Перепрошит тобой (ЛП) - Хайд Жаклин

— Садись в машину, — говорит второй громила, его светло-русые волосы развеваются на ветру, а тон звучит так, будто я обязана подчиниться.

По мне пробегает дрожь, и дело не в том, какой холодной выдалась эта весна, а в том, что кажется, мой милый сталкер только что решил меня похитить. Какого черта?

— Нет, спасибо. Мне нужно забрать кота, — я сутулюсь, сжимаю полы пальто и поворачиваюсь, чтобы уйти, но внутри меня уже поднимается настоящий страх. Я ни за что не смогу одолеть этих парней.

Кто-то хватает меня сзади, и, прежде чем я успеваю закричать, сильная рука закрывает мне рот.

Переноска для кошек падает на землю, пока я борюсь с этим здоровяком. Я изо всех сил запрокидываю голову, но, к сожалению, натыкаюсь только на воздух, когда меня отрывают от земли, крепко держа руками, похожими на стальные обручи.

Я ору снова, когда мир переворачивается, меня перекидывают через очень широкое плечо.

— Отпусти меня! — кричу я и бью по его спине кулаками, будто от этого зависит жизнь. Бью, бью, а он даже не морщится, хотя я знаю, что рука у меня тяжелая.

Моя задница натыкается на мягкую кожу сиденья, я хватаюсь за ручку пассажирской двери, тяну и тяну, пытаюсь распахнуть ее, но машина трогается быстрее, чем я ожидала.

— Нет, нет, нет!

Я отбиваюсь от нападавших и снова начинаю сопротивляться, когда холодный металл сжимается вокруг запястий. Из меня вырываются пронзительные крики, пока второй громила удерживает меня и заклеивает рот куском скотча. Затем на голову накидывают мешок из грубой ткани, и вокруг воцаряется кромешная тьма, когда мой зад ударяется о пол лимузина.

— Перестань сопротивляться, и никто не причинит тебе вреда, — говорит мужской голос, но я извиваюсь еще сильнее.

Сердце бешено колотится в груди, меня охватывает паника, тело трясется от выброса адреналина, из глаз льются слезы, а из заклеенного рта вырываются приглушенные крики.

— Мы ее взяли, — слышу я, а затем резкий удар в затылок погружает меня в блаженную бессознательность.

Глава 2

БЕРНАДЕТТ КРЕНШОУ



Я прихожу в себя, дезориентированная, сбитая с толку, мир под каким-то странным углом, и лишь спустя мгновение до меня доходит, что я повисла вниз головой. Холодный ветер бьет в лицо, и я шиплю сквозь зубы, когда по глупости поворачиваю голову прямо в сторону солнца — яркого, размытого пятна, режущего глаза.

Тьфу. Где я?

Прищуриваюсь ровно настолько, чтобы различить под собой бесконечный асфальт и черную машину неподалеку. Внутренности сковывает от тошноты, когда я пытаюсь двинуться, — резкая боль пронзает голову, и я бессильно падаю обратно на плечо того, кто меня несет.

Его плечо впивается в мою талию с каждым шагом, и я вскрикиваю от боли во время тряски. Мне открывается вид на самолет, от которого мы отдаляемся.

Страх врезается мне в грудь, как сошедший с рельсов поезд.

Я была в самолете?!

В нос бьет едкий запах топлива и выхлопов, когда я по глупости делаю вдох, и лишь когда мы оказываемся в машине, я с благодарностью ощущаю чистый воздух. Но облегчение мгновенно испаряется, стоит мне увидеть свои запястья.

Я застываю, вжимаясь в мягкую кожаную обивку.

Не паникуй, Бернадетт, не паникуй. Это все просто какая-то ошибка.

Я извиваюсь и упираюсь спиной в сиденье, исподлобья бросая свирепый взгляд на этого двойника Дольфа Лундгрена¹⁵ и отворачиваясь, когда он наклоняется слишком близко, пристегивая меня ремнем безопасности.

Наверное, мне стоит быть благодарной за то, что они хотя бы не хотят, чтобы я умерла, если вдруг вылечу из машины при аварии. Но, если честно, я не знаю, что вообще делать в этой ситуации.

Металл громко звякает, напоминая о том, как туго наручники обхватывают запястья, и всякая благодарность мгновенно испаряется, когда до меня доходит: где-то между первой поездкой в лимузине и перелетом кто-то успел меня заковать.

