Ядовитые мальчики (ЛП) - Тейлор-Лэйн К. Л.

Но я, блядь, ничего этого не говорил, не так ли?

Потому что Беннетт знает это. Кинг знает это. Флинн знает это. Линкс знает это. И никому из них нет дела. Им все равно, потому что дело не в Поппи. Она просто легкий способ отомстить.

Разрушить ее жизнь, чтобы разрушить жизнь ее отца.

Я уверен, что на этом все не закончится.

Как только Беннетт за что-то берется, он уже не останавливается, но первым шагом становится разрывание на части дочери Майкла Кэррингтона.

Я подхожу прямо к ней, сажусь у ее ног. Она утыкается лицом в подтянутые колени, все ее тело дрожит, руки обхватывают ноги.

Линкс сказал ей, что мы с ней покончили.

Я не уверен, что это когда-нибудь станет правдой. По крайней мере, не для меня.

Зависимый.

— Котенок. — мурлыкаю я, протягивая руку, чтобы погладить ее по затылку, но отдергиваю руку, прежде чем прикоснуться к ее шелковистым волосам.

Она медленно поднимает голову, ресницы моргают над ярко-сиреневыми глазами, полуприкрытыми, налитыми кровью, с расширенными зрачками. Она смотрит прямо сквозь меня, ее голова покачивается, как будто она слишком тяжелая, чтобы держаться на шее.

— Поппи?

Я чувствую стеснение в груди, боль, воспоминание.

Линкс, иглы, кровь.

Я двигаюсь бессознательно, запрокидывая ее шею назад, запустив кулак в ее волосы, прижимаясь носом к ее носу.

— Что, черт возьми, ты делаешь? — я встряхиваю ее, пряди ее прекрасных волос выбиваются на свободу, запутываясь в моих пальцах.

Всхлип вырывается из ее горла, ее искусанные, сухие губы, отражающие мои собственные, приоткрываются. Ее хриплое дыхание вырывается через рот, теплый, сладкий воздух с ароматом апельсина попадает прямо мне на язык. Мой член набухает синхронно с моим гневом. Как она, блядь, смеет это делать. После всего, что было с Линксом.

Все, о чем она не знает.

Я делаю глубокий вдох, заставляю себя закрыть глаза, позволяю дрожи пробежать по моим костям, мои зубы скрипят там, где я прикусываю их. Я даю себе минуту, чтобы попытаться взять себя в руки, но это все равно что пытаться удержать дым.

Выдыхая, я открываю глаза, один ее скрыт за волосами, другой широко раскрыт, влажный и обиженный. И мои глаза снова закрываются в одно мгновение, я даже не вижу ее как следует, не в силах смотреть на нее вот так. И все же я не могу ослабить хватку, я не могу разогнать облако красной ярости, застилающее мне зрение.

— Ты гребаная идиотка. — рычу я, прикусывая ее нижнюю губу, вонзаю зубы в плоть и разрываю кожу, пока не чувствую вкус крови.

Я заставляю ее опуститься на колени, и, оседлав ее, усаживаю на скамью, спиной к стене, вытягивая ноги вдоль сиденья. Я даже не задумываюсь, позволяя ее губам разжаться, я просовываю свой язык ей в рот. Ее язык не двигается, когда я обвожу своим вокруг ее рта, а затем она целует меня в ответ. Медленно, грустно, чертовски напугано, она целует меня в ответ, и я не могу смотреть на нее, мои глаза зажмурены так сильно, что причиняют боль, но я не могу видеть, как другой человек, который мне дорог, делает это с самим собой.

Рука запуталась в ее волосах, я откидываю ее голову назад, горло выгибается дугой, когда я просовываю руку между нами, расстегиваю ее джинсы и засовываю руку в трусики.

Мы стонем в унисон, звуки эхом отдаются в каждом из нас, и я жадно проглатываю их. Она такая горячая и влажная, что я жажду оказаться внутри нее.

О боже, что я делаю?

Даже когда я думаю об этом, мои пальцы проникают между ее складочек, бедра плотно прижаты к моим, у нее нет места раздвинуть ноги. Мое запястье ноет от угла, под которым оно вывернуто, мои пальцы проникают в ее влагу, перемещая ее вверх и вокруг, чтобы обвести ее клитор. Она всхлипывает мне в рот, наши носы соприкасаются, тяжелое дыхание смешивается между яростными поцелуями.

Я засовываю в нее палец и чуть не кончаю в свои гребаные штаны. Она такая чертовски тугая и горячая, что между ее бедер словно горит огонь. Я рычу, проталкивая средний палец все глубже и глубже, всем весом наваливаясь на ее колени, где выгибаюсь над ней.

