той встрече, где он убил меня? Там мне было больно, и там я билась в агонии. А может, это новая грань? Новый уровень, при котором боль отходит на второй план, потому что уже убила тебя? Но это было бы слишком просто. Слишком легко для меня. И она, эта проклятая тварь, где-то рядом бродит, урчит, притаилась — она готовится разодрать меня на куски в любую секунду, набирается сил, или кто-то держит ее на железных цепях, потому что я ее чую, я ее слышу, слишком хорошо с ней знакома, но она не может наброситься и сжечь меня дотла. В голове, в сознании стоит плотная туманная завеса, как жесткая стекловата, и через нее не пробивается ни одна эмоция, ни один звук, даже мой внутренний голос нем.

Сейчас мне оставалось лишь смириться и пытаться спасти свою семью и своего нерожденного ребенка. Николас Мокану больше не заслуживает, чтобы я убивалась по нему и искала его. Я обязана жить ради моих детей и обязана уберечь их от него. Ни о чем другом я думать ПОКА не могла. Именно это отупение не давало мне погрузиться в пучину Ада — началась война с Нейтралами, и моя семья, мой старший сын пойдет против моего мужа. Кровавая бойня уже началась, и вопрос времени, когда она настигнет ворот города Грехов.

В Асфентусе нас встретили Рино и Влад. По их глазам я уже поняла, что они все знают, и мне стало стыдно. Отвратительно и омерзительно стыдно, потому что в который чертовый раз я вот так ищу убежища у своего отца, убегая от монстра, за которого вышла замуж. Поцеловала отца и пожала руки носферату. Оба проявили максимальную деликатность, не высказывая ни своих мнений, ни жалости. Да, вот так. Полное равнодушие, пусть и наигранное. Не смейте выражать свое сочувствие или говорить о понимании. Ничего вы не понимаете и не поймете никогда. Я сама не понимаю… но, наверное, я впервые хочу понять и все-таки постараться разлюбить. Выкорчевать эту болезнь из своего сердца и тела. Избавиться от зависимости, выдрать ее из себя с мясом. Если бы я могла ампутировать себе сердце, я бы так и сделала. Несмотря на онемение всех чувств, я знала, что это временно и что наркоз отойдет рано или поздно, чтобы я сорвала горло от криков агонии, от той боли, которая захлестнет с головой.