Кувырком (ЛП) - Чейз Эмма

Я не увлекаюсь подобным. Отнимает слишком много сил и времени. Меня не заводят ум и личные качества женщин — привлекает совсем иное.

Чувствую необходимость защищаться.

‒ Будто вы двое очень разборчивы. Видел я некоторых особ, с которыми вы трахались. Полный отстой.

‒ Я возмущен! ‒ отвечает Брент. Хотя его ухмылка утверждает обратное.

‒ По крайне мере, я знал их имена, ‒ парирует Стэнтон. — И немного о жизни и вкусах…

‒ Ну конечно, ‒ возражаю, — ведь сразу после слов «Сегодня хорошая погода» женщина обязательно выдаст: «О, кстати, у меня сифилис».

Стэнтон задумывается на миг, потом пожимает плечами.

‒ Вообще — то такое возможно. Ты удивишься, сколько всего можно узнать о женщине, если найти время на короткий разговор. Но даже если она не откровенничает, как только пообщаешься немного, то уже интуитивно чувствуешь, какой перед тобой человек. Это имеет большое значение, когда решаешь, в кого бы ты не хотел совать свой член.

Не хочется признавать, что друг прав, но он таки прав. В этот момент обещаю себе: если результаты анализов будут отрицательными, постараюсь получше узнать следующую женщину, которую захочу трахнуть. Хотя бы чуть — чуть. Чтобы больше никогда не пришлось иметь дело с таким вот дерьмом.

София наклоняется вперёд и, обхватив локти, опирается на стол.

‒ Ты позвонил своему врачу?

‒ Да. Записался на сегодня.

Я шарахаюсь от врачей, как от бубонной чумы. Каким — то краем сознания понимаю, что это глупо, но, на мой взгляд, стресс от сознания, что у тебя смертельное заболевание, убивает быстрее, чем сама болезнь. Предпочитаю не иметь представления ни о чем подобном.

Лучше уж внезапный сердечный приступ в самом разгаре фантастического секса или посреди судебного заседания. Вот так я хотел бы умереть. Через много, много лет.

‒ А знаешь, что хуже всего? — спрашивает Брент. Придурок все еще ухмыляется.

‒ Что-то может быть еще хуже?

Он кивает.

‒ Ага. Целибат, приятель. Никаких развлечений минимум две недели. Пока не придут результаты анализов.

‒ Две недели? Ты что, издеваешься? — У меня член болит от одной этой мысли; две недели… да это все равно что два года!

Брент толкает меня плечом — хочется его пристукнуть.

‒ Боюсь, что нет. Вам с Ханной на кое — то время придется стать моногамными.

Смотрю на него подозрительно, потому что понятия не имею, о чем он говорит.

‒ Ханна? Кто это?

Он крутит кистью.

‒ Ханна — рука.

Глава 3

Две недели спустя

Брент оказался прав. Эти две недели стали самыми долгими и мучительными в моей жизни. Я столько качался, что сломал скамью для упражнений. И мы с Ханной многовато времени провели вместе. Секс с ней приелся, да и она стала чересчур навязчивой. Пришло время послать ее куда подальше.

Я не сексуальный маньяк, не имею потребности трахаться каждую ночь, но две недели — чрезвычайно продолжительный период воздержания. Страшно поганая штука, как и мое настроение все это время. С каждым днем я становился все более нервным. Вспыльчивым. Невыносимым. Я дошел до предела.

И, конечно, был чертовски сексуально озабочен.

Стэнтон старается не пересекаться со мной в офисе. Возможно, причиной служит то, что однажды днем я пригрозил вырвать ему язык, когда он заигрывал по телефону с Софией.

И хоть я надеюсь, что сегодня моим мучениям придет конец, беспокойство из-за анализов еще больше сводит с ума. А это очень плохо для клиента, который только что переступил порог моего кабинета.

Милтон Я — Не — Могу — Следовать — Простым — Чертовым — Указаниям Брэдли.

Милтон Я — Был — Арестован — Потому — Что — Находился — В–Автомобиле — В–Котором — Обнаружили — Десять — Пакетиков — С–Героином — В–Бардачке Брэдли.

Дверь чуть не слетает с петель, когда я ее захлопываю и пронзаю придурка самым мрачным взглядом. Молокосос засовывает руки в карманы и идет к креслу, будто прогуливается по парку; море ему по колено.

