Испорченный ребенок (СИ) - "MMDL"

— Не следует приказывать моей дочери. Я сам решу, что ей делать.

— Нэнси…

— Слышь, щеголь, ты меня злишь!..

— …другого шанса не будет.

— НЭНСИ, СТОЯТЬ! — рявкнул назад ее отец, едва девочка сделала шаг.

Я заметил почти сразу, как он сжал кулак, еще даже не планируя меня бить — бездумно подчинившись импульсу. Я вконец позабыл о травме, коей сам себя по глупости наградил, — замахнулся правой что было мóчи, но мой израненый кулак встретил твердую ладонь и стальную хватку, разразившуюся искрами боли у меня перед глазами!

— Папа, не надо!..

— Заткнись и не мешайся под ногами!

— Нэнси, беги… — проскрежетал я, впустую пытаясь сопротивляться мучительному давлению на раны и суставы правой кисти.

— Только попробуй! Тупая идиотка, как твоя мать! Разве сложно не доставлять мне неприятности?! — Он завершил обвинение ударом с отдушиной, пришедшимся мне (слава Богу, не Нэнси!) в скулу. Дезориентированный, я повалился грудью на стену, но правая рука теперь вновь была свободна.

— Нет! Мистер Хармон!.. — жалостливо воскликнула Нэнси. Хлопнула пощечина, и последовал еще один ее вскрик, до боли в сердце жалобный!..

Я повернулся резко, насколько мог, и заехал отвлекшемуся мерзавцу банкой пива по лицу. Он не устоял на ногах, грохнулся на пол, по-прежнему способный как следует отделать что меня, что держащуюся за покрасневшую щеку Нэнси, — но я ему такого шанса не дал. Взобравшись сверху, я нанес помявшейся банкой еще один удар — и еще! Какое право ты имел тронуть ребенка?! Он доверял тебе! А ты предал это доверие!.. Жесть из-за деформации дала течь: пиво смешивалось с кровью, а я продолжал наносить удары, пока орудие самозащиты не стало в моей руке бесполезным. Поверженный враг с разбитым лицом был в отключке. Нэнси отняла ладони от дрожащих губ и кое-как помогла мне подняться. В ее глазах читался шок, но никак не жалость к тому, кто безжалостно пил ее кровь годами.

— Это Вы… ради меня?.. — тихо поразилась она, переводя взор с отца на мое потрепанное лицо. — Но почему?..

— Я не мог оставить тебя здесь, — честно ответил я, и на ресницах Нэнси сверкнули слезы. — …Ты должна все рассказать службе защи…

— Нет! — перебила меня Нэнси и отчаянно замотала головой: — Нет-нет-нет-нет-нет! Вы ведь знаете, что будет тогда! Я говорила!..

— В ином случае твой отец если не посадит меня, то отсудит у меня все.

— Нет, Вы же защищались и защищали меня…

— Выглядит это иначе: я в чужом доме, не покинул его по требованию владельца — это нападение. Если ты не расскажешь, как все было на самом деле, почему я пришел с тобой сюда, помощь тебе обернется крахом моей нынешней жизни.

Да, отчасти я солгал Нэнси: случись суд, присяжные поверили бы мне, законопослушному учителю, а не закоренелому уголовнику. Но в миг, когда отец Нэнси запретил ей покинуть дом, я осознал, что не могу бросить ее в этом месте и сделать вид, будто ничего не было. Как ее учитель, я должен дать Нэнси билет в светлое будущее — чего бы мне это ни стоило…

***

Я вернулся домой к ночи, абсолютно забыв про отъезд Пола с Шерон и присутствие Вельта. Разбирательства с полицией и службой защиты детей выпили из меня все соки, но на душе звонко пел соловей: впервые в жизни Нэнси рассказала все — и не иносказательно, намеками, а описала все побои и унижения, пережитые по вине ее отца, показала синяки и шрамы. С меня сняли все обвинения, связались с тетей Нэнси, к которой она отправится жить со дня на день. Ни тете, ни мне, ни самой Нэнси по поводу ее отца волноваться не надо: закон не на его стороне; разве что через энное количество лет сегодняшний инцидент может вылиться в серьезные проблемы, но к этому времени все мы успеем по несколько раз переехать.

Я включил свет в гостиной — и тотчас пожалел об этом: с дивана вскочил заспанный Вельт. Проклятие, я не оставил ему ужин… Я ужасный опекун… На его красивом лице застыла тревога и превратилась в панику, как только крестник увидел мою скулу и поалевшие бинты на правой руке…

…И вот мы вернулись в самое начало! Меня объяло дежа вю: снова ночью, снова в ванной, снова Синди нет дома, только на этот раз на бортике ванны сидел я и Вельт обрабатывал антисептиком мои костяшки и лицо. Сколько бы он ни расспрашивал, я не сказал ему ничего, кроме: «Подрался с одним мужиком…» Это не моя тайна, а Нэнси, посему я не имею права разбалтывать лишнее. Но, похоже, пришло время сказать то, что Вельт заслужил услышать…

— Прости меня, — начал я, голос дрогнул, и Вельт, перестав заботливо дуть мне на раны, поднял удивленные глаза. — Я — взрослый, я должен был держать себя в руках, помочь тебе справиться с бардаком в голове и бушующими в крови гормонами, а не… — Слов не хватило, и я отрывисто выдохнул, набрал полную грудь: — Я воспользовался ситуацией в своих корыстных целях — воспользовался тобой, твоим доверием, нашей близостью, и прощения мне за столь отвратительные поступки нет! Я не ради прощения перед тобой извинился: искупления не будет, невозможно переписать такое… Но я хочу, чтобы ты знал о моем раскаянии, о сожалениях, о правильном отношении к произошедшему. К сексу нельзя относиться как к игре, поучаствовать в которой можно пригласить любого, тем более члена семьи, коим я себя считал по отношению к тебе!..