Плечи опускаются, я оседаю и почти сдаюсь, вжимаясь в сиденье. Близнецы, не говоря ни слова, усаживаются впереди, оставляя меня одну на заднем сиденье.

Я поднимаю руки, стянутые наручниками, и осторожно ощупываю затылок, где пульсирует болезненная шишка.

Чем, нахуй, они меня огрели?

Желудок сжимается, губы начинают дрожать. Я опускаю руки на колени. Эдгар, наверное, уже гадает, где его мамочка. Бедный мой кот. Я не знаю, когда смогу забрать его… и вообще куда меня везут.

В голове начинают роиться самые паршивые сценарии, пока я лихорадочно надеюсь, что в ветеринарке, куда я сдала Эдгара, есть что-то вроде бесплатного котельного «постель и завтрак» для тех случаев, когда ужасные хозяева не приходят забирать их после одного из самых травмирующих дней в их жизни.

Хотя легкий звон металла на запястьях напоминает о том, что день у меня, мягко говоря, не из удачных.

Меня снова захлестывает паника. Не знаю, сколько времени я была без сознания между машиной и самолетом. Какой сейчас день? Не могла же я вырубиться настолько надолго. В глазах щиплет от собирающихся слез, и я судорожно втягиваю воздух, пытаясь их сдержать.

Я вообще не понимаю, кому могла понадобиться.

Очень сомневаюсь, что у Робби нашлись бы средства провернуть нечто подобное. Да и даже если бы нашлись, он бы уже показался.

Мозг лихорадочно перебирает все мои жизненные косяки, но я не могу придумать ни одной причины, зачем кому-то меня похищать.

У меня не так много времени, чтобы обдумывать это, поездка оказывается короткой. Машина останавливается, и дверь распахивается, заставляя сердце забиться как бешеное.

— Приехали, — произносит один из мужчин хриплым голосом и отходит в сторону, будто я не какая-то там пленница.

— Обещаем, мы не причиним тебе вреда, — добавляет его близнец, наклоняясь к салону и вскидывая бровь так, словно говорит: веди себя спокойно, и мы тоже будем спокойны.

Только вот они уже причинили. Легкая, но тупая боль в голове все это время не дает об этом забыть.

Когда мне наконец удается выбраться из машины, — изображая послушность, как примерная девочка, — я понимаю, почему они вдруг стали такими любезными.

Бежать-то мне все равно некуда.

Я медленно поворачиваюсь вокруг своей оси, оглядывая низкие потолки и массивные бетонные колонны… и ни одного гребаного указателя «Выход». Терпеть не могу парковки. С тех пор, как в последний раз умудрилась потерять там свою машину. Я искала ее два часа, и к тому моменту уже ревела, как идиотка.

Я сглатываю комок в горле. Надо держаться, сколько смогу. Если начну плакать, уже не остановлюсь.

А я ненавижу плакать.

Амбалы молча наблюдают, как я дрожу, но по их выражениям лиц сразу ясно: стоит закричать, и последствия мне не понравится.

— Окей, мальчики, где мы? — спрашиваю я с показной бравадой, раздражаясь на то, как предательски срывается голос. Уверена, выгляжу я жалко — волосы растрепаны, лицо помято от усталости.

Один из них без слов протягивает мне мои очки в голубой оправе, и ноздри предательски раздуваются, я с трудом сдерживаю слезы. Я поправляю очки на носу, металлический звон наручников режет слух, и я делаю дрожащий вдох.

— Отлично. Ведите меня к своему боссу, но я ловлю вас на слове. И, между прочим, новость дня: когда тебя бьют чем то по голове, чтобы вырубить, — это тоже считается причинением вреда, и это больно, — огрызаюсь я. Почти уверена, что слышала в каком-то подкасте: убийцам сложнее убивать людей, с которыми они разговаривали. Ура мне.

Тупица номер один ухмыляется и поднимает бровь в сторону напарника, тот в ответ только хмурится. Я бросаю последний взгляд на пустую парковку и изо всех сил заставляю себя не сглотнуть, как перепуганная школьница, глядя на серые блестящие двери лифта — единственный путь наружу.

Да ешкин кот, где же я?

Одна только мысль о том, что я могу не уйти отсюда живой, заставляет колени дрожать, но легкая складка у глаз Тупицы номер один дает мне крошечную надежду. Что-то подсказывает — если бы он вел меня на смерть, таким вежливым он бы не был. Правда?…