Потанцуй со мной (СИ) - П. Белинская Ана

— С почином! — протягиваю Алке бокал с красным сухим.

— Давай! — чокаемся с подругой. — Первый пошел!

Сегодня мы с Рюминой сдали свои первые экзамены по специальностям на отлично и отмечаем это успешное событие у меня дома в кухне-гостиной.

— Боже, ммм! — с набитым ртом закатывает удовольствием глаза Аллочка. — Это пищевой оргазм какой-то, — подруга уплетает фаршированные перцы, приготовленные моим братом. — Ну так что? На чем мы остановились?

— Кажется… — задумываясь, вспоминаю, — на эректильной дисфункции, — со смешком выдаю я.

Алка закашливается и обмахивает полотенцем лицо!

— Звучит красиво! — хохочет Рюмина. — Если бы не было так печально.

Это точно. Обсуждать предполагаемую импотенцию Романова с Аллочкой Рюминой — то еще увлечение! Я не удержалась и выложила единственной подруге, которой могу доверять, всё, что касается Мистера-Чертова-Костюма. Ну просто мне больше некому пожаловаться и спросить дельного совета, почему Черствый сухарь меня не хочет. И только Рюмина могла предположить, что потрясающий мужик Романов может быть импотентом.

— Он — не импотент, Ал, — еще, вон, защищаю этого благородного козла.

— Не хотеть тебя может только тот, у кого не стоит, — заключает Рюмина, делая глоток из пузатого бокала.

— У него стоит. Я чувствовала.

— Может, это его обычное состояние, ты ж не знаешь, какие бывают мужские патологии, — разводит руки в стороны Алка, а я прыскаю, представляя Костюма с постоянно стоящей штуковиной и радуюсь, что он — не танцор. А то всем известно, что им обычно мешает!

— Он не похож на больного! — уже не сдерживаясь, ржу я так, что кусок узбекской булки изо рта вылетает.

— Так по тебе тоже не скажешь, что у тебя слабоумие! — говорит Рюмина с таким уверенным лицом, что непроизвольно ей верю!

— Зараза, — хватаю со стола оливку и бросаю в Алку.

Обе поворачиваем головы в сторону звука, проворачивающегося в замочной скважине, ключа.

— Антон, — сообщаю Алке и вижу, как подруга вдруг вся подбирается и расправляет плечи, спуская с одного короткий рукав футболки.

Замолкаем и ковыряемся каждая в своей тарелке. Обсуждать при брате мужские бубенчики как-то не улыбается.

Суриков, ступая босыми ногами, проходит в гостиную, бросает свой вечно хмурый недовольный взгляд на наш импровизированный девичник и открывает холодильник.

— Привет, Антош, — мурлычит Рюмина голосом, от которого даже я завожусь.

Брат достает пакетированный сок и прямо из горлышка начинает его жадно глотать. Ненавижу эту его манеру!

— Ах, точно! Я и забыла, какой ты — мудак, — не получив ответного приветствия, продолжает Алка, с яростью сжимая салфетку.

Антон молча убирает, уверенна, полупустую упаковку сока обратно и двигается из комнаты мимо нас.

— Не подавись, — кивает на перцы в тарелке Рюминой и выходит из гостиной.

— Сволочь, — себе поднос ругается Алка, покрываясь алыми пятнами.

Я привыкла.

У них с первой их встречи так. Мой брат — единственный человек, который не ведется на обаяние Рюминой, да он в принципе вообще ни на кого и ни на что не ведется, а чего она так вечно бесится из-за этого, мне не понятно.

— Не понимаю, — сокрушается подруга, — как у одной матери в один день могли появиться два совершенно разных ребенка. Ты — такая яркая, шумная, активная, а этот же, — гневно зыркает в сторону выхода из комнаты, — сплошная депрессия ходячая!

Согласна.

Я сама иной раз об этом задумываюсь. Мы с Антоном — двойняшки, но это совершенно ничего не означает, потому что наши отношения сложно назвать родственными. Мы никогда с ним не были близки, и когда оба узнали, что родители нам купили евро-трешку на двоих в Москве, для того, чтобы мы друг за другом приглядывали, нашему общему огорчению не было предела.

