Император ярости (ЛП) - Коул Джаггер

И ниже.

Дмитрий хватается за подол моего короткого платья, пытаясь поднять его.

Миллион ужасных воспоминаний нахлынули на меня. Я замираю, почти кататоническая, мои глаза смотрят сквозь него, мой разум покидает тело.

Уходя куда-то. Отключаясь. Притворяясь, что этого не происходит.

Я едва дышу, когда Дмитрий опускает рот к моей шее, целуя мою кожу влажными, небрежными поцелуями, от которых желчь поднимается в горле, а мой мир становится черным.

Затем дверь ванной с грохотом распахивается с такой силой, что стены дрожат. И из ниоткуда появляется Мал.

Все происходит молниеносно после этого. Мал хватает Дмитрия за воротник, отрывает его от меня и швыряет его в стену с такой силой, что я слышу, как воздух вырывается из легких Дмитрия. В глазах Мала ярость, какой я никогда раньше не видела, его кулаки бьют по лицу Дмитрия снова и снова, звук кости, ударяющейся о плоть, эхом разносится по маленькой комнате.

Я стою там, замершая, пока Мал разрывает Дмитрия, как стихия. Он избивает его до кровавого месива, а затем продолжает. Только тогда я понимаю, что Мал не просто хочет причинить этому человеку боль.

Он хочет убить его.

— Мал, — наконец выдавливаю я, мой голос дрожит.

Он все не останавливается. Продолжает бить Дмитрия, пока свет не гаснет в его глазах, а сознание не покидает его, и он падает на пол, как сломанная тряпичная кукла.

Мал собирается ударить его снова, но я хватаю его за запястье.

Только тогда он приходит в себя, отступая и тяжело дыша, его руки покрыты кровью.

Он поворачивается ко мне, его острый взгляд останавливается на моем. Интенсивность в его взгляде вызывает дрожь по спине, но это не страх, который охватывает меня.

Без слов Мал пересекает комнату, притягивает меня к своей груди, поднимает мой подбородок и накладывает на мои губы самый жесткий, жестокий и всепоглощающий поцелуй в моей жизни.

22

МАЛ

Все в моем мире сужается до ощущения Фреи подо мной, ее губ, мягких, но требовательных.

Я не знаю, как остановиться.

Не знаю, хотел бы я остановиться, даже если бы мог.

Мои руки запутываются в ее волосах, слегка дергая, чтобы заставить ее ахнуть, и этот звук посылает ударную волну по моему телу.

Она на вкус как водка и бунт, как грех, который я уже совершил тысячу раз в своих мыслях, но никогда в реальности. Я должен остановиться. Я знаю это. Но мое тело никогда не слушает разума, когда дело касается Фреи.

Внезапно она отстраняется.

Ее дыхание прерывистое, глаза горят, когда она смотрит на меня. Я тянусь к ней инстинктивно, мои пальцы касаются ее запястья, чтобы притянуть ее обратно, чтобы продолжить поцелуй, который я все еще чувствую на своих губах.

Но прежде чем я могу снова притянуть ее, ее ладонь резко бьет меня по щеке.

Пощечина не была мягкой — она была сильной и отдается в моем черепе, замораживая меня на месте. На мгновение мир замедляется, и мы просто смотрим друг на друга, оба ошеломленные тем, что только что произошло.

Ее глаза расширяются, за ними мелькает искреннее замешательство. Как будто пощечина была не только для того, чтобы вытащить меня из чего-то.

Она была нужна, чтобы вырвать ее оттуда, куда ушла ее голова.

Дыхание Фреи прерывается, ее грудь быстро поднимается и опускается, и на мгновение мы застреваем в этом месте между яростью и желанием. Затем она разворачивается, выбегая из маленькой уборной и быстро исчезая в коридоре, ведущем обратно в VIP-зону.

Я быстрее.

Настигаю ее за секунды, хватая за запястье и притягивая обратно к себе. Ее широкие, дикие глаза встречаются с моими, и все, что я могу сделать, — это удержаться от того, чтобы прижать ее к стене и поглотить. Я не могу думать, не могу сосредоточиться. Тону во всем, что Фрея всегда вызывает во мне — гнев, желание, вина, — и ничто из этого не имеет смысла.

Она вырывает руку, но я держу крепко, моя хватка усиливается, удерживая ее близко.