— Дэм… — Вельт выбросил в маленькую урну окровавленную вату, взял бинт и бережно начал перевязку моей правой кисти. — Если ты считаешь, что прошлая ночь была игрой, — ладно, пусть так… Сейчас я не смогу тебя переубедить… Но раз ты чувствуешь себя виноватым, приложи усилия, чтобы хоть что-то исправить. — Не понимая, к чему он ведет, я придержал пальцем слабый узел на бинте, пока Вельт вязал поверх него более крепкий. — Покажи мне другую сторону отношений. Покажи мне любовь, совместное времяпрепровождение, где чувства во главе стола.

Закончив, он провел ладонью по моей перебинтованной руке, и от кисти по всему телу разошлись мурашки: невыносимая нежность с его стороны…

— Я не знаю, как сделать это, не наломав еще больше дров… — шепотом признался я.

Вельт выпрямился, подступив вплотную. Сидящий, я смотрел на него снизу вверх, пусть так разница в росте не была велика. Его прохладные ладони накрыли мои щеки, большой палец обрисовал по периметру квадратный пластырь на разбитой скуле. От аромата молочного шоколада кружилась голова: в закрытом помещении, да еще таком маленьком, как ванная, его концентрация становилась смертельной для разума.

— Я и сам толком не знаю, — выдохнул он в мою кожу, и я уже не смог отвести взгляд от его губ… — Но мы что-нибудь придумаем, обязательно…

Он лобызал меня так, как я его минувшей ночью: пылко и глубоко, растворившись в этом поцелуе. Руки не позволяли отстраниться, и я согрел его пальцы своими поверх моих щек, как если бы страшился, что Вельт сам отпустит меня…

Что же мне делать?..

========== Глава 23 ==========

Поцелуи ослабевали, приобретали призрачность, отстраненность — я прикладывал все силы для этого, боясь снова потерять контроль, позабыть об ошибочности совершенного прошлой ночью. Вельт прижался щекой к моей шее — горячей нежной кожей…

— Ты не ужинал… — припомнил я, и то ли из-за эха ванной, то ли из-за чрезмерной близости Вельта мой голос прозвучал надломленно.

— А ты?

— И я.

— Тогда давай поедим вместе, — ободряюще улыбнулся Вельт и закинул остатки бинта обратно в аптечку.

— Готовить долго — закажем что-нибудь.

Я был измотан окончанием дня и еще больше выпит приближающейся второй ночью наедине с Вельтом, оттого мой голос, как и движения, был монотонен, отчасти безжизненен; на фоне него детские подрыгивания Вельта выглядели наигранными, а скорая звонкая речь — счастливой напоказ. Но он и правда был счастлив, и если честно, это было единственным, что не давало мне рухнуть на диван мордой в подушку и просто отключиться, заставить этот адовый день завершиться в мгновение ока, пусть и для меня одного.

Мы заказали немного китайской еды — и время до достаточно скорой доставки обернулось неловкостью, утопленной в вязкой тишине. Даже когда загалдел телевизор, дом по-прежнему казался чрезмерно пустым, воздух — напряженным от электричества, стены и мебель давили на меня, незаметно для глаз окружали, загоняли в угол… Я не мог пойти в спальню, так как обязательно увидел бы нас: сошедших с ума от страсти, поддающихся ей, ублажающих друг друга… Не могу представить, что когда-нибудь вообще сумею спать на той кровати… Сидеть на диване и смотреть телевизор как ни в чем не бывало я тоже не мог, так что постарался занять руки приготовлением кофе, благодаря чему хоть ненадолго освободил голову, гудящую от роя воспоминаний, желаний, самоукоров. Украдкой я оглянулся на кусочек дивана, что видел из кухни: Вельт рассмеялся озвученной комиком шутке, и перед моими глазами явственно возникла одна из многих тысяч ситуаций, когда я также слышал его смех. Чуть ли не с самого рождения Вельта я всегда был рядом с ним, обнимал его, карапуза, сидящего у меня на ногах во время просмотра мультфильмов… Он заливался таким же солнечным смехом, несуразно хлопал в ладоши, подпрыгивал у меня на коленях… Мой маленький Вельт… Кофейная кружка выскользнула из моих похолодевших пальцев. Я даже не попытался ее поймать, хотя вряд ли смог бы; будто в замедленном течении времени смотрел, как она, вращаясь, падает на пол, как разлетаются крупные двухцветные осколки, рассыпается сахар. Вельт прибежал на кухню тотчас.