Из Астрахани мы приехали в столицу поступать вместе. Я — на высшее хореографическое, брат — в колледж. Я смотрела на него непонимающе: отучиться 11 классов, потерять два года и пойти на среднее профессиональное. Что у брата в голове — мне не понятно, ведь мы практически не общаемся, за исключением некоторых бытовых моментов. Единственным плюсом от проживания с ним можно считать то, что мой брат заканчивает последний курс поварского и кондитерского дела, а значит в нашем с ним доме всегда есть приготовленная еда! Черт, не буду скрывать, Антон готовит, я уверенна, как Гордон Рамзи*, хоть и не пробовала стряпню известного шеф-повара. А еще мы редко с ним пересекаемся дома. К моему великому счастью! Днем брат учится, а по ночам у него смена в ресторане, где уже как год он подрабатывает поваром-кондитером. Если бы мы еще и дома виделись, у меня бы поехала крыша. Я понятия не имею, есть ли у него друзья, девушка или какие-то другие интересы. Мой брат — молчун и интроверт, полная противоположность мне.

— Сурикова, я не пойму, он что, до сих пор растет? — переходит на шепот Аллочка, отодвигая от себя тарелку с перцами. Прыскаю! — Мне кажется, он с последней нашей встречи еще на пару метров вымахал.

— Не замечала, — пожимаю плечами и улыбаюсь. Мой брат высокий парень, согласна, а я — шмакодявка!

— Наверное, на булках своих пухнет, — бурчит Рюмина.

— В рост? — смеюсь я.

— Не придирайся! Ты меня поняла, — мило раздуваются ноздри Рюминой. — Фу, прям взбесил. Не могу. Поехали куда-нибудь, а? Меня напрягает его здесь присутствие, — раздражается Аллочка.

— Сегодня — вторник, Ал. Куда мы поедем?

— Не знаю. Куда-нибудь. Завтра все равно никуда вставать не надо.

И чего она так завелась?

— Ну… — задумываюсь, — поехали, ладно.

*Гордон Джеймс Рамзи — британский шеф-повар, ресторатор и телеведущий.

28. Юля / Константин

Юля

— Ты так про него рассказываешь, что я сама уже его хочу, — Рюмина нанизывает на пластиковую зубочистку виноградинку и пихает в рот.

— Эээй, — наставляю на подругу указательный палец, — Костюм мой.

— Это так мило, как ты его называешь, — смеется Аллочка. — Ты влюбилась?

Черт.

Риторический вопрос, на который у меня нет ответа. Я не знаю. Разгон моих чувств к нему пугает даже меня саму: от тотального подчинения, до капитальной ненависти. То хочу его до изнеможения, до убить готова за холодность. Со Свирским такого не было. Совершенно обычные отношения, начинающиеся с ухаживаний, взаимной симпатии и перерастающие в постоянство. Когда я вижу Романова, чувствую себя озабоченной нимфоманкой. Сексуальное влечение к нему настолько всеобъемлющее, что я никогда не думала, что так бывает. Я преподношу ему себя чуть ли не на блюдечке, забивая на свои амбиции и самоуважение.

— Я не знаю, Ал, — вырисовываю круги трубочкой в своем коктейльном фужере. — Тебя когда-нибудь влекло к мужчине, который изо всех сил тебя игнорирует? Хотя глупый вопрос. Не родился еще тот мужик, способный тебя игнорировать.

Рюмина невесело усмехается и забрасывает в рот дольку картофеля фри. Вскользь, но успеваю заметить на ее лице оттенки печали такие, о которых не говорят — личные и болезненные.

— С чего ты решила, что он тебя игнорирует? Вы с ним два раза чуть не перепихнулись, — Рюмина ударяет своим бокалом с водкой и ананасовым соком по краешку моего фужера.

Как она может пить эту дрянь? Четыре бокала ананасового пойла, а Рюмина — ни в одном глазу. Я же второй сладкий коктейль, наполовину разбавленный льдом, еле добиваю, а чувствую, что начинает развозить.

— Не знаю. Он постоянно обламывает. Может у него есть жена?

— А если есть, тебя это остановит? — заинтересовано спрашивает подруга.

Не думала об этом. Когда не знаешь, вроде как ничего и нет. Ты можешь легко себя оправдать и свалить ответственность на другого. Но вопрос в том, насколько вероятно, что после всего твое внутреннее чувство вины не будет разъедать тебя заживо?