Я так отчаянно хочу взглянуть на нее.

Чувствовать ее.

Целовать ее так, словно мне не все равно.

Но я не могу, я, блядь, не могу этого сделать, но и остановиться тоже не могу, поэтому трахаю ее пальцем, тыльной стороной ладони терзаю ее клитор, и она стонет, глубоко и хрипло, из-за того угла, под которым я держу ее голову. Я чувствую, как она сжимается вокруг меня сильнее, даже когда я яростно засовываю в нее свой безымянный палец, трахая ее обоими пальцами все сильнее и сильнее.

Я причиняю ей боль, но она стонет и извивается, и сжимается все сильнее, и мой большой палец порочен, когда я кружу по ее клитору, прикусывая ее язык, держа его во рту, чтобы пососать. Ее дыхание прерывистое, ее руки сжаты в кулаки на моей рубашке, она цепляется за меня, отталкивая, в то же время притягивает ближе. Я хочу трахнуть ее, и из-за этого чертовски ненавижу себя. И она так близко, что я чувствую это, ощущаю вкус в отчаянных звуках, которые вырываются из ее горла, как будто я изгоняю ее демонов, поглощаю их для себя.

Я бы, блядь, хотел.

И когда ее спина выгибается, мои пальцы сводит судорога там, где ее влагалище так чертовски сильно поглощает их. Я вытаскиваю руку из ее трусиков, отрываю свой рот от ее рта, ослабляя хватку на ее волосах, и падаю обратно на задницу, не давая ей закончить.

Мой член ноет, голова раскалывается, а сердце, блядь, замирает, потому что я гребаный мудак. А это значит, что я все делаю правильно.

Я провожу руками по лицу, размазывая ее по себе. Ее острый, терпкий аромат остро ощущается у меня в носу. Я прислоняюсь спиной к стене на другом конце скамейки и, наконец, как гребаный трус, которым я и являюсь, наконец открываю глаза, только для того, чтобы доказать самому себе, что я могу это сделать — могу погубить девушку ради моих братьев.

Именно тогда я вижу синяк у нее на щеке. Чернильно-голубые и фиалковые, клубничные пятна на ее идеальной бледной коже, вдоль виска, вокруг внешнего глаза, на верхней части скулы, и кажется, что все исчезает. Я чувствую, как сдуваюсь, гнев уходит, что-то вроде страха набрасывается на меня, чтобы занять его место, как свинец в моем нутре.

Я не знаю, как я этого не заметил. Просто не хотел смотреть на нее, ее волосы закрывали лицо, и я… я, блядь, не хотел видеть, как она плачет.

— Кто, черт возьми, это с тобой сделал? — я рычу, потому что знаю своих братьев, ни один из них не причинил бы ей физического вреда, не для того, чтобы причинить боль. — Поппи? — я рявкаю, оскалив зубы, сажусь, нависая над ней, пока она таращится на меня.

Ее грудь поднимается и опускается так быстро, что я задаюсь вопросом, не сердечный ли у нее приступ. Я сглатываю, заглядывая в ее красивые глаза, изучая шлейф синяков.

— Поппи…

— Заткнись. — вот что она шепчет, откидывая волосы на лицо, перекидывая ноги через край скамейки, ступнями на землю.

Она поднимает с пола свою сумку, перекидывает ее через плечо и встает, чтобы уйти, сбежать.

От меня.

Я с ужасающей ясностью осознаю, что она хочет сбежать от меня.

Нет, пока я не выясню, кто это с ней сделал.

Я прыгаю вперед, цепляясь пальцами за внутреннюю сторону ее локтя, хватаю ее за спину, и она падает на меня, нетвердо держась на ногах. Я беру ее за подбородок, запрокидываю ее голову назад, но она мотает головой, пытаясь высвободиться из моих объятий. Моя рука обнимает ее за талию, другая на ее лице, удерживая ее на месте. У нее нет выбора, кроме как поднять на меня глаза.

— Поппи. — тихо говорю я, пытаясь сдержать свой гнев. — Кто сделал это с твоим лицом?

Ее хмурый взгляд запечатлен в каждой черточке лица, но в глазах блестят слезы, которые угрожают сломать меня. Сказать остальным, чтобы они трахались сами и позволили мне защитить ее от них.

Я так облажался.

Она громко смеется, хотя звук срывается у нее из горла:

— Это шутка? — усмехается она, тыча пальцем мне в грудь. — Линкс. — уточняет она. — Но тогда, я уверена, ты уже знал это, просматривая видео, фотографии.