«Ну ты у меня сейчас хлебнешь, ничтожество!»

Развалившись, Милтон устраивается в кресле. Я же сажусь за стол и складываю руки, чтобы не врезать ему. Спрашиваю:

‒ Что я тебе говорил?

‒ Это было не мое.

Мой голос становится ниже. Резче.

‒ Что. Я. Тебе. Говорил?

Он опускает глаза, как покорная собака.

‒ Ты сказал сидеть дома, но…

Я поднимаю палец.

‒ Нет никакого «но». Я сказал, чтобы ты держал свою жалкую задницу дома, а ты слишком тупой идиот, чтобы прислушаться.

Милтон вскакивает, его бледное лицо становится пунцовым от гнева.

‒ Не смей так со мной разговаривать! Мой отец платит тебе зарплату!

Тоже поднимаюсь во весь рост, что намного страшнее.

‒ Сидеть.

Он садится. Я остаюсь стоять.

‒ Я уже так с тобой разговариваю, говнюк. И молния в меня не ударила, так что спустись на землю. Что касается твоего отца, то нет, он не платит мне зарплату. Но даже если бы и платил, я бы все равно, не колеблясь, назвал тебя тупым ушлепком, которым ты и являешься.

С каждым словом он краснеет все больше.

Сажусь; теперь мой тон звучит более философски.

‒ Знаешь, что случается в тюрьме с парнями вроде тебя, Милтон? С богатенькими, смазливыми, хорошо пахнущими мальчиками?

В мгновение ока по его полыхающему лицу разливается мертвенная бледность.

‒ Только если ты тайно не лелеешь мечту, чтобы твой зад порвали на части, вбей в свою тупую башку, что между тобой и сокамерником по имени Чубакка стою только я.

Наконец — то он испугался.

‒ А поскольку это моя работа, я собираюсь спасти твою неблагодарную задницу от тюрьмы, будешь ты мне в этом помогать или нет. Усек?

Он кивает и предусмотрительно держит рот на замке.

‒ Теперь скажи, есть ли твои отпечатки хоть на одном пакетике с героином?

Качает головой.

‒ Нет. Я к ним не прикасался.

Чудесно. Скорее всего мне удастся разобраться с его последним арестом.

Из верхнего ящичка стола достаю визитную карточку.

‒ Выйдешь из моего кабинета, сразу отправляйся вот по этому адресу.

Он рассматривает визитку.

‒ Что это?

‒ Мониторинговая компания. Там тебе наденут на ногу электронный браслет, который оповестит, если ты высунешься из дома. А ребята из этой конторы в свою очередь предупредят меня.

Открывает рот, чтобы начать пререкаться.

‒ Ни одного гребаного слова, Милтон. Это твой последний шанс. Если же напортачишь, всегда есть план Б.

‒ Что за план Б? — спрашивает с таким видом, будто этот вариант окажется предпочтительней.

‒ Я выбью из тебя все дерьмо. Ты не сможешь вляпаться в неприятности, лежа на вытяжке.

Милтон с трудом сглатывает ‒ даже мне слышно.

‒ Хо — р–рошо, ‒ бормочет неуверенно. — На этот раз железно буду слушаться.

Выражение моего лица остается каменным; не смягчаюсь ни на йоту.

‒ Для собственного же блага ‒ не доводи меня.

Уже через два часа сижу в кабинете врача на кушетке для осмотра, накрытой дурацкой бумагой, которая отвратительно шуршит под моими бежевыми брюками. Смотрю на часы. Опаздывает. Будто у меня и без этого не было отвратительного настроения. Ненавижу ждать.

От скуки рассматриваю стены. Медицинские сертификаты Йельского университета в рамках, плакат, обучающий правильному мытью рук, реклама прививки от гриппа и напоминание проверить простату.

Просто пристрелите меня. Избавьте от мучений.

В тысячный раз за эти две недели клянусь, что больше никогда не окажусь в таком положении. Никаких случайных связей, брошенных подружек с заниженной самооценкой, желающих забыться в сексе с незнакомцем. С этого момента только свидания. Буду знакомиться с женщинами. Стану чертовски разборчивым, как бы ужасно это ни звучало.

Наконец открывается дверь, и входит незнакомец в белом халате. Светло — каштановые волосы, маленькие темные глаза, идеально гладкий подбородок, который, кажется, никогда не знал бритвы.