— Что, черт возьми, ты здесь делаешь?! — выплевывает она, ее голос дрожит от смеси ярости, шока и алкоголя.

— Мы не говорим обо мне, — рычу я. — Мы говорим о том, что, черт возьми, происходило там с этим ублюдком! — Я тычу пальцем в сторону туалета.

Она смотрит на меня с открытым ртом.

— Ты серьезно прилетел из Японии, чтобы убедиться, что другой мужчина не трогает меня?!

Может быть.

Вероятно.

Да.

Но я не отвечаю. Просто делаю шаг ближе, мое высокое присутствие поглощает пространство между нами. Я все еще чувствую жар ее гнева, исходящий от ее кожи, но за ним есть что-то еще. Что-то уязвимое.

— Ты исчез, — продолжает она, ее голос трескается. — Ты просто ушел без единого слова. Ни одного сообщения, ни одного звонка. Ничего. А теперь ты появляешься из ниоткуда, как будто… как будто я принадлежу тебе?!

Моя челюсть сжимается, и я делаю еще один шаг ближе, прижимая ее к стене. Я теряю контроль, и знаю это. Но она подталкивает меня к краю, и сырые эмоции в ее голосе словно подливают бензин в огонь.

— Ты не можешь так делать! — кричит она. — Ты не можешь вернуться и вести себя, как будто все в порядке. Как будто ты не бросил меня. Как будто то, что было между нами, ничего не значило!

Ее голос срывается, и что-то внутри меня пробуждается. Ее слова разбирают стены, которые я годами строил вокруг себя, кирпич за кирпичом.

Все между нами что-то значило.

И до сих пор значит.

Я хочу сказать это. Слова висят на кончике моего языка, но они не выходят. Вместо этого я просто делаю шаг ближе, мое тело прижимает ее к стене, мои руки скользят вниз, чтобы лечь на ее бедра. Она дрожит, но не пытается сбежать.

— Я ушел, потому что у меня были обязанности, Фрея, — рычу я. — Перед якудзой и моей семьей.

Ее грудь вздымается от силы эмоций, когда она смотрит на меня, ее губы приоткрыты от шока. Мои руки сжимаются на ее бедрах, притягивая ее ближе, пока наши тела почти не соприкасаются.

— Почему сейчас? — шепчет она, ее голос неровный. — Почему ты вернулся сюда сейчас? Чтобы… что, доказать, что ты все еще можешь контролировать меня? Доказать, что я все еще принадлежу тебе?

Одна из моих рук хватает ее за бедро, прижимая к стене. Другая обвивается вокруг ее горла.

Не сильно, но достаточно, чтобы ее лицо покраснело, и зажглось манящее пламя в ее глазах, пока мой большой палец гладит точку пульса.

— Ты принадлежишь мне, — рычу я.

Это признание словно вырвано из части меня, которую пытался похоронить неделями. Я ненавижу, что она проникла под мою кожу так, что, как бы далеко я ни бежал, как бы много расстояния ни ставил между нами, она всегда там.

Фрея смотрит мне в глаза. Я вижу в них войну, которую она ведет с собой, борьбу на ее лице. Она хочет отрицать это, оттолкнуть меня, но не может.

— Почему ты ушел? — требует она, ее голос трескается.

Я не отвечаю сразу. Как я могу объяснить бурю, бушующую внутри меня? То, как она успокаивает хаос в моей голове, даже когда сводит меня с ума?

— Потому что я знал, что если останусь, то поглощу тебя, — наконец рычу я.

Ее глаза смягчаются на долю секунды, и этот взгляд — этот кратчайший момент уязвимости — почти разрушает меня. Затем ее выражение снова становится жестким.

— Ты не можешь решать это, — резко говорит она. — Ты не можешь врываться в мою жизнь и уходить, когда тебе вздумается!

Вина обрушивается на меня. Она права, и я не заслуживаю того, как она смотрит на меня, словно ждет, что я скажу все правильные слова, которые сделают все это понятным.

У меня нет этих слов.

— Ты ушел, — снова говорит она, ее голос напряженный и злой. — Ты просто исчез. А теперь, о чудо, ты вернулся! — Ее глаза сужаются. — Я не проститутка, которую ты можешь трахать, когда тебе вздумается! — резко бросает она.

Ее слова бьют меня, как удар. И проблема со мной и ударами в том, что у меня только одна реакция, когда кто-то бросает их в меня.

Я бросаю ответный.